Эль Кеннеди - Игра

– Ненавижу эти дурацкие штуки, – жалуюсь я, поправляя капюшон.

– Они опасны.

– Это ты опасен.

Да, теперь мы так общаемся. Каждый раз мы от этого хихикаем – это, видимо, означает, что либо чувство юмора у нас незрелое, либо мы сами.

Хантер заводит «ровер» и выезжает с парковки.

– Тебя отвезти домой? – Он смотрит на меня.

– Да, спасибо. – Я пристегиваюсь и смеюсь, когда замечаю, что к его машине подключается по блютусу именно мой телефон.

– Ты не отключилась! – обвиняет меня он. – Ты же обещала.

– Я солгала, Хантер. – Не переставая хохотать, я загружаю плейлист с кучей баллад Уитни Хьюстон, которые, я знаю, ему не нравятся.

– Ты жестока, – говорит он, выезжая из города.

– Прости, ничего не слышу. Уитни поет.

А потом, раз уж на то пошло, я принимаюсь подпевать «Величайшей любви», пока Хантер не начинает грозиться, что оставит меня на обочине темной пустынной дороги, если я не заткнусь.

– Эй, можешь выключить подогрев моего сиденья? – просит он. – У меня задница горит.

– Конечно. – В руках у меня телефон, поэтому я хочу положить его в держатель для стакана. Но именно в этот момент «ровер» наезжает на выбоину, и телефон, выскользнув из моей ладони, падает к ногам Хантера.

– Бога ради, Семя. Подними его, пока он не застрял под педалью газа.

– Расслабься. Сейчас. – Я наклоняюсь к нему и вытягиваю руку, но из-за движения машины телефон откатывается еще дальше вглубь.

– Черт, не могу его достать. Можешь попытаться пнуть его к моей руке?

– Нет. Я за рулем, мать твою.

– Просто попробуй.

Со стоном он пытается пнуть телефон левой ногой, и внедорожник слегка толкает в сторону.

– Ладно, не надо, – требую я. – Веди машину. Я сама.

Я отстегиваюсь, ложусь ему на колени и начинаю водить рукой вокруг его… Стоп. Машина опять виляет.

– Следи за дорогой!

– Пытаюсь, – выдавливает он. – Но ты постоянно ударяешься о мою ногу.

Я наклоняюсь так сильно, как могу, пока моя голова не застревает между ног Хантера. Я еще раз вытягиваю руку, и… да! Мои пальцы касаются телефона, и я быстро сжимаю его в ладони.

– Достала! – объявляю я, поднимаюсь наверх, чтобы сесть, и… я не могу.

– Деми, – не выдерживает Хантер. – Давай двигайся. – Машину слегка толкает вправо.

Я снова пытаюсь поднять голову, и ухо разрывает от резкой боли.

– О боже! – вою я. – Я же говорила. Я, мать твою, тебе говорила.

– Что ты мне говорила? Господи, встань уже…

– Я не могу! – Мой голос приглушает молния его джинсов. – У меня зацепилась сережка.

– За что зацепилась?

– За тебя! За твои джинсы. Я сама не понимаю. – Я застряла в такой позе, что моя голова максимально повернута набок и все, что я вижу, это колени Хантера и его нога на педали газа. Вместо того чтобы еще раз попытаться высвободиться, я кладу голову ему на бедро.

– Попытайся отцепить серьгу, – молит он.

Я даже не шевелюсь.

– Нет. Я оторву себе мочку, Хантер.

– Не оторвешь.

– Оторву. – На глаза начинают наворачиваться слезы.

Он рычит от отчаяния.

– Она не порвет тебе… мать твою, ладно. Сейчас я остановлюсь, – говорит он.

И вот тогда мы и слышим вой сирен.

Это катастрофа. Меня останавливают копы, а голова Деми застряла у меня на коленях. Она распростерта на мне, словно одеяло, с лицом в сантиметрах от моего паха, и я знаю, что, как только полицейский подойдет к окну, он тут же подумает…

Господи, он подумает, что она мне отсасывает.

– Почему нас остановили? – шипит она.

– Наверняка увидели, как машина виляет. – Блин, это кошмар.

Я глушу двигатель и, пока не подошел коп, отчаянно пытаюсь отцепить от себя Деми.

– Ай! – воет она.

– Прости, – бормочу я. – Я пытаюсь тебя высвободить. – Да, у нее зацепилась серьга, но непонятно за что.

Может, за петлю для ремня? Но как, черт возьми, это могло произойти? Может, за нитку? Я ни капли в этом не продвинулся, и каждый раз, как я пытаюсь высвободить серьгу, Деми всхлипывает от боли. Поверить не могу, что даже думаю об этом, но… она может лишиться уха.

Я не знаю, смеяться мне или плакать.

– Кто-то идет, – шепчет она, когда слышится стук шагов по асфальту.

– Права и документы на… – Полицейский резко замолкает.

Я понимающе вздыхаю.

– Что, черт возьми, тут происходит? Сядьте, мисс, – приказывает он. – Сейчас же, пожалуйста.

– Я не могу! – стонет Деми.

Суровый взгляд копа останавливается на мне.

– Мне нужно, чтобы вы с вашей девушкой вылезли из машины и положили руки на капот.

– Я не его девушка, – говорит Деми, как будто то, что нас считают парой, – это самая большая проблема.

– Мы не можем, – отвечаю я сквозь сжатые зубы.

– Слушай, парниша, я понимаю, что вы, студенты, любите заниматься такими клевыми вещами…

Заниматься такими клевыми вещами?

– …но непристойное поведение – основание для ареста. К тому же вы занимались опасной ездой и создавали угрозу для других водителей.

Я смотрю в лобовое стекло на абсолютно пустую темную дорогу.

– Каких других водителей? Здесь никого, кроме нас, нет. Ни одна машина не проезжала мимо с тех пор, как вы нас остановили.

– И мы не ведем себя непристойно, – возражает Деми. – Я застряла!

– Застряла, – с сомнением повторяет он.

Я вздыхаю.

– Она уронила свой телефон, пыталась его поднять и застряла.

– Застряла, – опять говорит он. Затем он качает головой, словно решая, купиться ему на наши слова или нет. – Мисс, прошу вас в последний раз: пожалуйста, сядьте.

– Я не могу.

Полицейский тянется к ремню.

– Господи! – восклицаю я. – Вам незачем оружие!

– Что за оружие?! – Деми начинает извиваться у меня на коленях, возобновив попытки высвободиться.

Если бы полицейского тут не было и мы были бы только вдвоем, то все это дикое копошение вызвало бы горячую реакцию моего члена. Но коп здесь, поэтому член у меня вялый, и я в секундах от того, чтобы разразиться маниакальным смехом. Что вряд ли понравится все более раздражающемуся полицейскому.

Как оказалось, он только хотел взять рацию.

– Мне понадобится подкрепление на линии девять, шоссе Сорок восемь. Подозреваемые остановлены за опасную езду и занятие оральным сексом в движущемся транспорте, и сейчас они сопротивляются аресту. – Рация трещит.

– Я не занимаюсь оральным сексом! – рычит Деми. – Поверьте, я бы с радостью занялась с ним оральным сексом, но он на воздержании.

Простите, что?

Она сказала, что с радостью занялась бы со мной оральным сексом?

– Ты серьезно, Деми? Ты правда хочешь отсо… сделать это? – Мой разум кружится как карусель. Во время всех разговоров о наших отношениях я искренне верил, что она предлагала мне мутить с ней только в шутку. Поэтому я никогда не позволял себе… надеяться на большее?

– Я же говорила, что мне надо с кем-то замутить, и я хочу замутить с тобой.

Ее голос приглушен, а пальцы продолжают теребить ухо. Но желание Деми мне отсосать мы можем обсудить потом. Сначала мне надо достучаться до этого упрямого полицейского.

– Сэр, – спокойно говорю я. – Пожалуйста. Я понимаю, на что это похоже, но мы не ведем себя непристойно. Мы оба одеты. Мой член в штанах.

– Где ваши права и документы на машину?

– В бардачке, но я никак не могу…

В машине раздается триумфальный возглас, и в воздухе внезапно, как чертик из табакерки, появляется голова Деми.

– Я сделала это! – Она судорожно трет свое левое ухо.

– Вот черт, – говорю я, пока она двигает рукой. Мочка ее уха густо покраснела и опухла до тройного размера, а на кончиках пальцев видны пятна крови.

Она права. Серьги-кольца надо запретить.

– Вот видите! – Ее голос наполнен облегчением, и она умоляюще глядит на полицейского. – Его штаны застегнуты. Мы не делали ничего такого. И мы только выпили по одному пиву. Ну, я – два пива.

Я сдерживаю стон.

Черт побери. Выпивка тут вообще никак не фигурировала. А теперь, благодаря ей, фигурирует.

Копу официально надоело нам потакать.

– Мне нужно, чтобы вы оба вышли из машины. Живо.

– Это камера для пьяных? – спрашивает Деми час спустя.

Она, судя по виду, абсолютно не впечатлена зоной ожидания в единственной тюрьме Гастингса. В большой камере сейчас сидят три человека: мы и мужчина средних лет с густой бородой, спящий на одной из скамеек. Он дергается во сне и каждые несколько секунд стучит ступней по решетке.

Да, мы за решеткой, и все благодаря большим кольцам.

– Может, тут лучше, когда ты на самом деле пьян? – предполагает она.

Я смеюсь, откидываясь спиной на бетонную стену, и расслабляюсь на металлической скамье. Под моими ногами грязный линолеум. Над моей головой слишком яркие флуоресцентные лампы.

– Ты же знаешь, что ты во всем виновата, – весело говорю я.

– Я виновата? – Ее карие глаза наполняются возмущением.

– Я говорил тебе, что случится, если ты подключишься по блютусу к моей машине.

– Мое подключение по блютусу тут ни при чем.

– Неужели?

– Да. Я уронила телефон.

– Все равно виновата ты.

– Ой, заткнись.

– Это ты заткнись. – Я пододвигаюсь ближе к ней, пока между нами не остается сантиметров тридцать расстояния. – Как твое ухо? – угрюмо спрашиваю я.

Насколько я вижу, оно до сих пор покрасневшее и опухшее, но вроде больше не кровоточит. Высохшая кровь, налипшая на мочку, вызывает во мне укол совести, потому что это я уговорил ее надеть сегодня те серьги.

– Болит, – признается она. – Но, по крайней мере, еще остается на моей голове.

– По крайней мере, – соглашаюсь я. – Прости, что заставил тебя надеть большие кольца.

– Все в порядке. Теперь ты знаешь. – Она уныло вздыхает. – Иногда надо увидеть трагедию своими глазами, чтобы ее понять.