Как ни странно, эти слова ранили Ханну. Она уверяла себя, что ее не должно обижать отношение человека, с которым они провели всего одну ночь, но не могла не думать о других женщинах, стонавших от удовольствия под его телом.

– Во всяком случае, это не относится к делу, – сказала она, в очередной раз напомнив себе, что эмоции не должны влиять на ее решение.

– К какому именно?

– К вопросу о том, какое участие вы хотите принимать в жизни ребенка. Если вы, конечно, хотите, – добавила она быстро, потому что, само собой, не собиралась ничего от него требовать. Да и не могла. – Чтобы понять, как нам быть.

Он повертел в пальцах серебряную ложку, потом поднял на нее взгляд.

– А чего ты ждешь, Ханна? – жестко спросил он. – Что я женюсь на тебе, устрою пышную свадьбу и сделаю тебя королевой? Об этом ты мечтаешь?

Ханна мечтала наорать на него за такое высокомерное заявление, но годы смирения научили ее сдерживаться.

– Неужели вы думаете, что я согласилась бы на такое предложение? – холодно спросила она.

Каким же удовольствием было видеть, как снисходительная мина сползает с его лица, уступая место замешательству!

– Ты хочешь сказать, что смогла бы отказаться? – спросил он насмешливо.

Безоговорочная уверенность, что она помчится с ним под венец, стоит только поманить, прорвала плотину ее благоразумия.

– Еще как смогла бы! – дерзко заявила она. – Я вас не знаю, я даже не уверена, что вы мне нравитесь, так с чего бы мне выходить за вас замуж? Я имела возможность убедиться, какой катастрофой может быть брак, если мужа и жену на самом деле ничего не связывает.

Кулал молчал, потому что, как ни странно, она повторяла его собственные мысли. Он посмотрел на нее через стол. Она знала что-нибудь о его семье? Может быть, она сумела соединить разрозненные факты, упоминавшиеся в прессе, сделала выводы и приберегала это оружие, чтобы применить против него, когда настанет время? Он судорожно вздохнул. Этого не может быть. Брак его родителей был секретом для внешнего мира, потому что в те дни вся пресса подвергалась жесточайшей цензуре. И хотя Кулал считался прогрессивным монархом, он был благодарен авторитаризму своего отца за это. В те дни, если ты хотел сохранить что-то в тайне, ты мог быть уверен, что об этом никто не узнает. Он так желал отвлечься от воспоминаний о своем детстве, что неожиданно стал расспрашивать Ханну о ее собственном.

– Твои родители были несчастливы в браке?

Она покачала головой:

– Нет.

– Где они сейчас? Тоже собираются явиться сюда с требованиями?

Ее маленькое пышное тело вдруг напряглось.

– У меня не было родителей.

– Так не бывает…

– Ну, были какие-то, – оборвала она его на полуслове. – Но я их не знала. Точнее, я их не помню.

Обычно в этот момент Кулалу становилось скучно. Он по опыту знал, что чем больше женщина рассказывает о себе, тем больше лжет и при этом проникается обманчивым чувством собственной исключительности. Но с Ханной все было иначе. Она не была случайной любовницей, от которой он собирался отделаться настолько быстро, насколько позволяют приличия. Если он намерен принимать участие в жизни своего ребенка, ему придется общаться с ней на протяжении многих лет. Он сурово сжал губы. Какая ирония, что его будущее неразрывно связано с женщиной, с которой он провел всего одну ночь. С женщиной, которая совершенно не подходила на роль матери принца Заристана. И все же их ребенок унаследует гены обоих родителей, напомнил он себе, поэтому ему стоит собрать про нее как можно больше информации.

Шейх снова посмотрел на Ханну, заметив, что с ее лица исчезла маска напускной бравады. Его выражение опять было мягким и уязвимым, как той ночью, когда ее розовые губы дрожали под его поцелуями, когда она извивалась от наслаждения, а потом уснула, свернувшись клубочком, как котенок, и уткнувшись лицом ему в шею.

– А что случилось с твоими родителями? – спросил он, с недоумением улавливая в своем голосе неожиданную нежность. – Ты не хочешь об этом говорить?

Вообще-то нет, Ханна этого не хотела. Но она понимала, что умолчать о своей семье гораздо опаснее, чем рассказать правду. Кулал хотел сохранить их связь и ее беременность в секрете, но она не была настолько наивна, чтобы думать, что это может длиться вечно. Когда пойдут слухи, что у шейха Кулала аль-Дия была связь с Ханной Уилсон, пресса начнет копаться в ее жизни и кое-что раскопает. Так что лучше она все расскажет Кулалу прямо сейчас, пусть сам решает, что с этим делать.

– Меня удочерили, – медленно сказала она. – Меня и мою сестру.

– Удочерили? – переспросил он.

– Если родители не могут или не хотят заботиться о ребенке, его отдают на усыновление.

– Твои не хотели или не могли?

Ханна пожала плечами:

– Я мало знаю о них. Только то, что мне рассказали, когда я стала достаточно взрослой, чтобы понять. Мою мать родители выгнали из дома, когда ей было семнадцать. – Она сделала паузу, прежде чем продолжить. Она не знала, как Кулал отнесется к тому, что услышит. Испугается, что ребенок унаследует предрасположенность? Ну, значит, так тому и быть. Она не могла изменить свое прошлое. – У нее была наркотическая зависимость.

– Твоя мать была наркоманкой?! – воскликнул он в ужасе.

Ханна вскинула голову, но тут же одернула себя. Наверное, это смешно – кидаться на защиту человека, который вышвырнул тебя из своей жизни. Человеку, который ни разу не пытался защитить тебя. Интересно, до какого возраста дети продолжают ждать и надеяться, что родители их полюбят? Ее рука инстинктивно легла на живот.

– Она не кололась, – неуверенно вступилась за мать Ханна, как будто это и впрямь могло исправить ситуацию. – Но все остальное употребляла. Мой отец был богатым студентом из Нью-Йорка, который тоже… Наверное, беременность была незапланированной. Я думаю, что мама, когда узнала, собиралась выйти замуж. Но тут из Америки примчались родители моего отца, забрали его и положили в реабилитационный центр. А матери выписали чек на очень большую сумму, чтобы она исчезла из их жизни.

– И?.. – спросил Кулал после долгой паузы.

– Так она и сделала. Взяла деньги и исчезла. Но она не работала, снимала слишком дорогую квартиру. Деньги быстро кончились. Да еще как раз в это время она забеременела моей сестрой.

– Твой отец вернулся из Америки?

– Нет, я не совсем это имела в виду, – сказала она, глухо рассмеявшись. – У нас с сестрой разные отцы.

– Понятно. Так вы только сводные?

– Мы сестры! – взвилась Ханна. – У меня нет никого ближе Тамсин! И я на все ради нее готова, понятно? На все!

Кулал кивнул.

– Расскажи мне, что с вами сталось потом.

Он сказал «с вами» в знак молчаливого признания, что недооценивал ее преданность сестре. Во всяком случае, Ханне так показалось. Ей вдруг захотелось рассказать ему про их с Тамсин жизнь. Наверное, потому, что она никогда никому об этом не говорила. И теперь было что-то очень естественное в том, чтобы выговориться отцу ее ребенка.

– Вмешался местный попечительский совет, нас забрали, определили в приют и стали искать нам приемную семью.

Она опять заметила в его глазах недоумение, и ей пришло в голову, что, несмотря на всю свою искушенность и власть, Кулал был совершенно не посвящен в некоторые стороны жизни. Он всегда пользовался привилегиями, всеми мыслимыми благами, был обеспечен и защищен. Он был не такой, как они – утопающие, которым приходилось самим заботиться о своем спасении.

– Нам стали искать семью, которая была готова взять нас на воспитание, – объяснила она.

– Вы выросли в такой семье?

Ханна пожала плечами, взяла бокал и сделала еще один глоток пряного напитка. Да, им с Тамсин нашли приемную семью. Социальный работник познакомился с потенциальными родителями и написал положительный отчет, в котором говорилось, что две маленькие сиротки наконец обретут настоящий дом. Но на самом деле все было не так. Ханна не знала, как объяснить такому человеку, как Кулал, насколько видимость бывает обманчива, и то, что постороннему человеку кажется надежным домом, изнутри является сущим адом.

– У нас была крыша над головой, – коротко ответила она.

Кулал прищурился.

– Вы не были счастливы в этом доме?

Ханна колебалась.

– Счастье сильно переоценивают, вам не кажется? – ответила она с беспечной улыбкой. – Мы тратим так много времени в погоне за ним, но, по моему опыту, оно дается в руки редко и лишь ненадолго. Мой приемный отец спустил все свои деньги на удовольствия – на игру, на вино, на женщин, – но вряд ли он был счастлив.

Его большое тело внезапно напряглось, а глаза потемнели, будто кто-то задул огонь, все время мерцавший в них.

– Я думаю, детство многих людей было омрачено распутным поведением их отцов, – сказал Кулал.

Ханна нахмурилась. Он имел в виду свою семью?

– Вы говорите о…

– О тебе, – резко оборвал ее шейх. – Сегодня мы говорим о тебе.

Она кивнула:

– Моя приемная мать была из тех людей, что изо всех сил стараются выглядеть респектабельно, хотя в доме не всегда хватало денег даже на еду. Она изображала перед соседями заботливую мать, а мне приходилось самой добывать нам с Тамсин еду. Например, на помойках, куда из супермаркетов свозили просроченные продукты.

Кулал в ужасе отшатнулся:

– Почему ты не жаловалась? Властям? Попечительскому совету? Не потребовала, чтобы вас отдали в другую семью?

– Да потому что никому не было до нас дела! Потому что никого не интересуют чужие проблемы! Потому что людям приходится самим защищать себя и бороться за выживание. Просто вы об этом не знаете! – взорвалась она. Все нервное напряжение последних недель вырвалось наружу, и она не могла больше сдерживаться. – Тамсин была трудным ребенком, нервным, совершенно неуправляемым! У нее было ужасно тяжелое детство, гораздо тяжелее, чем у меня, и это отразилось на ней. Никто не мог с ней справиться. Никто, кроме меня. Куда бы ее определили, если бы я пожаловалась на эту семью? – Она вскочила, оттолкнув стул с такой силой, что ножки заскрежетали по мраморному полу. – Нас бы разделили, она бы не выжила без меня!