Галина Лифшиц - И в сотый раз я поднимусь

Ромка, слушающий по параллельному телефону, начал тут же содрогаться от смеха. Он вообще всегда такой по складу характера. Смешливый.

– Ну, начинай свой секс, – приказал Мишка грубо, как и положено крутому и опытному мужику.

– О-о-о, – с готовностью задышала страстная трубка. – Ты необыкновенный, я чувствую. О, как я это чувствую! От твоего голоса исходит такая мужская сила, такая небывалая магическая власть…

Михаил польщен.

– …А я тут совсем одна, – горько сетует «заочный секс». – Я хочу тебя, я стремлюсь к тебе…

Брат, зажав ладонью свою трубку, прямо-таки рыдает, согнувшись пополам. Веселится вовсю. Еще бы: день рождения!

– Как ты думаешь, как я выгляжу? Ты любишь блондинок или брюнеток?

Мишке, в общем-то, все равно.

– Блондинок, – говорит он своим крутым мужественным баритоном.

– Значит, это судьба, – удивленно восхищается невидимая собеседница. – Я – блондинка. Длинноволосая, голубоглазая. У меня нежная шелковистая кожа… Ах, как я хочу быть сейчас рядом с тобой! – Красавица задышала и застонала Мишке прямо в ухо.

Он начинал потихоньку ей верить.

Ромка сидел на полу с трубкой под мышкой и икал. Насмеялся, значит, вволю.

– Как ты думаешь, что на мне сейчас надето? О-о-о, я расскажу тебе. На мне только маленькие кружевные красные трусики и прозрачный лифчик. Хочешь, я сниму это? И ты разденься, о-о-о, ближе, ближе…

Мишка так и ощущал, как обнаженная блондинка приближается к нему. Его бросило в жар.

– Ты чувствуешь меня? – услышал он выразительный зазывный шепот.

– Чувствую, – пропел Ромка в свою трубку мерзким бабьим голосом и снова икнул.

– Заткнись, – отчаянно зашипел Мишка.

Но блондинка не смутилась и не обиделась, а продолжала, объятая нешуточной страстью, гнуть свою линию:

– О, расскажи, расскажи мне, что ты сейчас чувствуешь.

– Чувствую, что сейчас блевану прямо в трубку, – прогундосил, подражая невидимой собеседнице, добрый Мишкин братан.

Весь кайф был сломан.

Мишка отключился от их разговора, ушел смотреть видак, но тоска прошла, было чувство, что клево повеселились.

На следующий день он все красочно поведал Федьке, ближайшему другу, изображая «секс по телефону» то своим, взрослым брутальным мужественным голосом, то протяжным блондинкиным. Тот томился, завидовал, просил дать координаты.

Через какое-то время по телику как раз показывали про этот самый телефонный секс. Оказывается, как правило, роли всех истомленных жгучей страстью голых блондинок и брюнеток исполняли приличного вида достойные очкастые бабульки в возрасте «от шестидесяти и старше». Они беззастенчиво продемонстрировали перед камерой, как это все у них устроено, как сидят они в какой-то своей пресной конторе и совершенно равнодушно нашептывают всяким сладострастным козлищам свои дебилизмы.

Ромка с Мишкой опять поржали, вспоминая деньрожденную «блондинку в красных трусах».

Много позже, когда и думать про все это забыли, пришел телефонный счет за разговор с какими-то там Багамскими островами. Огромный. Ребята сначала даже не поняли, что это плата за дурацкое развлечение. Мама уже давно выписалась из больницы, но на работу еще ходить не могла. Она удивленно всматривалась в цифры на квитанции:

– Чушь какая-то. Ни с кем мы в тот день не разговаривали. Это ведь у ребят день рождения был. У меня в больнице сидели… Да и с кем бы это мы больше чем на сто долларов наговорили?

Ромка с Мишкой ужаснулись. Немыслимые деньги. Что же это они наделали?

Мама принялась дозваниваться на телефонную станцию, чтобы объяснить, какая произошла ошибка. Наконец кто-то ответил, выслушал и обещал перезвонить.

Ребята поняли, что никогда не смогут сказать ей правду. Вот не смогут, и все. Получалось, что поступили они как последние скоты. Не нарочно. Ведь были уверены, что все бесплатно. Там так и было написано, иначе разве они бы затеяли эту дурь.

Ромка извлек из ящика письменного стола ту самую газету.

– Смотри, – зашептал он. – Видишь: «совершенно бесплатно».

И тут, только тут разглядели они в самом низу микроскопические буквочки, которые, если не вглядываться, можно принять за полосочку или бордюрчик: «Оплачивается только стоимость международного телефонного разговора».

Влипли так влипли.

Денег тогда в семье не было совсем. На основной работе Саша получала немного, все держалось на ее дополнительных приработках и частных учениках, которые за время болезни исчезли.

Сашина мать передала им мешок картошки, мешок капусты, бидон с солеными огурцами, трехлитровую банку меда, морковь и свеклу. Поделилась последним, так как на ее пенсию жили в то время ее младшая дочь с мужем и ребенком. Они честно ходили каждый день на работу, но зарплату им не выдавали уже больше полугода. Однако они не покидали своих рабочих мест и на что-то надеялись. Их выручал огород. Огород же выручил и Сашу с детьми.

При этом – о чудо! – Саша с ребятами не чувствовали себя нищими, несчастными, голодающими.

Наоборот. Саша повторяла своим детям, что это все полезный опыт выживания и что они все равно не пропадут, потому что в мире больше добра и света, чем зла и мрака, что сейчас всем нелегко, но от трудностей положено становиться лучше и добрее. И раз Бог посылает испытания, надо их радостно принять, значит, он их любит и помнит, раз испытывает…

В итоге с телефонной станции перезвонили и объявили, что все правильно, без ошибок, разговор, мол, состоялся с их номера. (Еще бы!)

И тут мама заплакала и сказала:

– Вы не обращайте, пожалуйста, внимания на мои слезы, это я после операции еще в себя не пришла. Но дело в том, что я в тот день как раз была в больнице, и дети были со мной: у старших, близнецов, день рождения был. Никто не мог позвонить с нашего телефона. Может быть, это кто-то подключился?

Со станции ответили, что четко зарегистрирован звонок с их номера. Но мама была уверена в своей правоте и непричастности ее детей к возникновению безумного счета. Поэтому она своим дрожащим голосом убежденно просила как-нибудь ей помочь. Если бы это были не такие огромные деньги, она бы заплатила, ничего не выясняя, но в данном случае она просто не представляла, что делать.

Она опять стала пытаться подавить слезы, а там, на станции, внезапно отключились.

Мама немножко успокоилась и решила:

– Придется где-то доставать деньги и платить. Вдруг телефон отключат? Ведь даже врача не сможем вызвать, если что. Хотела бы я знать, какой это гад к нам подключился… Господи, все одно к одному…

Ромка и Мишка, эти самые гады, стояли рядом и боялись даже ее утешать, уж очень погано себя чувствовали.

Вдруг снова раздался звонок с телефонной станции. Женщина-оператор, та самая, что говорила с мамой недавно, спросила, есть ли у мамы справка, что она в тот день действительно находилась в больнице.

Конечно, справка была.

Женщина вдруг сказала:

– Ну, вот что. Я тут посоветовалась с начальником, он разрешил мне этот ваш счет списать. Вы уж не волнуйтесь так больше. И поправляйтесь. А детям все-таки своим скажите, чтобы больше не звонили по таким номерам.

В те времена люди все еще готовы были протягивать руку помощи тем, кто оказался в беде.

Наверное, потому, что в беде, так или иначе, были все.

Надо было оставить за собой все печали и, не оглядываясь, идти дальше, не занимаясь подсчетами разрушений.

Тогда Саша много размышляла над историей праведника Лота и его семьи. Они были единственными людьми, кого пощадил Господь, решив разрушить Содом и Гоморру. Им позволено было уйти. Главное условие: не смотреть, что происходит у тебя за спиной, в покидаемом тобой городе. Жена Лота не выдержала, оглянулась и немедленно превратилась в соляной столп.

Почему нельзя смотреть на то, что оставляешь в прошлом? Почему? Разве это преступление? Многие женщины спрашивали себя об этом… Вопросы так и витали в воздухе:

… Но громко жене говорила тревога:

Не поздно, ты можешь еще посмотреть

На красные башни родного Содома,

На площадь, где пела, на двор, где пряла,

На окна пустые высокого дома,

Где милому мужу детей родила. [8]

Для себя Саша решила так.

Прошлое – само по себе нечто застывшее. Ни изменить, ни исправить, ни вернуться.

Оглянешься – останешься там. Отчаешься – останешься там. Очередным столбиком на пути тех, кто имеет силы и мужество двигаться вперед, все забыв, простив и со всем простившись.

К слову сказать, Саша оставалась среди родных красных башен. Не была она праведницей, поэтому не дано было ей их покинуть. Так что можно оглядываться, ничего не будет, все равно всем поровну делить свалившиеся на них грехи.

Свалилось же на них много нового, ранее неведомого.

Саша была убеждена, что кто-то непонятно зачем сделал страшную ставку на только подросших детей страны: на их разложение, развращение, растление. Гуляя по милому когда-то ее сердцу Арбату, она увидела выступление какой-то агитбригады. Парни, стоя на возвышении, орали:

Не стесняйтесь!

Обогащайтесь!

Им вторили полупьяные девки:

Не стесняйтесь!

Разоблачайтесь!

И действительно: стаскивали с себя майки, обнажая синеватые голые сиськи.

Милиция в действо не вмешивалась: зачем душить ростки нового?

Молодежь целенаправленно нацеливали на необузданное потребление. Главное – получить удовольствие. Жизнь – одна. Бери все, что пожелаешь.

Честность, порядочность, помощь ближнему стали выставляться как нечто порочное и назывались теперь лоховством.