- Зачем вы вернулись? – глянув на Алису, выпалила она.

- Работать. У меня заказ от «Sky Tower» на проект ТРЦ, - пояснила Алиса.

- Вы могли отказаться! Почему вы не отказались?

- Отказ от этого заказа означал неполучение многих других в будущем. Меня это не устраивало.

- То есть не интерес к Илье, а интерес материальный? – приподняла бровь Макарова.

- Зачем вы пришли? – ответила Алиса вопросом на вопрос.

- Посмотреть на тебя пришла! – выпалила Валентина Павловна. – С воскрешением чудесным поздравить!

- Спасибо. Может, присядете? Кофе могу сделать.

- Какой еще кофе! Твой муж в курсе, что ты с Ильей спишь?

Алиса усмехнулась, устроилась сама на диване, негромко сказала:

- Позвольте хотя бы с собственным мужем разобраться без вас.

- Да разбирайся, с кем хочешь! – окончательно взорвалась Валентина Павловна и подлетела к ней, склонившись над диваном. – Не трогай Илью, слышишь! Чего тебе в жизни не хватает? Есть же все! Семья, дочь, работа! А у него – нет. У него совсем ничего нет, кроме тебя. Всю жизнь только ты! Я тогда еще ему говорила, а он не слушал!

- А вы никогда не думали, что было бы, если бы вы ни ему, ни мне ничего не говорили? – Алиса устало посмотрела на Макарову.

Думала ли она? Думала ли? Двенадцать лет думала. Сильнее всего тогда, когда Илья выбросил из жизни Вику. Потому что понимала, зачем он это сделал. Может быть, единственная, кто понимал. Это было всеобщее помешательство – жизнь Ильи Макарова, которую он изображал для других. Он казался счастливым и спокойным, меняя женщин одну за другой. Но никогда и никого к себе не подпускал.

Чувство вины – сказано слишком громко. Но промолчи она тогда, просто промолчи… может быть, давно бы перебесился. И тогда все пошло бы иначе.

- Тебе этого не понять, - наконец, скрипящим голосом проговорила Валентина Павловна. – Ты изменяла ему тогда. Ты сбежала при первом удобном случае. Ты жила. А дерьмо, оставшееся за тобой, мы по сей день гребем. Что ты вцепилась в него? Что он тебе сделал, что ты мучишь его?

- Это он вам сказал, что я сбежала? – Алиса отлепилась от дивана и приблизила свое лицо к лицу матери Ильи.

- Нет. Он сказал, что ты умерла. Но только ты почему-то живая, при муже и ребенке. Значит, сбежала, воспользовалась случаем. Зачем? Чтобы теперь вернуться?

- Я думала, он знает, что я жива. Я была уверена – он не хочет, чтобы я возвращалась, - тихо говорила Алиса и смотрела мимо Валентины Павловны. – А сейчас… сейчас все вышло случайно. Но так вышло.

- Вышло?! – ее глаза страшно вспыхнули. – Вышло?! Ты слышишь себя, девочка? Мне все равно, что у тебя вышло! Мне все равно, что тогда происходило! Мне не все равно, что из-за тебя я чуть сына не потеряла!

Алиса перевела взгляд на нее, открыла рот, но спросить не решилась. Спрашивать и не надо было. Макарову несло. Она схватила ее за плечи, встряхивала и кричала, глядя ей в лицо:

- У тебя у самой дочь! И не дай бог тебе, слышишь? Не дай бог когда-нибудь тебе вынимать собственного ребенка из петли! Я в последнюю минуту успела, ты понимаешь? Он там… в ванной… на бельевой веревке! Ему минуты оставались. И если бы я не приехала, если бы я случайно не приехала проверить, что с ним, потому что он на звонки не отвечал несколько дней! Тебе никогда не понять! И я не хочу, чтобы ты понимала, потому что это страшно!

Алиса молчала. На такое нечего говорить. Она молчала и позволяла трусить себя, чувствуя, что так же сильно встряхивается от рук Валентины Павловны сердце.

- А сейчас ты явилась снова мучить его! Что ты от него хочешь? Ты и так забрала все! Что тебе еще нужно! – разрыдалась, в конце концов, Макарова и медленно села на диван, выпуская Алису из рук. Ее рот некрасиво кривился, она прижимала к нему ладонь, но та не могла удержать лающих, всхлипывающих звуков, которое издавало горло. – Он тебя любит, - забормотала она, сбиваясь, - привязала к себе… чем ты его привязала? Что ты такое ему дала, что он ни на кого не смотрит больше?..

- Если я уеду – вам станет легче?

Валентина Павловна вздрогнула. И взгляд ее чуть разъяснился.

- Уедешь? Правда уедешь? – она глухо выдохнула – так, что было похоже на стон. -  Мы его тогда в Мюхнен увезли, чтобы он забыл тебя… а он не забыл. Оказывается, никогда не забывал… Если ты ничего не можешь дать ему, то хоть от боли избавь. Он тебе не нужен, сама же понимаешь.

- Не нужен… - тупо повторила за ней Алиса. Макаров прав. Двенадцать лет прошло – ничего не меняется. – А вам нужно, чтобы я уехала. Ладно!

- Обещаешь?

- Да.

У Макаровой в горле разом пересохло. Она смотрела на Алису и не верила. Ненавидела ее и не верила. Когда-то эта девочка кричала ей, что будет с Ильей столько, сколько ему будет нужно. И исчезла из его жизни таким страшным способом. Теперь она уходит без борьбы. Почему? Как?

- Спасибо, - севшим голосом проговорила Валентина Павловна и стала оглядываться по комнате в поисках чего-то, за что могла бы зацепиться, чтобы не разрыдаться еще сильнее. Потому что не хотела чувствовать ничего человеческого к этой женщине. Кресло. Старые тюлевые занавески. Допотопный телевизор. Ковер с дурацкими зелеными ромбиками – безвкусная геометрия. Сервант с десятком фотографий. Она снова глянула на Алису и попросила: – Можешь принести мне воды, пожалуйста…

Алиса быстро поднялась и скрылась в коридоре. А Валентина Павловна устало закрыла глаза. На одно мгновение. Собираясь с мыслями. Вывернулась наизнанку, рискуя всем на свете. А что получила в ответ? Откуда это царапающее чувство, что все уже было? Что однажды она уже все испортила! Ведь никогда не чувствовала вины!

Макарова вскочила с дивана, слыша, как на кухне Алиса звенит стаканами и набирает воду. И снова стала озираться вокруг. Не выдержала. Подошла к серванту. Обычный советский сервант с фотографиями. Как у бабушки. История семьи Куликовской. Тоже обычная история. От черно-белого до цветного. И две совсем новые, свежие, цифра. Девочка лет десяти-одиннадцати. Коса светло-русая, челка, закрывающая лоб, глазищи огромные, знакомые, до сумасшествия знакомые. И длинный вытянутый подбородок, делающий ее мордашку немного забавной и ужасно упрямой. К горлу подкатила тошнота, и Валентина Павловна медленно протянула руку к серванту, но так и не дотронулась до него.

- Возьмите, - услышала она рядом.

Алиса протягивала ей стакан.

- Это твоя дочь?

- Это Соня, - кивнула та.

- Соня? – удивилась Валентина Павловна. Будто бы ребенок с этих фотографий не мог носить обычного нормального имени.

- Она сейчас в Испании, - зачем-то сказала Алиса.

- На море?

- Вообще-то испанский подтягивает, но и море тоже.

Макарова сглотнула, забрала, наконец, стакан из рук Алисы и быстро осушила его. Илья легко осваивал языки, но всегда ленился. Впрочем, английский и немецкий выучил – и то хорошо. Едва удержавшись от того, чтобы это озвучить, она подумала, что начинает сходить с ума.

- Я… домой поеду, - с усилием произнесла Макарова, - прости, что я здесь…

- Вам такси вызвать?

- Нет, не нужно… я сама… Я пройдусь.

Алиса закрыла за ней дверь и вернулась в комнату. Подошла к фотографиям – ее всегда удивляла мамина привычка устраивать галерею, и сама же ей поддалась, теперь здесь были уже и Сонины фото.

Алиса вспомнила те несколько недель, когда узнала, что беременна. Первой мыслью было найти Илью. Он должен знать, ведь это и его ребенок тоже. Он имеет право, и если он захочет… Только с чего ему захотеть? Ему не нужна она сама, так с чего вдруг ему должен понадобиться ее ребенок?

Они ему не нужны. Он прекрасно проживет без них.

И пусть живет!

Она уедет – все успокоятся. Она успокоится

Чувствуя, как сильно ее знобит и колотит, обхватывала себя руками. Не помогало. Нужно было выпить что-то… Успокаивающее. Обезболивающее. Обездушивающее.

Алиса медленно побрела на кухню. Порылась в ящике над рабочим столом, где мама держала лекарства. В нос ударил сильный запах – вспомнила, что, кроме нашатыря, давно и ничего там нет. И тот лучше бы выбросить. Схватилась за голову, ощущая, как спутываются все ее реальности – спутываются или сходятся здесь, в этой точке?

И не выдержала. Взяла телефон и набрала Илью.

- Приезжай завтра, задание есть.

***

Сном удалось забыться только под утро. Под боком мурчал Францевич, и этот звук – реальный, нормальный, привычный – многократно отдавался в нем самом, заполняя собой действительность. Нужно что-то решать. Нужно что-то делать. Это не он, это кто-то другой сейчас рефлексирует. Макаров так не умеет. Макаров, очертя голову, бросается в самую гущу и побеждает.

Только на сей раз он не нуждался в победах. Он уже очень давно в них не нуждался. Он отчаянно желал отыскать собственную жизнь на развалинах. Ту, в которой у него будет его женщина, его дочь, его дом. Все остальное оказывалось неважным.

Нужно пройти этот странный путь, чтобы однажды прийти к себе.

Беда лишь в том, что он не представляет, как сказать… как вообще можно сказать обо всем, чем он переполнен сейчас, так, чтобы Алисе это тоже стало нужным. Может быть, он ошибается. Может быть, она изменилась так сильно, что надежда для него потеряна. Может быть, сердцевину, ту самую, что еще помнит, он сам когда-то и вынул. А чем теперь заполнена пустота, не знал.

В сон проваливался тяжело, словно падал в яму. Просыпаясь несколько раз подряд. И каждый раз хватался за телефон, чтобы посмотреть, сколько прошло времени.

Самый продолжительный провал был последним. Проспал около часа. Проснулся в половине седьмого. Встал и поплелся на кухню. Васьки не наблюдалось, видимо, еще не поднялась. Сварил себе кофе. Простой, черный, без сахара и изысков.