Какого черта ее вообще понесло из дома в этот проклятый клуб! Понесло. За местью понесло. Потому что он сделал ей больно. Но разве можно болью отвечать на боль, когда любишь? Илья скрежетнул зубами. Утром он сделал ровно то же. «Моя очередь». Чтобы все, что испытал сам, обрушить теперь на нее. И, видимо, у него получилось.

Он снова звонил ей. И натыкался на прежнюю стену – голос оператора. Алька телефон не включала.

На следующий день не выдержал. Сорвался. За ночь пришло четкое осознание – не может он без нее. И не имеет значения ее измена. Пусть было. Сам наворотил – надо было не слушать Нину, догнать, в ногах валяться, объяснять. В конце концов, вернулась она к нему. Была с ним. Ждала его. Если бы не мать, все было бы хорошо. И в это утро он собирал бы ее на работу – как давно вошло в привычку. Подвез бы до заправки. И ехал бы разбираться с собственной жизнью.

Самое главное оставалось бы незыблемым. Остальное как-то решилось бы.

Едва проснулся, отправился в душ. В конце концов, побрился, потому что меньше всего хотел ее напугать. Это не избавило его от темных кругов под глазами, но хоть позволило принять человеческий облик. Потом влил в себя чашку горячего кофе, покормил кота.

И поехал на АЗС.

Он слишком долго не видел Альку, чтобы не видеть и дальше. Иногда то, как сильно он любил ее, пугало. Но и об этом он предпочитал не думать.

В 6:05 Макаров уже влетал в магазин на заправке, надеясь увидеть за прилавком Алису. Но остановился у порога, едва заметив сонную физиономию Петруни, уныло возившегося с телефоном.

Тот поднял голову.

- А тебя чего принесло в такую рань? – в качестве приветствия буркнул он Макарову.

- Алиса где? – вопросом на вопрос ответил Илья.

- В отпуске.

- В каком еще отпуске?

- В двухнедельном, - проворчал Петруня. – Торчи тут теперь.

- Черт! – выругался Макаров и растерянно посмотрел на машину сквозь стекло витрины. – И давно?

- С понедельника. Хорошо ей, небось.

- То есть ты ее с субботы не видел?

Петруня задумчиво почесал репу и протянул:

- Неее… В субботу ее Танька сменила. Наверное, с пятницы. Че ты докопался?

- Ничего, - кивнул Макаров и задумался. Это многое усложняло. Проще было здесь поговорить. На нейтральной территории. Он бы убедил ее, нашел бы нужные слова, объяснил бы все, что жило в нем сейчас. Может быть, был бы шанс… простить друг друга?

А теперь придется ехать к ней домой, во Всеволожск, а там наверняка ее мама – суббота, законный выходной. И даст ли еще поговорить…

«Да уж, наворотил ты, Макаров», - хмыкнул про себя Илья, попрощался с Петруней и побрел обратно на стоянку, к машине, понимая, что делать нечего – поедет. Как миленький поедет. Потому что там Алька. И неделя без нее – тот еще ад. А он больше не хочет этого ада.

До города домчался быстро. До ее дома – еще быстрее. Гнал, выжимая из машины все, что можно.

Когда взлетал по лестнице, в голове была пустота. Только на мгновение задержался между двумя пролетами. И мимолетно подумал, что не имеет представления, что говорить. Но и эту мысль запихнул поглубже.

А потом оказался перед дверью квартиры Куликовских. И, не давая себе времени засомневаться, нажал на звонок.

Дверь открылась не сразу. Медленно, скрипуче отдаваясь в колодце подъезда. На пороге возникла Любовь Михайловна, в темном платье, от чего лицо ее казалось совсем бледным пятном, на котором выделялись лишь болезненно опухшие, не видящие ничего вокруг глаза. Илья почувствовал странное желание отшатнуться от женщины и уйти, ничего не спрашивая. Оно было тем более несуразно, что голова срабатывала так ясно и четко, как не срабатывала давно. Макаров подался вперед и сказал:

- Доброе утро, Любовь Михайловна. А Алису можно?

С заметным усилием она попыталась сосредоточиться на его лице. И когда поняла, кто перед ней, громко вскрикнула. Прижав ко рту платок, оперлась на дверной косяк и не сводила с него пристального взгляда.

- Ты? – выдохнула она исступленно.

- Я, Любовь Михайловна, - побелевшими губами проговорил Макаров, продолжая бороться с желанием немедленно уйти. Потому что уже сейчас чувствовал – остались секунды до чего-то страшного, что неминуемо обрушится на него. Но вместо этого он продолжил настойчиво и спокойно говорить: - Я знаю, я виноват, но мне очень нужно видеть Алису. Пожалуйста, я вас прошу… Мы должны поговорить.

- Ты виноват? Ты виноват! – мрачно протянула она в ответ. – Потому что ты здесь! А ее нет! Никогда больше не будет! Почему ты здесь, когда должен быть там? – истерично вскрикнула она и разрыдалась. – Девочка моя!

Илью шугануло в сторону, но теперь уже уйти не мог. Его словно бы пригвоздило к этой площадке перед квартирой, где жили Алька и ее мама.

- Где Алиса? – хрипло спросил он.

- Там, куда поехала с тобой, - вдруг перестала всхлипывать Любовь Михайловна. Голос ее стал глухим и потусторонним, как и взгляд. – Только не вернется больше. Никогда не вернется.

Она развернулась и побрела в квартиру, громко шаркая тапочками по линолеуму.

Илья ломанулся за ней. Влетел в коридор. Потом в комнату, в другую, на кухню. Замер перед ванной. И вдруг понял. Это он Алису по комнатам сейчас искал. А не видел ничего, кроме окон, света и идеальной чистоты по углам. Квартира была пустой. Мертвой. Илья сглотнул и медленно обернулся к Любови Михайловне. Она тоже была пустой. Мертвой.

- Где Алиса? – тяжелым голосом повторил он.

- Нет Алиски, - сказала Куликовская. Она сидела в кресле и медленно раскачивалась вперед-назад. Такими же раскачивающимися получались ее слова. – Они сказали, бензовоз врезался. Большой… в автобус… Сказали, взрыв был… пожар потом. Алискин рюкзак под сиденьем валялся. А она… она… сказали, обгорела сильно. Привезут, ее потом привезут. Девочку мою привезут. Сказали, смотреть надо. А как смотреть? На что?! А они говорят – надо.

- Кто они? – пролепетал Илья, почти ничего не понимая, но странным образом понимая главное. Только цеплялся за детали, будто те могли что-то изменить. – Какой автобус? Куда она ехала? Любовь Михайловна!

- А это ты мне скажи, куда она ехала! – закричала женщина, уставившись на Илью. – Она говорила, ты ее одну не отпускаешь. Говорила, вы вместе едете. Потому что ты взрослый, ты ответственный! Я виновата, я, - она отвернулась и снова стала раскачиваться. – Не надо было ее к тебе отпускать. Знала же, видела… А она все твердила свое. Он хороший, мама… Он хороший…

- Хороший? – Илья медленно поднял руку ко лбу, чувствуя, что внутри, в самой черепушке, все горит. И как выбить это пламя, не представлял. Несколько раз стукнул по голове, но не помогало. Медленно подошел к старому серванту у стены. Оттуда на него смотрела Алька – со множества фотографий. С самого детства. На руках у родителей, с букетом цветов и портфелем, в форме стюардессы с огромными бантами – так раньше фотографировали в первом классе, где-то на море – на катамаране, постарше – за городом в смешной панамке и шортах. И везде она смеялась. Везде – смеялась ему. Потом он замер в ужасе. Одна из фотографий была свежей, новой, из последних. Из тех, что он делал на Диво Острове. С большим облаком сладкой ваты. И в эту секунду будто почувствовал эту вату у себя во рту.

Снова посмотрел на Куликовскую и тихо спросил:

- Когда это случилось?

- В среду. Утром.

Его накрыла слабость. Сначала в ногах, потом – во всем теле, и он едва не осел на пол – бог знает каким чудом остался стоять. Повторил про себя: «В среду утром». И посчиталось само собой – ее не было уже три дня. Он перемалывал все в себе. Ненавидел ее. Обвинял. Прощал. Надеялся. Строил планы. А ее не было уже три дня. И все это оказалось никому не нужным. Даже его любовь – никому не нужна.

Он все-таки нашел в себе силы поднять глаза и снова заговорить:

- Можно я помогу вам… хоть чем-то?

- Ты сможешь ее вернуть?

- Нет, - прохрипел Илья.

И медленно, шатающейся походкой, не помня себя, пошел к выходу.

У двери снова остановился. Посмотрел на женщину, сидевшую в кресле. И никак не мог понять, как так вышло, что он, и правда, не может вернуть Альку. Ведь последние часы жил мыслью, что она снова будет с ним.

Выскочил на лестницу. И, ничего вокруг не видя, бросился вниз. Будто бы бежал от собственного ужаса.

***

Логинов медленно курил, выпуская дым в потолок, и выслушивал историю ссоры Макаровых-старших с непутевым наследником. Прекрасное начало субботнего дня! Суровый голос Евгения Степановича вместо сладкого утреннего сна под теплым одеялом.

- Ты можешь себе представить, в каком мы с твоей теткой состоянии? – пыхтел дядька. – Он который день носа не кажет! На звонки не отвечает. Просто послал нас подальше – забыл, что родители у него имеются, со своей шалавой малолетней!

Никита беззвучно вздохнул, потушил окурок и переместился к столу – включить кофеварку.

- Да что с ним станется, дядь Жень, - примирительно буркнул он в трубку. – В первый раз, что ли? Объявится.

- Так – в первый! На Валентине лица нет. Порывалась ехать к нему сегодня – я не пустил. Он вообще признаков жизни не подает! Сгонял бы ты к нему, а? Хоть удостовериться, что он там еще живой.

Никита вскинул бровь, удивляясь как Макаров-старший умудряется попадать в жизненную струю. Он и сам подумывал о том, что в выходные надо съездить к Илье. Им есть о чем поговорить и что обсудить. Не дураки оба, чтобы не найти выхода из ситуации, в которую себя загнали. Хотя… сама по себе эта ситуация подрывала уверенность в обоюдном наличии ума.

- Что живой – это я вам и так скажу, - Логинов вернулся к разговору. – Что ему сделается?

- Да черт его… Я всерьез думаю отправить его к наркологу. Мало ли – может, эта дрянь его на что подсадила, кроме секса.