Вера и Марина Воробей - Игра со смертью

— Чего только в жизни не бывает, — сказала Света.

«Да она издевается над нами! — подумала Лиза. — Вот негодяйка!»

— Может, там, откуда ты приехала, было принято воровать идеи у своих одноклассников. Это я допускаю. Но у нас, здесь, немного другие обычаи, — спокойно говорила Туся, но губы ее подергивались от ярости.

И тут случилось то, чего подруги никак не ожидали.

Света заплакала.

Заплакала в голос, как маленькая, захлебываясь и размазывая слезы по лицу.

Ей стало так обидно, когда Туся напомнила, что она приехала издалека. Света почувствовала себя такой беззащитной в этом огромном, непонятном городе, где она всегда будет чужой. И те, кого она хотела бы видеть своими подругами, теперь стали ее злейшими врагами.

Лиза и Туся переглянулись, одновременно пожимая плечами.

— Света, ты что? — спросила Лиза, боязливо подходя к ней.

— Я не хотела ничего воровать, — всхлипывала Света. — Да, я хотела знать, о чем вы говорите, ведь со мной никто не разговаривает! А когда все подслушала, то уже не смогла придумать ничего своего.

Подруги снова недоуменно переглянулись.

Они ожидали чего угодно, только не такихпризнаний от высокомерной и черствой Светы. Или она только казалась такой?

— Я думала, если выиграю конкурс, вы станете меня замечать, — продолжала Света. — Не нужна мне была эта роль! Просто хотела, чтобы вы увидели, что я тоже чего-то стою!

И Света заплакала с новой силой.

— Не плачь. — Лиза погладила ее по плечу. Подумаешь, платье взяла. — Мы не обижаемся. Правда, Туся?

— Правда, — нехотя откликнулась та.

— Может, я сама бы роль уступила, если бы выиграла. Думала, мы бы из-за этого подружились и ходили бы втроем. — Света шмыгнула носом.

— Света, — с тихим упреком сказала Лиза; разве дружат из-за чего-то? Дружат просто так — А со мной — нет. Со мной никто не хочет дружить просто так!

— На, возьми. — Туся протянула ей пудреницу. — Просто так. Припудри лицо, никто и не заметит, что ты плакала.

— Ага, — кивнула Лиза. — А то еще подумают, что мы тебя здесь били. Пойдешь с нами за мороженым?

— Пойду, — заулыбалась Света, и Туся заметила, что у нее тонкие, но совсем не злые черты лица и что когда она говорит, кончик ее носа смешно дергается.

— Я не такая, как вы думаете, — на ходу говорила Света. — Вот увидите, совсем не такая.

— А мы И не думаем, — успокаивала ее Туся.

При виде слез от ее обиды не осталось и следа. Иногда всякий становится плохим.

Репетиции проходили замечательно: зал всегда был заполнен любопытными, поэтому даже приходилось закрывать вход, чтобы раньше времени вся школа не узнала о тайнах и тонкостях режиссерского дела.

Туся чувствовала себя хорошо как никогда. «Когда занят важным и интересным делом, жизнь как будто поворачивается к тебе лицом: все ждут твоего совета, все вокруг приобретает смысл», — думала она.

И только одно обстоятельство омрачало ее радость: ей никак не удавались сцены с Егором главные сцены спектакля. Хотя сначала Тусе казалось, что именно эти диалоги получаются у нее лучше всего.

Однажды они репетировали свидание на балконе, и Туся была уверена, что на этот раз она превзошла саму себя. Ей казалось, что она великолепна — еще бы! — всю глубину и силу любви, к Егору она вложила в свои слова. Это было так прекрасно — не таиться, не скрывать своих чувств ни от него, ни от других. Временами ее голос звенел от непритворных слез, она как будто говорила о своей любви, а не изображала чужую.

— Ну как? — спросила она у Кахобера Ивановича, спрыгивая со сцены. И заранее предвкушая восторженный ответ.

— Ужасно, — совершенно серьезно ответил Кахобер. — Никогда ты не играла хуже.

Туся оторопело примолкла.

Кахобер повернулся ко всем и объявил:

— Вы можете быть свободны.

Когда они с Тусей остались одни в пустом зале, он спросил ее без обиняков:

— Он тебе очень нравится?

— Кто? — спросила Туся и покраснела до слез.

Она сразу же догадалась, о ком идет речь.

— Тарасов, — ответил Кахобер, как будто не замечая ее смущения.

— Очень, — призналась Туся. Глупо было отнекиваться. — А вы откуда узнали?

— Это видно по тому, как он мешает тебе играть.

— Наоборот, — принялась горячо убеждать Туся. — Только благодаря ему…

Но Кахобер ее перебил.

— Нельзя видеть себя со стороны, когда ты на сцене. А я тебя вижу. И скажу, что ты выглядишь неестественно.

— А мне казалось…

— Это иллюзия. Шекспир сказал, что жизнь — театр, а я бы поспорил с классиком. — И Кахобер значительно пригладил усы. — Жизнь — это жизнь, а театр — совсем другое. Любить на самом деле и изображать любовь — это разные вещи, и ты должна это понять.

— Что же мне делать? — грустно спросила Туся.

Она думала, что именно реальная любовь к Егору делает ее игру такой блестящей, а оказалось, что это чувство ей только мешает.

— Разлюбить его?

— Такое по заказу не делается, — улыбнулся Кахобер. — Но постарайся не видеть его на сцене.

— Как же я могу, мы же с ним в паре!

— Я бы хотел, чтобы ты увидела не Егора, а Ромео и… полюбила его. Поменьше думай о себе.

Кахобер повел рукой в сторону пустой сцены.

— Представь себе этих почти детей — Ромео и Джульетту, которые погибли в твоем возрасте. Джульетта оживает только благодаря твоему таланту. Не своди их трагедию только к своим переживаниям, и весь мир откроется тебе.

— Я попробую, — нерешительно сказала Туся, а про себя подумала: «Легко давать советы, если ты не влюблен».

— И еще, — продолжал Кахобер, — тебе никогда не будет плохо, пока ты думаешь о других.

Туся недоверчиво посмотрела на учителя.

— Я все время думаю о других, а мне часто плохо.

— Не о других, — покачал головой Кахобер. Ты думаешь не о других, а о другом. А это разные вещи.

— Вы меня запутали, — растерянно улыбнулась Туся. — Но я подумаю над тем, что вы сказали.

Она еще долго сидела в зале в полном одиночестве.

Туся думала о всех Джульеттах, о всех влюбленных, о всех трагедиях. Она старалась сердцем проникнуть в чужие несчастья, в чужую любовь, и с каждой минутой таких раздумий ей становилось легче.

«Думать о других, — вспоминала она слова Кахобера. — А что, это интересно. Как мне не стыдно, — решила она в конце концов. — Егор жив, со мной тоже все в порядке, а значит, все еще можно изменить. Хорошо, что наши семьи не враждуют, что он не ушел на войну… Ведь с другими случаются несчастья и похуже».

До юбилея школы оставалась неделя, когда стало известно, что Егор заболел воспалением легких и вряд ли выздоровеет к празднику.

Спектакль был под угрозой срыва. Участники очень нервничали, особенно Туся. Она то переживала за Егора, а то сердилась на него за то, что срывается спектакль.

«Неужели все это было зря, — думала она. — Даже здесь он меня бросил! Фантастическое свинство!» Порой она начинала сетовать на судьбу за то, что та так посмеялась над ней, а временами теряла веру в себя.

«И зачем я только в это ввязалась! Тоже мне невеста без места!»

Даже Кахобер Иванович был страшно огорчен. — Неделя до премьеры, а у нас нет Ромео! Все старания — коту под хвост! Безобразие! — говорил он.

Но решение было близко, и пришло оно само собой. Однажды во время репетиции, когда играли сцену с Ромео, оказалось, что нет общего текста, поэтому никто не может даже прочитать реплики Егора.

— Неужели ни у кого нет с собой книжки? возмущался Кахобер. — Интересно, о чем вы думаете? Точно не о Шекспире!

— Я могу прочитать за Егора, — робко сказал Сюсюка.

— У тебя с собой пьеса? — с надеждой спросил Кахобер.

— Нет, но я был на всех репетициях и запомнил текст. Можно?

— Не можно, а нужно, дорогой! Давай, выходи на сцену.

— Я с места, — испугался Толя. — Я с детства сцены боюсь.

«Этого только не хватало! — в ужасе подумала Туся. — И в жизни не знаю, куда от него деться, так он еще и играть со мной будет!»

К тому же все знали, что Толя слегка шепелявит, именно поэтому его прозвали сюсюкой.

— Ничего страшного, — сказал Кахобер, жестом настойчиво приглашая Толю на сцену. — Ты не будешь играть, просто постой там и произнеси все слова.

Толя тяжело вздохнул и поплелся на сцену. Ему тоже было не по себе. Конечно, он хотел занять место Егора, но не на сцене, а в сердце Туси. Он очень боялся, что их будут сравнивать, а такое сравнение явно не в его пользу.

Меня перенесла сюда любовь,

Ее не останавливают стены.

В нужде она решается на все,

И потому — что мне твои родные!

— говорил он, от страха не слыша собственных слов.

Когда начали репетировать с Сюсюской, все сразу заметили что-то странное, но не могли понять что именно. А когда поняли, то всеобщему удивлению не было конца.

Туся играла на удивление хорошо. Как будто присутствие Егора тормозило движение ее таланта, а теперь он развернулся во всю мощь. Ее великолепная игра сглаживала дефект дикции Толи, так что зрители следили только за историей двух влюбленных, забывая о мелочах.

— То что надо, — сказал Кахобер, довольно потирая руки, когда сцена была пройдена. — Молодцы, ребята, даже ваш режиссер удивлен подобным результатом! Будет пьеса!

— Я что, и на юбилее буду играть? — испуганно спросил Толя.

— А как же, — улыбнулся Кахобер. — Другого Ромео у нас нет, так что выручай.

Толя растерянно посмотрел на Тусю, но она одобрительно улыбнулась.