Кэтрин Сатклифф - Игра теней

– Убирайся отсюда!

– Я не уйду, пока мы все не выясним.

– Тут и выяснять нечего, убирайся из моей палатки.

– Прошлой ночью у тебя было другое настроение.

– Это было до того, как я узнала о тебе правду.

– Какую правду? Прости, любимая, но я все тот же, что и тогда, когда ты отдавалась мне.

– Больше этого никогда не случится!

– Ты так думаешь? Я тот, кто трогал тебя вот здесь. – Он прильнул к ее груди, заставив ее вздрогнуть. – И здесь. – Он просунул руку между ее бедер, раздвигая в то же время ее ноги коленями. Потом он сжал ее в объятиях и овладел ею, несмотря на ярость, которая воспламенилась в ней с такой же силой, как и желание. Тело ее изогнулось, откликнулось на его страсть, словно действовало помимо ее воли. В этом было что-то примитивное, бездумное. Может, в нем вправду была колдовская сила. Потому что из отчаяния и разочарования вновь родились надежда и чувство, что они нужны друг другу. И вновь ее охватила полнота счастья, которой она никогда не испытывала раньше.

– Сара, я помогу тебе. Только верь в меня! Дай мне шанс доказать, что я чего-то стою.

Она была в таком состоянии, что плохо понимала, что он сказал. Мысли ее путались; все ее чувства и ощущения были в смятении, насколько сладком, настолько же и пугающем.

Я достану тебе семена, cheri, и вы с Норманом будете жить долго и счастливо, если ты этого хочешь…

– Да, – пробормотала она, обнимая его и притягивая к себе, лаская пальцами его волосы, гладя плечи, прижимаясь к нему так близко, что могла ощущать волнующую дрожь, проходившую по его телу.

Она закрыла глаза, и ее тело поплыло навстречу яркому свету.

На следующий день Морган исчез. Он ушел, никого не предупредив. Через двенадцать часов Сара и Генри сидели у ее палатки, со страхом ожидая наступления темноты.

– Если он не вернется засветло, он не вернется вообще, – сказала она мрачно. – Куда его понесло?

– Что бы ты не думала о нем, Сара, он никогда не бросит своих друзей в беде. Не то, что я. И зачем я наговорил ему все это вчера? – Вздохнув, Генри встал и начал ходить взад и вперед. – Я больше чем кто бы то ни было должен понимать его. Морган совсем неплохой парень. Он просто иногда… запутывается. За все эти мистификации я несу такую же вину, как и он. Это выглядело просто невинной забавой. Веселой шуткой. Туземцы охотно поддерживают суеверия, и это давало возможность Моргану побыть уважаемым человеком – для разнообразия. Ему и нужно-то было только это. Жизнь обходилась с ним довольно жестоко. В какую бы сторону он ни пошел, всюду его поджидали напасти: предательство, оскорбление, неудачи. Я восхищаюсь тем, как он сумел сохранить ясный разум и живую душу, столько пережив.

– Мне кажется, судьба к нему несправедлива, – сказала Сара.

– Конечно, несправедлива. И об этом я вопрошаю Господа каждый день моей жизни. Я думаю, все мы обречены на преодоление трудностей; и, если мы поступаем разумно и не отклоняемся от правильного пути, в конце концов мы должны победить. И все же видеть, как страдает твой друг, – очень горько.

Сара улыбнулась:

– А ты хороший друг, Генри?

– Я? После глупой драки, которую я учинил, я в этом не уверен. Признаюсь, что время от времени я должен напоминать самому себе, что движет Морганом. Представь, что ты не знаешь, кто твой отец, а потом тебя бросает собственная мать. Если у ребенка отнять материнскую любовь, что у него останется? Особенно, если его лишили достоинства и невинности, как то пьяное чудовище? Каково это перенести ребенку? Только построив воображаемый мир, в котором он любим и кому-то необходим, человек может не озлобиться. Дело в том, что, когда тратится столько сил на то, чтобы не возненавидеть самого себя, не остается времени на любовь к другим. Если ты никогда не испытывал сострадания к себе, откуда оно возьмется у тебя для другого! Если человек лишен любви и сострадания, как он узнает, что такое любовь и доброта? Мы учимся на примерах, и я, хоть и помогал Моргану чем мог весь этот год, боюсь, что вчера я все-таки предал его. И вот теперь он ушел, бродит где-то, может быть, плохо себя чувствует, может быть, нуждается в моей помощи… Если он вдруг вернется, я никогда – никогда – не повышу на него голос.

В этот момент в лагерь вошел Морган.

Сара вскочила на ноги.

Генри повернулся к нему и закричал:

– Ах ты придурок! Где же ты, во имя всей Амазонии, пропадал? Морган, ты хоть представляешь, что мы могли подумать?

– Нет. – Он усмехнулся знакомой дурашливой усмешкой.

Сара отошла в сторону, чувствуя, как ее отпускает напряжение, слабеют ноги и слезы навертываются на глаза. Несмотря на то, что вид у Моргана был измученный, в его глазах появился прежний блеск. Держался он прямо, шаг был упругий, когда он пересек поляну и подошел к ней.

– Хелло, – сказал он мягко, и воспоминания о прошедшей ночи нахлынули на нее жаркой волной. Лицо ее вспыхнуло. – Я кое-что принес тебе. – Он поймал ее руку и, развернув ладонью кверху, положил сморщенный увядший стручок.

К ней подошел Кан. Вид у него был настороженный. Он был страшно зол на Моргана из-за его вранья и сердился на себя за то, что позволил своей «миси» связаться с этим мошенником. Но когда он приблизился и схватил стручок с ее ладони, расплющил его пальцами и из него посыпались семена, покрытые коричневатыми точками, он издал удивленное восклицание.

– Что это такое? – спросила Сара.

Кан нагнулся и поднял семена. Встретившись глазами с Морганом, он произнес:

– Кау-учу.

– Кау…? – повторила Сара.

– Учу, – закончил Морган. – Это значит «плачущее дерево». – Он улыбнулся, и эта улыбка только подчеркнула морщинки усталости в уголках его глаз. – Chere, это семена «гевеи бразильской», каучукового дерева.

Мир пошатнулся. Ухватившись за Моргана, она сумела не упасть и, запрокинув голову, смотрела в его утомленное лицо, пытаясь прочитать в нем правду.

– О Боже, Морган, а ты не…

– Не вру ли я? Нет, любимая, клянусь жизнью. Я сказал, что выведу тебя из джунглей, вот и вывел.

К ним подошел Генри, за ним – остальные.

– Что ты говоришь, Морган? Ты нашел плантацию Кинга?

– Мы находимся как раз в ее центре. Ксаванте поэтому и не решались убить нас, потому что мы уже были на его территории. Они боялись навлечь на себя гнев богов.

Сара радостно вскрикнула и бросилась обнимать Моргана, осыпая его лицо и шею поцелуями и плача от волнения.

– Я знала, что ты это сделаешь. Мой дорогой Морган, ты и не понимаешь, что это значит. Ты спас мне жизнь. Ты удивительный человек!

– Так, значит, ты на меня больше не сердишься?

Она обхватила руками его лицо и поцеловала его в губы, потом резко отпрянула и заплясала в кругу улыбающихся туземцев. Усмехаясь, Морган скосил глаза в сторону Генри.

– Если она способна на это из-за каких-то жалких трех зернышек, мне бы хотелось посмотреть, что она будет делать, когда я принесу ей их целый карман. Генри громко рассмеялся.

Такое событие надо было отметить. Индейцы отправились на охоту и принесли муравьеда, которого освежевали и зажарили на костре. Кан собрал фрукты, а Генри маниоку. После того, как все наелись и сидели вокруг костра довольные результатами своих трудов, Кан достал свою флейту – и в жарком ночном воздухе зазвучали щемящими звуками мелодии его народа. Он играл допоздна, когда большинство индейцев отправилось спать на свои соломенные ложа. Наконец Морган, Сара и Генри остались одни.

Генри поднялся на ноги, отряхнулся и смущенно взглянул на своих друзей.

– Славно провели вечерок. Вы, наверное, хотели бы посидеть немного вдвоем. – Морган нахмурился, а Генри поспешно сказал: – Не волнуйся. Мы потом поговорим.

Морган кивнул.

– Тогда я желаю вам доброй ночи.

Не дожидаясь ответа, он исчез в темноте. Через минуту до них донесся его голос, когда он бранил одного из индейцев за то, что тот слишком вольготно разлегся на своем матрасе.

– Проклятые дикари, – доносилась до них его ругань. – Можно подумать, что их воспитывали в джунглях.

Сара и Морган рассмеялись, но быстро затихли и стали смотреть, как распадается на редеющие огни догорающий костер. Сара спросила:

– А что будет завтра, Морган?

Опершись о локоть и жуя травинку, он пожал плечами.

– Индейцы соберут для тебя семена, потом ты отправишься домой.

– Как мне благодарить тебя за то, что ты для нас сделал?

– Я ничего особенного не сделал, разве что испортил Норману брачную ночь, – он сверкнул улыбкой, хотя глаза его не смеялись.

Долгое время она молчала, давая Моргану возможность наблюдать за ней в тишине. Ее лицо, освещенное костром, казалось ему почти неземным. Не в первый раз ее хрупкость и беззащитность вызывали в нем угрызения совести. Весь вчерашний день, когда его голова прояснилась достаточно, чтобы мыслить связно, он пытался убедить себя в том, что лишил ее невинности из злобных чувств к ее аристократу-жениху. Если бы он поверил в то, что она не значила для него слишком много, он смог бы примириться с тем, что она любила не его, а Нормана, – и с Норманом намеревалась провести всю свою жизнь. Но это у него не получилось. Если не обманывать себя, то надо сказать, что ими обоими овладело безумие. Самое восхитительное из возможных.

Когда она взглянула на него, он почувствовал себя потрясенным. Что-то в нем переменилось и грозило ослабить и без того неокрепшую решимость, которую он обрел во время своего недавнего отсутствия.

– Ты пойдешь со смой? – спросила она.

Ему страшно хотелось прижать ее к себе и слиться с ней, раствориться в ней, заставить ее помнить о нем, но он отрицательно покачал головой:

– Нет.

Молчание. Не мигая, она смотрела ему в глаза, ее же взгляд горел тем огнем, который бушевал в нем в последние недели.