– Конечно, Лиза. Даже если ему придет в голову в июле катать твоего великовозрастного сына на санках, я от роли не откажусь.

– Спасибо большое, – выдохнула писательница и оставила молодых людей наедине.


Утро у Лизы Шелковниковой выдалось хлопотное для языка. Она проводила Машу любоваться съемочным процессом – Игнат должен был заказать пропуск – и собралась блаженствовать за ноутбуком в особой тишине необитаемого дома. Даже незримое и беззвучное присутствие дочери в квартире активизировало материнский инстинкт, который упорно наводил сочинительницу на размышления о том, что приготовить девочке на ужин, как отговорить ее покупать зимние сапоги на шпильке и так далее. А предстоящее бракосочетание вообще свело на нет Лизино умение бросить любое занятие и сосредоточиться на романе, едва за Машей захлопнется входная дверь. «Повезло, что Сергей явился как часть творческого процесса, – думала женщина, мать и писательница в одном усталом лице. – Машкину свадьбу, свою влюбленность и работу я не потянула бы. Первое не отменишь, третье не бросишь, неизбежен был бы отказ от второго». Зазвонил телефон. Пришлось разговаривать. Сначала с Полянским.

Тот выписался из больницы, но после настоящего покушения вел себя совершенно иначе, чем после Лизиной имитации. На вопросы о случившемся он лаконично отвечал: «Это было недоразумение без последствий». Сведущих осаживал: «Милиция трудится». Выражения сочувствия не поощрял. И замазывал белесые следы на коже рук тональным кремом. Но его высказывания о современных авторах стали такими желчными, что издание их книг представлялось делом непристойным и стыдным, даже будь оно гораздо более доходным, чем было. «Илья выполняет тяжелейшую миссию, – шептались его друзья. – Общество должно обожраться гадким чтивом, чтобы переболеть несварением мозга и выздороветь».

– Доброе утро, причина моей язвы, – сказал издатель.

– Здрав будь, писательский кормилец. Вывел формулу зависимости раскупаемости тиража от количества белка в пище на душу населения?

– Создайте что-нибудь конкурирующее с жирами, белками и углеводами.

– Опомнись, безбожник.

– Как твоя сага о пропойцах? Через две недели не представишь?

Лиза поперхнулась и с трудом обрела дар речи:

– Раньше ты хоть за труд машинисток своих авторов ценил. Чтобы напечатать роман на компьютере, нужно время, даже если в твоей трактовке сочинительство не требует усилий и происходит за едой, стиркой, глажкой, во сне. Я еле уговорила тебя дать мне возможность заняться этой темой. Я подрядилась справиться с ней за какие-то три месяца. А ты просишь уложиться в два. Между прочим, люди годами каждый роман пишут. И не смей говорить пошлостей вроде «Так то – люди». Или: «Настоящий роман, конечно, быстрее не напишешь».

– Я иначе скажу. Если ты в двадцать первом веке будешь годами вымучивать из себя единственный текст на «эту тему», я перестану тебя уважать. Лиза, положение безвыходное, выручай. Человек не рассчитал силы, не вылез из запоя и не сдаст нетленку вовремя. А поменяйся вы с ним сроками выхода книг, мой план останется незыблемым.

– Так господа литераторы еще пьют? – возопила писательница. – Кто бы мог предположить! В двадцать-то первом веке! И ты порывался отказать моему роману в актуальности?

– Считай, что я поторопился с выводами.

– Замечательно. Но на случай передозировки у романистов ты завел в своем издательском хозяйстве непьющих романисток, – прямо высказала догадку Лиза.

– Ну что ты, я вовсе не склонен к дискриминации по половому признаку, – успокоил Илья Борисович. – Лиза, я серьезно спрашиваю, закончишь за две недели?

– Вот надо сейчас торговаться, набивать себе цену. Но не могу. Я полтора месяца писала сутками – увлеклась, каюсь. Мне самой необходимо поскорее сварить это зелье на удачу несчастной женщине.

– Помню, чертовщиной балуешься. Как тебя забрало! Наверное, действительно славная женщина пропадает.

– Достойная славы. До свидания, пошла к станку.

«А ведь все к лучшему. Я почти закончила, не в две недели уложусь, в одну. И будет целый месяц на подготовку к Машкиной свадьбе с сознанием выполненного перед Верой долга», – думала Лиза.

И тут снова зазвонил домашний телефон.

– Привет, Лиза. Ты не занята?

– Верочка! Милая! Вот радость, а! Сто лет проживешь, я как раз о тебе думаю! – закричала Лиза.

Она многократно давала себе слово не пугать людей своими непосредственными восторгами, которые приличествует изливать только на близких. К примеру, какие они с Вересковой подруги? В школе общались мало, двадцать лет не виделись, потом случайно столкнулись и час поговорили. Бедная пациентка наркологической клиники вправе была заподозрить Шелковникову в неискренности. Особенно невероятным должно было показаться то, что ею заняты мысли одноклассницы. Но Лиза действительно успела перебрать обстоятельства ее жизни, пожалела, оправдала, начала спасать, беззаветно веруя в доступный романистке способ. Она уже дружила. И к прочим часто малознакомым людям ей доводилось относиться так же. Но они, услышав, как она счастлива контактировать с ними, насколько готова им помочь, инстинктивно отстранялись. Поэтому недоверчивый тон ответа ее не удивил:

– Ты меня ни с кем не путаешь?

– Перестань, Вера, я в самом деле волнуюсь за тебя.

– Спасибо. И я за тебя. Ходят слухи, что тебе милиция досаждает из-за инцидента с издателем? Как неудачно: я вызвала тебя из дома, а самой не удалось сбежать из больницы. Никогда себе не прощу.

– Нет уж, будь добра, прости. А лучше награди чем-нибудь. Я могла на время этого самого инцидента остаться без алиби. А по пути к тебе встретила приятельницу и была на глазах у незаинтересованного человека. Но, Вера, откуда тебе все известно?

– Я же не в тюрьму заключена, – грустно сказала актриса. – Тут есть люди искусства, они активно обсуждают новости из своей среды. А как узнают – их тайны. Вообще-то связи с внешним миром докторами не приветствуются. Поэтому, пока меня не засекли, спрошу. Лиз, врать дорогому человеку очень мерзко? У меня, по идее, должна начаться вторая жизнь, грешить в ней не хочется, но приходится.

Лиза опешила и чуть не призналась: «Какой из меня эксперт». Но через секунду в воображении сложилась картина: Вера и режиссер прогуливаются по аллее вдоль здания клиники и откровенничают о своем прошлом. А влюбленная женщина физически ощущает, что не может заставить себя признаться в каких-то мерзостях. Ей необходимо, чтобы за спиной были если не ангельские крылья, то хотя бы чистый шлейф. И сочинительница бросилась на амбразуру морали и нравственности, чтобы дать лицедейке возможность проскочить опасное место:

– Приходится! Еще бы не! Да способность лгать – это защитный механизм психики, без нее человечество вымерло бы. Доказано, что чаще, больше и продуктивнее всего индивидуум врет самому себе. Что обмануть удается всего лишь треть других. И что две трети людей не верят, когда им говорят правду.

– И это произносишь ты, совесть нашего класса? Лиза, прости, я не могу продолжать. Хорошо, что у тебя нет неприятностей. Когда меня выпишут, мы с тобой обязательно встретимся и все-все обсудим.

– Вера, я читала про «когда выпишут»… Тебе посоветуют не видеть старых знакомых… Я не обижусь…

– Нет, нет, эти запреты относятся к собутыльникам.

Лиза Шелковникова возрадовалась, обнаглела и не сдержалась:

– Вер, как у тебя с сердечным другом?

– Боюсь сглазить. Одно знай: если все мои муки, потерянная глупая и эгоистичная молодость были ценой за встречу с ним, то не жалко.

– Тьфу, тьфу, тьфу. Истинно говоришь, человек претерпит что угодно, ни о чем не пожалеет, если обнаружит в этом смысл.

– Смысл – печальная тема. А нам врачи рекомендуют сплошной позитив. Пока, Лиза.

– Держись там, – сказала писательница.

Ее совершенно не занимало то, что какие-то «люди искусства», лечившиеся от алкогольной или наркотической зависимости, тешились обсуждением нападения на издателя в ее стиле. Она не потрудилась задуматься, что могла говорить про нее актриса в этом обществе. Лиза бормотала в эйфории:

– Вера счастлива, она надеется на лучшее, значит, возрождается. Полянский уже подсуетился, ускорив выход романа в люди. Это не просто так. К черту моего сценариста, обойдусь без натуры его привычек, без любовных утех, без собственных острых ощущений. Работать!

Но не тут-то было. В третий раз за утро взыграл телефон. Кто угодно крался бы к аппарату с трепетом, раскрыв взаимосвязь двух первых звонков. Легок на помине оказался Сергей. «Вот подтверждение того, что он зачем-то нужен, если не мне, то роману. А то распосылалась к дьяволу, – не без удовольствия выругала себя Лиза. – Только что мы можем успеть за ту неделю, которую я себе назначила, чтобы дописать?»

Выяснилось, что ничего. Сергей предупредил – десять суток он работает, забаррикадировав дверь. Продюсер крикнул «ура!» его синопсису. Надо было ковать железо, то есть набросать пару сценариев.

– Многосерийный художественный фильм? – вежливо поинтересовалась Лиза.

– Да меня не оскорбляет название «сериал», – засмеялся Сергей. – Ты не передумала знакомить меня с сыном?

– Нет. А ты знакомиться?

– Нет, конечно. Мне невыносимо грядущее воздержание. Я буду скучать. Я буду нервничать без тебя. Я буду стимулировать работоспособность мыслью, что, отправив тексты, сразу понесусь к тебе.

– Мне так нравится тебя слушать.

– Мне так хочется, чтобы ты начала говорить о том же. Чем станешь заниматься без меня?

– Я тут робко начала описывать свои мытарства.

– Поздравляю. Отдать бумаге – лучший способ избавиться. Хотелось бы взглянуть. Сегодня я еще не утону в своей теме, пришли вечерком, что натворила после стольких лет перерыва. Электронный адрес знаешь?

«Так его роль не просто любовник, неожиданно переставший влиять на меня перед окончанием работы, но любовник грамотный, умеющий читать. И он из киношной среды. Эх, если бы моя история была про актрису и режиссера, а не про писательницу и издателя! Тогда и гадать не пришлось бы, почему Сергей очутился в ресторане торгового центра. Чтобы роман вышел достоверным. На что же фатум намекает? Я должна превратить героиню в сценаристку? Нет, нельзя, тогда герой автоматически станет продюсером, и вся моя изворотливость будет напрасной. Значит, надо предоставить Сергею главы вплоть до отъезда в клинику. И подождать реакции», – забурлили идеи в своеобразной голове Лизы. И она ответила: