Тамара Лисицкая - Идиотки

Уехал.

Ну и хорошо.

А то как-то странно, дико вел себя организм, абсолютно бесконтрольно.

Ирочка уже ждала в коридоре.

— Твоя куртка, — сказала она и швырнула одеждой в Лену. — Беги! Догоняй!

Дверь снова захлопнулась, на этот раз оставив Лену снаружи.

Как будто ударила по лицу, и не только курткой, жиденькой куртейкой, почти невесомой…

Лена натянула ее, замотала шарф и побрела вниз по лестнице.

Все произошло так быстро! Просто молниеносно! Рраз! И все! Она потеряла подругу. И потеряла того, который… А был он вообще? А?

Еще пару ступенек — и как будто волной обдала память, со всеми камнями, мусором, обломками отношений.

Ужас какой!.. Что же это было? Все сразу? Что это такое было-то? Сначала появление этого Андрея… Она уже не маленькая, она видела много разных парней — в школе, на телевидении, на улицах, в общественном транспорте. Эти парни появлялись и исчезали, но ни один не заставлял ее сердчишко стучать, как после хорошего урока физкультуры. Как будто взрыв под ребрами, от которого сладкая, горячая пена плеснула в щеки, глаза! Как яркая вспышка, после которой моргаешь-моргаешь, но видишь одну темень! И только самый последний объект отпечатался в памяти сетчатки, и сейчас проступает негативом сквозь эту темноту! Лицо этого Андрея, финальный кадр — прощается и закрывает дверь…

Лена схватилась за голову. Мама дорогая! Как же стыдно, стыдно как! Запасть на парня лучшей подруги!

Она бесконечно долго, пару месяцев или лет, спускалась вниз с четвертого этажа. Такая странность происходила с ее телом и разумом! Какое-то новое заболевание, до сих пор смутно знакомое только по книжкам теперь навалилось всей мощью, без скидок на возраст!

В каждой капельке крови, в каждой клеточке — смятение, страх, ужас, восторг, желание упасть и сдохнуть страшной смертью, желание немедленно увидеть его лицо — и все сразу в такой пропорции, что сознание не справлялось и временами оставляло Лену. Тогда она упиралась лбом в холодную, разрисованную добрыми подростками стену, и плакала. Или смеялась. Или все сразу.

***

— Иванова?

Лена не сразу вспомнила, что Иванова — это она.

— Иванова! Ты тоже ушла?

Яковлев. Идет из темноты.

— Да.

— И я ушел. И Петрова ушла. Хотел ее проводить, но она меня чуть не убила. Давай я хоть тебя провожу.

Лена ничего не ответила.

Шли молча.

В тот день Наташа опять столкнулась с проблемой отсутствия элементарных продуктов. Например, не было молока. О яйцах и колбасе вообще никто не заикался. Но если раньше можно было сварить на ужин гречневую кашу на молоке, то сегодня и этот номер не проходил.

Молока не было.

Младшие сестры мало интересовались гастрономией, они вообще были счастливы не есть. Только на грани голодной смерти они могли согласиться по доброй воле на пару ложек. Наташа поджарила им кубики черного хлеба, посыпала солью — на таких сухариках можно было продержаться полдня и не кукарекать. Но глобальное решение проблемы не вырисовывалось никак.

Она поехала на рынок — там дешевле и правильнее покупать. Хотя покупать Наташа не собиралась: у нее не было денег. А вот знакомая тетушка, добрая обманщица покупателей была. По ее собственному веселому признанию, она за день обвешивала на такую сумму, что могла и себя порадовать, и бесхозного дитенка подкормить. Раз-два в неделю Наташа уезжала от нее с пакетиком фруктов. Было приятно и верилось в лучшее, когда в руках — пакетик с фруктами.

Тетушка встретила Наташу довольно тепло, хоть и пожаловалась с ходу на осложнение ситуации в бизнесе:

— Понимаешь, Натаха, времена изменились. Проверка на проверке, контрольных весов вокруг понаставили… А как там мать?

— В больнице, скоро родит.

— Ой, ну хоть бы уже мальчик был! А то ваш батя не остановится!

Она хохотнула, потом погрустнела.

— Совсем туго с деньгами, да?

Наташа кивнула.

Тетушка задумчиво выругалась.

— Ладно, Натаха, сейчас попробую тебе подсобить. Тебе восемнадцать уже есть? Ну, типа есть, да?

— Ну да…

— Тогда молчи и кивай.

Через полчаса тетушка пристроила Наташу работать в столовой через дорогу уборщицей и посудомойкой. Пока на сорок рублей, а там посмотрим.

Наташа была счастлива.

Кто бы мог подумать, что такой обычный день закончится таким праздником?

***

Ирочка топталась вокруг своего ящика, скучала. Вечерело. Покупателей было немного. Заколки, расчески и разное другое довольно блестящее китайское барахло не сильно волновало тех, кто проходил мимо. И было откровенно холодно, но Ирочка не собиралась уходить. У нее имелся денежный план, и свернуться, не выполнив его, Ирочка не желала.

— Заколочки покупайте! — покрикивала она. — Отличные заколочки, расчески, зеркала!

Сергей начал гонять в Китай, тарился там разной конъюнктурной ерундистикой, одеждой, галантереей. Одеждой и другим серьезным товаром торговал сам, а Ирочку посалил на мелочь. И то с сомнением.

Но тупоумная сестрина задание выполнила и перевыполнила! Она рванула в бой, как хорошая самоходка! Рынок пустел, а Ирочка все еще прыгала вокруг своих ящиков, зазывала. А уж если кого зазвала — все. Без покупки товарищ не уйдет.

И ей было не то чтобы интересно. Как может быть интересно стоять на морозе, протирать пеструю мелочевку от снега, вертеть головой, опасаясь милиции и еще кое-кого, о ком на рынках ходили слухи? Как может быть интересно просыпаться так рано, что это еще ночь, утром и не пахнет? Потом волочь сумку с барахлом на улицу, ждать там Сергея, при этом зевать так отчаянно, что челюсть заклинивало, ехать на рынок и занимать местечко, отбрыкиваясь от таких же полулегальных… Первые покупатели появлялись не раньше восьми, а борьба за место начиналась часом раньше. И целый час потом надо было прыгать, чтобы согреться, и ожидать неизвестно чего. Ведь могли и не купить. А могли разобрать все.

В обед Ирочка лопала домашние замерзшие бутерброды, а к ужину уже возвращалась домой, волокла свою сумку.

Как могло это нравиться? Ирочка даже где-то ненавидела свою судьбу. Но не было восторга ярче, чем считать деньги.

Прошел месяц с того момента, как Ирочка изгнала Андрея и Лену. За это время она успела подружиться с двумя новыми парнями-солдатами, с одним парнем, будущим строителем, и еще с кем-то, не помнила уже. Андрей остался в прошлом. Вместе с театром.

В последний раз они виделись неделю назад на премьере спектакля про Ромео и Джульетту. Ирочке досталась роль кормилицы Джульетты. Тоненькой, золотоволосой куколке Ирочке досталась роль КОРМИЛИЦЫ! А знаете, кому досталась роль Джульетты? Обделаетесь! Дуняше! Коротконогой овечке с красными щеками и бюстом третьего размера! При этом первоначальный расклад был правильным: Ирочка — Джульетта, Дуняша — Кормилица. И Ирочка была счастлива и горда, дома она кривлялась перед зеркалом, примеряла томные улыбки и поцелуйчики, кокетливо вертелась, разбрасывая по плечам локоны. А потом пришел день первой репетиции и оказалось… Что это все очень скучно! Скучно, нудно и однообразно!

Ирочка сходу, без единой запинки прочла свой текст, взглянула в глаза Ромео так, что Ромео онемел и забирал воздух ртом, как большая рыба… Но режиссер потребовал повторить… Потом еще раз… Потом снова, но чуть-чуть изменить интонацию, сделать ее более парящей… А потом у Ирочки пропало желание страстно смотреть, шептать красивые слова и притворяться до смерти влюбленной. Она пялилась на дверь и ждала, когда можно будет ее открыть и выйти на свежий воздух. Там такая чудесная погода, такой ароматный март!

На следующей репетиции повторилось то же самое.

А потом Ирочку заменили Дуняшей. Дуняша не зависела от погоды, она все делала ровно, искала нужную эмоцию дотошно и привередливо, как арбуз в горке других арбузов. Естественно, ей можно было доверить главную роль.

Ирочка выучила текст кормилицы очень приблизительно, без намека на желание, просто потому, что нечего было делать вечерами — с Ленкой в ссоре, Ромка болеет, Наташка занята сестрами.

И вот день премьеры. Собрались друзья, родители, дальние и близкие родственники. Актеры носились за сценой как угорелые, хватали друг друга ледяными от ужаса руками. Дуняша, украшенная, как елка, но все равно похожая не на Джульетту, а на старуху Шапокляк, стояла в углу и зубрила текст, как на экзамене. Андрей, красивый и холодный, держался особняком и единственный казался спокойным, но его красота, холодность и спокойствие Ирочку нисколько не интересовали, поскольку с того памятного вечера она с Андреем даже не здоровалась. Вот будто его нет. Пусто. Ау, Андрей! Ни-ко-го!

Валентина Сергеевна прийти не смогла: они с Сергеем опять рванули в Китай. Игорь Петрович даже не приглашался — в его обязанности не входило посещение детских мероприятий. Была, правда, Наташка с сестрами. Сидели в первом ряду, вертелись.

Когда пришло время выходить на сцену, Ирочка вдруг почувствовала, что устала. Еще ничего не сделала, а устала. Так лениво было вспоминать какой-то текст, смотреть в широко распахнутые глаза овечки Джульетты.

Нет, Ирочка, конечно, вышла. Постояла. Посмотрела на людей в зале. Те посмотрели на нее.

— Сидорова! — зло шипела Джульетта. — «Невинностью моей…»! Начинай, Сидорова!

— Невинностью моей клянусь…

Ирочка вздохнула. Так неинтересно, лениво было клясться…

Она прикинула, что будет, если остаться и притворяться старой, толстой теткой? Как будто съела пол-лимона без сахара… А что будет, если уйти?

Зрители с удивлением и сочувствием следили за тем, как красивая девочка с тряпичными утолщениями под юбкой спускается со сцены и уходит прочь. Какая трагедия в этом юном организме! Как драматична судьба несостоявшейся актрисы! Как важно хорошо учить текст! Хоть бы суфлеров у сцены сажали для подсказок, чтобы избежать вот таких вот провалов! Бедная, бедная девочка, раненная позором на всю жизнь!