- Да неужели ты не видишь, что мне больно, а?

- Вижу. И чтобы тебе стало легче – завтра уеду.

- Я никуда тебя не пущу!

- Прикуешь к батарее? – хохотнула Алиса.

- Если это поможет.

Улыбка с ее губ стерлась. Несколько мгновений она изучала его лицо. И только потом ошалело спросила:

- Ты с ума сошел? Как ты себе это представляешь?

- Ну, можно и не идти на такие кардинальные меры. Просто останься здесь со мной и все.

- Я больше не могу оставаться с тобой. Это нечестно по отношению к нам обоим.

Логинов неожиданно схватил ее за локоть и привлек к себе. Его глаза, источавшие жар, смотрели на нее жадно, будто бы насытиться не могли. А потом задвигались губы, и то, что он говорил, медленно расплывалось по комнате, залепляя каждую щель и каждый угол.


- Говори за себя, не за меня. Я для тебя делал все. Если бы ты сказала мне расшибиться о стену, я бы и это сделал. Лишь бы ты была счастлива. Но ты никогда ведь не была счастлива со мной, да? У тебя есть Сонька. Меня нет. Я приложение к твоей успешной жизни. Только вспомни, а? Вспомни! Это ты ко мне пришла тогда! И вот это было действительно нечестно. Какое право ты имела прийти, зная с самого начала, что я люблю тебя, но не желая ничего давать взамен?

Алиса ответила почти сразу, почти равнодушно, почти холодно – не отводя от него взгляда и не отодвигаясь:

- Я всегда буду помнить о том, что ты сделал для меня и для Сони. И я платила по всем счетам, я отдала тебе все, что могла. А большего – не могу. Никогда не смогу. Ты это знаешь. Это мазохизм, Никита. Зачем я тебе?

- Да потому что ты уйдешь к нему! – заорал Никита. – Он опять выиграет! Он всегда выигрывает! Нихера не делает, но всегда выигрывает! Меня наизнанку выпотрошило, а ты ему себя? Да мне проще шею тебе переломить!

- Вы достали меня со своими играми! – закричала она в ответ. – Выиграет, не выиграет! Я хочу выиграть, наконец. Я! Имею право!

- За мой счет? Меня в жернова?

- Выживешь! – зло сказала Алиса. – Это не больно. Потом даже привыкаешь!

- А ты вечная жертва! Вокруг все должны, да?

- Я освобождаю тебя от долгов. Что тебя опять не устраивает?

- Я тебя люблю!

- А я никого не люблю. И мне это нравится!

- Алиса!

- Что?!

Логинов вздрогнул и выпустил ее из рук. Гнев, из которого сейчас был сплетен каждый его нерв, образовывал дикое полотно, обвивающее тело. Ногой отбросил Алисин чемодан, выдохнул:

- Сука! Сдохнешь тут, поняла!

И бросился к выходу. Вслед ему раздавался ее веселый смех. Этот смех звенел в ушах, доводя до исступления. Логинов долбанул по двери, хлопнул ею и повернул ключ в замке. У хозяина дома был бзик. Понаставил замков во всех комнатах. Придурок.

- Тут будешь! – снова заорал Никита и приник к двери, чувствуя абсолютное бессилие. Едва ноги не подкосились. Только дрожь и слабость, как после физической нагрузки. А она там, за дверью, все еще смеялась. В то время, как он был способен лишь колотить по стенам и орать от боли. Будто бы с него сняли кожу, а теперь отделяли мясо от костей.

Он резко развернулся и напоролся взглядом на Соньку. Глаза огромные. Смотрит испуганно, дико. Раз в жизни видел такие глаза. Когда Макаров говорил об Алисиной смерти. Больше не довелось.

Девочка стоит. Молчит. Глядит на него в упор. Подбородок подрагивает. Но не спрашивает, не бросается к нему, не просит.

Все, о чем он может думать в эту минуту, это о том, что она – не его. Но не это страшно Страшнее осознание, что никогда и ничего не было его. Отец и мать, которых он любит больше собственных, – отец и мать Макарова. И он желает себе этих отца и мать. Друзья, с которыми он провел юность, – друзья Макарова. И он хочет себе этих друзей. Женщина… женщина, которую он держит в своем доме, – женщина Макарова. И он не знает, как ему жить без этой женщины.

Жизнь, которую он ведет, – жизнь, отобранная у Макарова.

У Макарова, у Алисы, у этой девочки, глядящей на него так, что сердце замирает.

Девочки – с чужими глазами, но такими знакомыми. Родными.

Логинов хрипло выдохнул. Долбанулся затылком о дверь. Снова развернулся к замку и повернул ключ, открывая.


В игре

***

Кабинет пропах сигаретным дымом. Каждый закоулок, каждая щель, каждый сантиметр поверхности мебели и стен – все впитывало в себя запах крепких сигарет, которые вот уже вторые сутки смолил здесь Макаров. Дома он не ночевал. Спал тут же, на диване. Отговаривался тем, что работы много. И действительно – кто ищет, тот найдет. Стол был завален документами, до которых еще месяц назад руки не доходили. Отделы стояли на ушах.

И самый кошмар – ни минуты это не позволяло забыться.

Он представлял собой странное зрелище. Взъерошенный, заросший, в мятой рубашке, в которой, видимо, и провел эту ночь, в джинсах. Очки тоже валялись где-то среди завалов, но Макаров их даже не пытался найти. Он вытряхивал пепел и сигареты из пепельницы в урну и хрипловатым, как с простуды, голосом спрашивал Нину, сидевшую напротив и принюхивавшуюся к аромату из чашки, принесенной минутой ранее Алёной:

- А тебе разве можно кофе?

Собственно, кофе Нина и попросила – и для себя, и для него.

- Ты мне не врач и не муж, - отмахнулась она.

- Я тебе друг. Иногда это даже важнее.

- Ты серьезно? Тогда замечу тебе, что офис – не самое подходящее место жительства.

- Да не могу я дома! – взвился Макаров, но тут же погас. Собственное возмущение заставило почувствовать в висках пульсирующую боль. – Можешь не беспокоиться. Еще день, может – два. Свалю в отпуск.

- Какой еще отпуск? – глаза Нины стали круглыми от удивления.

- Обыкновенный. Как у нормальных людей.

- Вот именно сейчас…

- А что тебя именно сейчас не устраивает? Я десять лет тут пашу безвылазно.

- И что же ты собираешься делать во время своего неожиданного отпуска?

- Отдыхать от работы.

- Во Вроцлаве? – съязвила Нина.

- Ну, допустим. Красивый город, кстати.

- И кстати допускаешь провести отпуск с ней? Она мучила тебя двенадцать лет, продолжает сейчас! Сколько можно?

Макаров поморщился, сделал глоток кофе и посмотрел в окно. Стало тихо. Где-то в приемной раздавались шаги, и сейчас их стало слышно особенно четко. Илья вдруг представил себе свою жизнь, как частокол пройденных дат и событий. И черт его знает, как бы оно все сложилось, не будь Алисы. И черт его знает, как бы он жил, если бы не любил ее. Четкое осознание, что вот сейчас, именно сейчас, в эту минуту он любит ее, не было неожиданностью. Оно было закономерно. Макаров ненавидел собственный фатализм, но факт остается фактом – он ее любит. Всю жизнь любил.

Илья снова обернулся к Нине и мрачно подумал, что вот с этой женщиной у него вполне могла бы быть счастливая семья, дети, какое-то будущее. А оба как неприкаянные.

- Справедливости ради, - заметил он, в конце концов, - она меня не мучила. Она просто жила. Так что не перекладывай на нее всего.

- Она могла хотя бы сообщить. Или пригласить на свадьбу, - зло выпалила Нина. – И ты бы жил, как все нормальные люди, а не цеплялся за прошлое.

- Она ничем не была мне обязана. И все решения я всегда принимал сам.

- Оглядываясь на нее! Одна твоя квартира в Кузнечном чего стоит. Жить – не живешь, ремонт не делаешь. Музейный экспонат!

- Добрый день, - раздалось от двери резко и громко.

Макаров вскинулся, взгляд его метнулся ко входу в кабинет. Проглотил резко подскочивший к горлу ком. Кадык задвигался. Илья выпрямился в кресле.

Так же выпрямилась и Нина.

- Вы же уехали! – не сдержалась она.

- И приехала снова. Здесь рядом, три часа лёту, - Алиса прошла к столу, по-хозяйски отодвинула один из стульев, села и спросила у Нины: – Кофе можно?

На пороге нарисовалась возмущенная Алёна и застыла с самым воинственным видом.

- Я предупреждала, что у вас Нина Петровна, - проговорила сторожиха.

- Хорошо, Алёна, - ответил Макаров, обнаружив, что голосом владеет нормально. – Сварите еще кофе для Алисы Владимировны.

- Сильно помешала? – поинтересовалась Алиса теперь уже у Ильи.

- Нет, - усмехнулся он, пристально глядя на нее, и, не оборачивая головы, добавил: – Мышь, договорим потом.

Нина негромко хмыкнула и поднялась.

- Хорошо, Илюш, - сказала она, прежде чем выйти. – Потом…

«Потом» в их случае означало, скорее всего, «никогда». И оба понимали это. Да, он действительно собирался ехать во Вроцлав – к Алисе. Добиваться, просить, разговаривать, пытаться достучаться и быть услышанным. Да, Мышь действительно хотела за него замуж. Давно. С самой юности. И все мужчины, проходившие сквозь нее, были лишь тенью Ильи Макарова.

Уголки ее губ чуть приподнялись. И она оставила кабинет, прикрыв дверь и за собой, и за Алёной.

- Ну, добро пожаловать… опять.

- Соскучился? – спросила Алиса, откинувшись на спинку стула и глядя в сторону Макарова, но мимо него.

- Ты, судя по всему, точно соскучилась. С самолета в офис. Приехала контракт перед носом рвать?

- Не дождешься! Сделаю я тебе твои башни, - она усмехнулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Я играть приехала.

Его бровь приподнялась, но это было единственным, что выдавало его недоумение. Он перегнулся через стол так, что его лицо оказалось прямо напротив ее, и руки уперлись в столешницу.

- В шашки? – мягко спросил он.

- Ну тебя же всегда другая игра забавляла!

В его лице вспыхнуло понимание. Явное, открытое, болезненное. И тут же исчезло, едва он усилием воли его скрыл.

- Не так уже и всегда, - ответил Илья.