— Где-то с час назад был… И с каждой проведённой здесь минутой, трезвею всё больше и больше.

— Вы точно пьяны… или не в себе. П-пожалуйста… Может вам лучше уйти?..

— С какой стати мне уходить, Сэрче? Или не делать того, что мне больше всего хочется сейчас сделать? Сделать с тобой… Я же тебе уже не раз говорил, для чего держу тебя здесь… подле себя…

— А… если у меня болит голова или живот? У меня должны уже начаться… женские дела. Вот! Мне сейчас плохо! И не без вашей помощи, между прочим!

— Я знаю один очень действенный способ, который может снять любое физическое недомогание, включая головную боль. Действует на раз и безотказно.

Я даже прищёлкнул пальцами перед тем, как стащить с себя чёрную косуху и расстегнуть на джинсах ремень. Причём раздеваясь и выговаривая каждую фразу с намеренной неспешностью. И не забывая при этом следить за реакцией оробевшего Воробушка. Как она всё больше и больше теряла смелось, уверенность и… бдительность.

Да, она боялась меня. И боялась вполне обоснованно. Но куда сильнее её пугали собственные порывы с бесконтрольными желаниями, которые она не могла от меня скрыть, как бы не пыталась и не старалась. Я не просто их видел в её широко распахнутых глазках, я это чувствовал — собственной кожей и воспалёнными нервами. И дурел от этого ещё больше, как от сильнейшего в мире афродизиака, накачивающего мой член и горячей кровью, и жгучими судорогами чистейшей похоти за считанные секунды. Правда, в полупьяном состоянии к привычным ощущениям примешивалась лёгкая анестезия из дурманящей эйфории. Когда вроде как уже находишься на вершине зашкаливающего безумия и уже просто упиваешься шторящими тебя ощущениями. Кончаешь эмоционально, но не физически.

— Вы меня пугаете… пожалуйста!

Видимо, она всё это читала по моему лицу, а может тоже ловила часть моего безумия. Оттого и теряла последнюю решимость, наблюдая неотрывно, будто под воздействием мощного гипноза, как я к ней приближаюсь, раздеваясь на ходу и меняясь прямо на глазах.

— Только пугаю? И всё, Сэрче? Больше ничего? Ты ничего ко мне, кроме страха не испытываешь? И ничего не хочешь со мной сделать или, чтобы я что-то сделал с тобой?

На последней фразе я подхватил у изножья кровати край одеяла и просто сдёрнул его в сторону. После чего встал на матрац коленями и окольцевал ласковым захватом ладони горячую лодыжку вконец оторопевшей Юльки. Скользнул по её зажатой фигурке в белой ночнушке слегка раздражённым взглядом и одним выверенным движением руки подтянул её за ногу буквально под себя. Испуганный и уже такой знакомый вскрик сладко резанул по слуху и вздувшейся головке члена. А немощная попытка Воробушка упереться в мою грудь дрожащими ладошками, чтобы хоть как-то меня остановить, отозвалась возбуждающей вспышкой по чувствительной коже с прямой телепортацией в мошонку и уже полностью одеревеневший фаллос.

— Сколько раз я ещё должен это повторить, Сэрче?

Я мог поклясться ещё пару минут назад, что успел протрезветь едва не окончательно. Но сейчас, блядь… В голове так шумело, а глаза и кожу жгло такими убойными накатами бесконтрольной похоти, что иначе, как сильнейшим наркотическим опьянением это и не назовёшь. И чем осязаемей были наши прикосновения, тем глубже, острее и проникновеннее меня крыло собственной одержимостью. Почти такой же, как в нашу самую первую ночь. Но, кажется, сегодня разросшейся до более необъятных пределов.

— Ты здесь, потому что я так возжелал! Возжелал ТЕБЯ! И мне насрать, пугаю ли я тебя или вызываю какие-то иные к себе чувства. Пока ты моя женщина, пока я тебя хочу и трахаю, я буду брать тебя неважно, где, когда и как. Потому что ты МОЯ! Потому что ТАКОВА МОЯ ВОЛЯ! И да! Я сейчас хочу этого, как никогда! ХОЧУ ТЕБЯ! ТОЛЬКО, БЛЯДЬ, ТЕБЯ!

Я сам не заметил, как обхватил её кукольную головку своими жадными ладонями, погрузив в густые пряди волос зудящие пальцы и пока ещё ласково сжав щадящим захватом спутанные локоны у самых корней. Как насильно притянул её ещё ближе, лицом к своему лицу, заглядывая в широко распахнутые глазища, будто в бездну собственного безумия.

Едва ли она сейчас понимала, до какой степени влияла на меня, после всего что уже успела за сегодня натворить — вначале выведя меня из себя, а теперь дожав мою психику тем, что я собирался с ней за это сделать. За то, что она совершенно другая, за то, что сводит меня с ума своим бесхитростным поведением и естественностью, не умеет ни врать, ни намеренно притворятся. За то, что была собой. Тем бойким и беспомощным Воробушком, которого я так грубо и бездумно поймал в свои жадные ручища. И за то, что меня так дико к ней тянуло, буквально до болезненных приступов — физических и душевных.

— Слышишь, Сэрче?! А лучше запомни это. Зазубри намертво, как таблицу умножения. ТЫ МОЯ! И никаких отказов с отговорками я от тебя терпеть не намереваюсь, как и третьих лишних в нашей постели. Хотя, конечно, можешь попытаться рискнуть… Как уже пыталась при нашей первой встрече.

Не думаю, что она и теперь до конца поняла, что я вычитывал ей всё это всерьёз, а не запугивал с пьяни. Только, по правде говоря, я и не стремился убедить её в своих безапелляционных намереньях, чтобы буквально вбить их в её очаровательную головку. Потому что мой зверь хотел этого… Дико жаждал, когда она снова ослушается. Пусть и не сейчас, но когда-нибудь… Скоро. Возможно даже очень скоро. А пока…

Пока меня несло бешеной волной совершенно иного безумия. Жгло тело до самых костей и рвало душу с рассудком сумасшедшей эйфорией, ненасытной жаждой наконец-то взять то, что я считал теперь по праву только своим. Что я и сделал, уже практически не соображая, что творю. Накрыл всхлипнувшие губки Сэрче своим жадным ртом, тут же сминая и раскрывая их беспощадным вторжением бесстыжего языка. Заставляя её отвечать и стонать под натиском своих развратных манипуляций и атакующих ласк. И при этом дурея ещё больше, от каждого её сладостного стона и робкого скольжения бархатного язычка по моим губам и у меня во рту. Как и от её пока ещё несмелых ладошек с дрожащими пальчиками, которыми она в меня вцепилась интуитивным порывом, то ли в попытке отстраниться, то ли удержаться от неизбежного падения.

Естественно, я не позволил ей ни закрыться, ни “убежать” от меня, подминая под себя и подчиняя своим одержимым желаниям. Перехватил её ничуть не сопротивляющуюся руку и перетянул к низу своего живота. И нет, не заставив, а именно без принуждения направив её нежные пальцы к стоящему колом члену. Обхватил ими упругий ствол и только тогда подчиняющим нажимом собственной ладони вынудил её пройтись по всей длине фаллоса — от тяжёлой мошонки до вздутой и воспалённой сильным возбуждением залупы. Несколько раз. Задерживаясь то у самого основания, то у пульсирующей головки и крепче сжимая её пальчиками самые чувствительные и буквально ноющие точки. И всё это в унисон движениям моего языка у неё во рту и по её язычку, пока я в прямом смысле этого слова трахал её оголодавшим поцелуем. Зверея, едва не теряя остатки самоконтроля и желая большего. Намного большего, этого примитивного акта ванильно-подросткового “совокупления”.

Так что следующие мои действия можно было считать за действия на грани нечеловеческой выдержки. Когда тянуло сорваться и не думать о последствиях так же, как я не думал в нашу первую ночь. Хотя, скорее, это походило на новый вид безумия. Вроде бы и сдерживаешь себя, как только можешь, понимаешь, что творишь, и с тем же самым позволяешь пусть и небольшие, но хоть какие-то животные срывы.

Рвёшь хрупкую ткань раздражающей тебя сорочки на теле, до которого жаждешь добраться своим ненасытным ртом или зудящими от ненормального вожделения ладонями. Жадно вбираешь губами то один сжавшийся сосок, то другой, хищно прикусывая налитое полушарие упругой груди зубами и перекатывая языком твёрдые горошины-вершины. И при этом буквально рычишь от удовольствия с предстоящим наслаждением от вкуса, пьянящего запаха и ответных стонов-всхлипов дрожащей подо мной жертвы. И она, блядь… Такая хрупкая, гибкая и беззащитная. Извивается в смертельной клетке моих рук, не понимая, что ей делать — то ли подмахнуть несдержанным порывом, то ли вырваться-сбежать.

Только сбегать уже поздно. Я её уже распял под собой, обнажив и раскрыв в самой развратной позе, не позволяя ни на секунду сделать что-нибудь для меня неугодное. Пока метил её шикарное тело, пальцами, ртом и языком, рисуя по бархатной коже абстрактами узорами грешных ласк. И пока прокладывал по центру дрожащего живота вакуумными поцелуями-засосами, вплоть до припухшего холмика чувствительного лобка.

Я так и не смог сдержаться от ответного рычания, когда Юлька протяжно вскрикнула, и её хриплый стон резанул жгучей судорогой по моему члену и налившейся кровью головке. Как и острый вкус, что обжог мне язык специфическим ароматом её интимных и очень обильных соков. И нежнейший рельеф её перевозбуждённой киски, которую я полностью накрыл своим ртом, вобрав его горячим вакуумом все воспалённые складочки-лепестки и клитор и одновременно выписывая по ним похотливыми дорожками извращённых манипуляций.

Казалось, моё возбуждение сплелось воедино с возбуждением стонущей подо мной Сэрче. Я чувствовал его разрастающийся жар и собственными рецепторами, и каждым пульсирующим нервом в коже, в мышцах и даже в костях. И слегка онемевшими губами и языком, пока вылизывал её пиздёнку и трахал двумя пальцами, не упуская из внимания ни одной её ответной реакции на мои нецеломудренные атаки. Будто уже находился в ней и насаживал на член по самые яйца, не собираясь останавливаться до победного.

Правда, я и так не останавливался. Растирал ей клитор снаружи и упругие стенки влагалища с более уплотнённой точкой G изнутри, то ускоряя, то замедляя темп, силу нажима или меняя направление проникновения. И ещё больше дурея от её участившихся стонов и горячих соков на своих пальцах, которыми она периодически меня орошала, когда несдержанно сжимала мышцы вагины вместе с моими фалангами. Или от её хватких пальчиков в моих волосах на голове. И чем сильнее она заводилась под моим языком, тем труднее становилось сдерживать своего зверя. Поскольку я уже и сам не соображал, кого на самом деле изводил этой невыносимой пыткой — свою любимую жертву или себя. Или не мог отличить в чьей эйфории сейчас тонул и захлёбывался, когда её сексуальное тело выгибалось подо мной, в моих руках, бурно кончая на мой язык с характерными судорогами и криками.