Генри исчез и вернулся с большой пальмовой ветвью, которую водрузил над головою Сары вместо зонтика. Вскоре девушке пришлось снять шляпу, и отмахиваться ею от назойливых насекомых. Кан стоял, как водится, поблизости – молчаливый, настороженный. Но была в нем заметна и перемена. Исчез накрахмаленный форменный костюм, который он носил, когда был в услужении у ее отца. Черные прямые волосы, которые раньше Кан схватывал в пучок или косицу на затылке, свободно размотались по плечам. В отличие от Генри, который продолжал ходить в одной набедренной повязке, он был одет в бриджи цвета хаки, но без рубашки. На шее у него висело несколько нитей с яркими бусами и одна – с зубами пираньи, а серьги при ходьбе позвякивали, как бубенчики.

Наконец, Морган вернулся. Сара заприметила его на идущей от доков тропинке. Американец на голову возвышался над местными, шляпа его пропотела насквозь и была надвинута на самые глаза. Рубаха тоже была мокрая и темными пятнами прилипала к телу на животе, на спине, под мышками. К чувственным губам приклеилась неизменная сигара. Поступь у него была широкая, изящная и уверенная. И вместо законной злости, что ее на несколько часов оставили жариться на безбожном солнцепеке, Сара вдруг почувствовала, как при виде Моргана радостно запрыгало сердце в ее груди. Тут девушка заметила, что он не один. С Морганом шел еще один белый.

Сара забыла всякое раздражение, когда обнаружила, что его спутник – англичанин. Звали его сэр Генри Уикэм, и фамилию Сары он моментально узнал.

Сэр Генри Уикэм построил себе дом бок о бок с руинами иезуитской семинарии возле Сантаремы. Ее полуразрушенные стены были еле видны, так облепила их исполинская ползучая зелень за сто с лишним лет, прошедших с той поры, когда сюда последний раз ступала нога священника.

Ближе к вечеру Сара сидела у окна глинобитного жилища Уикэма, наслаждалась бризом и чашечкой «кафезиньо» – крепчайшего кофе с тростниковым сахаром – и пыталась подавить в себе панику. Встретив ее в этой, по его словам, «амазонской адской дыре» и узнав о трагической смерти ее отца, Уикэм немедленно заподозрил, зачем она здесь. Сара была потрясена, когда узнала, что Уикэм был посвящен в планы ее отца, и боялась, как бы он не присоединился к американцу и не принялся отговаривать ее от участии путешествии в Жапуру.

– Дорогая моя, – сказал англичанин, – люди и раньше пытались вывезти семена из Жапуры. Кстати, именно я убедил друга вашего отца, сэра Клементса Маркхэма в необходимости разведения гевеи на востоке. В семьдесят третьем году одному джентльмену удалось выбраться из Бразилии с парой тысяч саженцев. И еще предпринималась пара попыток. Одна из них – вашим отцом. Как вы прекрасно знаете, они – увы! – закончились трагично.

– Но ведь понять причины, побуждающие меня хотя бы попытаться, вы можете? – спросила Сара. – Я же разорюсь, если мне не удастся возместить затраты инвесторов. Кроме того, я в достаточной безопасности. Мистер Кейн не только работал на Родольфо Кинга, он ведь смог ускользнуть из Жапуры по суше. Я не могу оказаться в более надежных руках.

Уикэм, похоже, был шокирован.

– Надо же, – обратился он к Моргану. – Это правда? Растянувшись в кресле, скрестив ноги на лодыжках, американец взглянул на англичанина из-под нависающих полей шляпы и ответил:

– Да-а.

– Боже милостивый, вы! Как же вам такое удалось? Ведь Кинг просто сумасшедший.

Взгляд Моргана переключился на Генри, с удовольствием потягивающего крепкий китайский чай. Наконец он сказал:

– Повезло, я полагаю.

– Повезло? Ну, это вы явно преуменьшаете. Рассказы о варварстве Кинга так и стекают вниз по Амазонке. Вот, скажем, недавно прошел слух, будто бы он уничтожил целую деревню просто из-за того, что кто-то там заразил его прислугу венерической болезнью. Нельзя же подвергать девушку опасности попасть в лапы такого монстра! А этот нонсенс, что вы выбрались лесами?..

– Это правда, – перебила Сара. Она нервно шагала по комнате, опасаясь взглянуть на Уикэма или Моргана, даже на Генри, не желая признаваться даже самой себе в гнетущем страхе, который она испытывала всю дорогу, и воздействии, которое американец оказывает на ее чувства. – Кроме того, в Джорджтауне мистер Кейн прославился своим героизмом. Индейцы поклоняются ему, как Богу. Да что там, мои слуги считают, что он всемогущ. И еще… – Она повернулась к хозяину и понизила тон. – Какое у меня может быть оправдание, сэр? Это предприятие должно быть успешно завершено. У моего отца репутация человека…

– Ваш отец мертв, дорогая.

– А я – нет, сэр Генри! Остаток жизни я вынуждена буду провести в позоре, презираемая и отвергаемая всеми, если только мне не удастся довести это дело до удовлетворительного исхода.

– Но ведь даже если вам удастся выйти живой из столкновения с Кингом, вы же должны понимать, что такой юной девушке, как вы, не удастся пройти через эту адскую экспедицию без ущерба для себя. Дорогая моя, неужели мистер Кейн со своим другом не описали вам в деталях, какого рода кошмарные опасности подстерегают вас в лесу?

Морган, держа сигару в одной руке, другой нашарил серную спичку, зажег ее и не сводил глаз с Сары даже прикуривая; пламя плясало в сложенной чашечкой ладони его руки… Саре почудилось, что перед ее мысленным взором промелькнули сотни образов: вот любовник в белоснежном костюме воспламеняет ее поцелуем; вот сумасшедшая гонка через мрачный жуткий мир «Маленького Китая»; вот свернувшиеся в кольца черные змеи с ядовитыми жалами… Не задумываясь, она притронулась к щеке, все еще саднящей после пинка американца, потом к боку, который до сих пор болел от того, что Морган, когда вспрыгивал в рубку, взвалил ее на плечо, как куль. Так просто было поверить во все эти геройские рассказы… потому что ей хотелось этого? Или просто, потому что она должна?

Заставляя себя оторваться от его возбуждающего гипнотического взгляда, Сара сказала:

– Может быть, я и девушка, сэр, но я сильнее, чем кажусь, и прекрасно осведомлена обо всех опасностях. И конечно же я приму все необходимые меры предосторожности. Даже сейчас я уже принимаю хинин, чтобы предупредить лихорадку.

– Лихорадку? – Уикэм, похоже, развеселился. – Дорогая моя, лихорадка – это самая мелочь. Хинин не спасет вас от флоресты. Это же единый, цельный организм, единственная задача которого – уничтожить всякого, кто вторгается в его пределы. Посмотрите же вокруг! – Он подошел к открытому окну и указал на семинарию. – Смотрите, как она поглотила все следы предыдущего обитания.

– Но я же не буду подолгу стоять на месте, меня она не проглотит, – ответила Сара со смехом, который не был подхвачен ни Уикэмом, ни Морганом, ни Генри, последний наливал себе еще чашечку чая и разбавлял его оставленным хозяином бренди. Морган же пил спиртное неразбавленным и всматривался в Сару с такой неотрывной пристальностью, что у девушки волосы на затылке вставали дыбом. Глаза эти, казалось, смеются над ней, затем раздевают ее и – наконец – пронизывают насквозь подобно ледяным иглам.

Уикэм стоял, опершись на подоконник, и тоже смотрел на нее не моргая.

– Я лично видел, как муравьи размером с мой палец обглодали до костей взрослого мужчину всего за несколько ми нут. Еще там есть пауки, питающиеся птицами. Укус маленькой змейки fer-de-tance убивает в считанные минуты. – Уикэм поднял и показал одну руку; на ней не хватало пальца. – Я ловил рыбу и острогой проткнул пиранью. Я думал, что убил ее. А когда хотел взять рыбину, она одним махом оттяпала мне целый палец. А теперь представьте, на что способен целый косяк таких рыбок.

– Я прекрасно обо всем этом осведомлена, – ответила Сара, испытывая только большую решимость при виде иска леченной руки Уикэма и подавляя в себе отвращение. – Еще в Джорджтауне я прочла «Путешествие вверх по Амазонке» Уильяма Эдвардса и «Личные впечатления» Гумбольдта. А еще я читала отчет мадам Изабель Годен, единственной оставшейся в живых участницы экспедиции, отправившейся на поиски ее пропавшего в Амазонии мужа. Она несколько недель бродила без одежды, без еды, больная по этим самым лесам, пока ее не спас священник-иезуит, а потом нашелся и муж, и они воссоединились. Уж если она, дама средних лет, выжила на Амазонке, то я, сэр, смогу и подавно.

– А потом она, наверняка, промучилась до конца жизни от всяких напастей, – ответил Уикэм. – Кроме того, по пытки привить гевею за пределами Бразилии тщетны. Из двух с лишним тысяч семян, вывезенных нами несколько лет назад, прижилось не больше дюжины. Едва ли можно составить серьезную промышленную конкуренцию, имея такое количество деревьев. Кроме того, я вообще сильно подозреваю, что эти треклятые деревья не поддаются культивации. Я, пока здесь жил, сделал все возможное, чтобы развести гевею…

– И не говорите. – Это, наконец, вставил слово Генри.

– Да, – откликнулся Уикэм. – Я в качестве эксперимента посадил саженцы на плато Тапажос недалеко отсюда. И вынужден признаться, большинство погибло. А недавно один приезжий сказал: «Если Богу было угодно, чтобы каучуковые деревья не росли в рядок, то ничего тут не сделаешь». И, клянусь Иеговой, я и сам почти уже в это верю.

Американец встал, прихватил бутылку бренди и вышел за порог на пекло. Через пару мгновений его со всех сторон окружили голые, смуглые ребятишки и стали предлагать ему резьбу и плетеные корзинки в обмен на что угодно, что есть у него при себе.

– Странный малый, – сказал англичанин; затем, приметив на лице Сары озабоченность и усталость, он встал. – Вам нужно отдохнуть. Я уверен, что условия на пароходе были отнюдь не комфортабельные.

Мысль о возможности поспать в нормальной постели озарила лицо Сары мимолетной благодарной улыбкой. Извинившись перед Генри и кинув прощальный взгляд в окно, девушка вслед за хозяином вышла из комнаты.

Уснула она не сразу. Ей было слишком жарко и слишком тревожно от мысли, что Уикэм может уговорить ее товарищей отправить ее обратно в Белем. Сара сняла одежду и, оставшись в нижней сорочке и панталонах, беспокойно заходила по скромно обставленной комнате, пока, наконец, не устроилась в кресле у окна, подставив лицо теплому, но тем не менее освежающему бризу. Полосы тьмы и света чередовались в развевающихся занавесях, воздух заунывно гудел от бесчисленных насекомых и зовущих кого-то птиц. Положив локоть на подоконник, Сара оперлась подбородком на руку и стала смотреть, как дюжина детей гоняют в пыли кокосовый орех; звонкий смех их действовал странно успокаивающе. Вскоре девушка поймала себя на том, что тоже посмеивается, представляя, что вот и она бегает вместе с ними, как могла бы бегать несколько лет назад, пока женская природа не обворовала ее, не лишила права на такую вот свободу, дозволительную только детям. И почему-то веселье это представилось ей несправедливым. Когда-нибудь и они тоже вырастут и окажутся повязаны мучительными цепями ответственности, которыми обвешивает жизнь взрослых. От этой отрезвляющей мысли Сара вздохнула, положила голову на руки, закрыла глаза, позволяя мелодичному детскому смеху погрузить ее – но не до конца – в сон.