Совладав с первой волной негодования, она все же разжала свой рот, чтобы произнести:

- Кай, можно тебя на минуточку, сын? Нам предстоит беседа наедине!

На что Кай, ещё плотнее прижав к моей талии свою руку, ответил:

- Мама, Викки - моя девушка. У меня нет от неё секретов, а тем более права обсуждать что-либо без неё, ведь это самый близкий человек. Разве не этому ты всегда меня учила?

Вот так достойный сын своей матери чётко и недвусмысленно обрисовал ей непоколебимость своего решения.

Она даже не предложила нам чай - проигнорировала важнейший принцип английского гостеприимства. Кай справился и тут: организовал всё сам, вручив мне чашки, заварник, сам извлёк из-под письменного стола расшитую синими цветами подушку и подложил под ноги матери. Этот его жест в тот момент вызвал у меня неприязнь, но теперь, будучи сама уже взрослой женщиной, я понимаю, как ловко и мудро он дал матери понять, что в его жизни она занимает то же почётное место, что и раньше, может рассчитывать на его поддержку и заботу, но на первом и главном теперь - его женщина, то есть я.

А ещё, будучи юной и глупой, в том жесте я не прочла главного - почти уникальное умение Кая как в кокон окутывать в заботу. А ведь этому его научила именно она - его мать.

Моя кротость мне помогла: Кай ей улыбался, улыбалась и я, и женщина с невыносимым характером не имела ни малейшего повода мне противостоять. Как бы тщательно она не искала причины завести разговор с Каем о том, что я неподходящая девушка - их не было. Как и возможности поговорить с ним наедине, поэтому она пыхтела, сверкала глазами, но неизменно молчала в моём присутствии. Я поняла, почему Кай так долго скрывал от неё «нас» - он не стыдился меня, он защищал. И позволил «знакомству» случиться лишь тогда, когда оно, во-первых, уже было неизбежным, а во-вторых, неспособным меня отпугнуть - уже слишком прочно к тому моменту мы были связаны.

С его многочисленными и почти бесконечными кузинами было всё то же самое: чем с большим недовольством разглядывали меня их глаза, тем плотнее рука Кая прижимала меня к его необъятному в сравнении со мной телу.

Первый снег в том году выпал третьего января:

- С первым снегом! – объявляет мне об этом событии Кай, на волосах его капельки, бывшие пару минут назад снежинками, а губы, его слаще самого сладкого сахара губы, растянуты в улыбке.

Он вынимает из кармана своей куртки небольшой свёрток. Я разворачиваю бумагу и нахожу в ней светло-серые носки с большими белыми снежинками.

- Сумасшедший! – говорю, а у самой от восторга голос глухой, прерывистый.

Эти пушистые носки я приметила в молле ещё месяц назад: они красовались на отдельном стенде рядом с другими расцветками, но именно от этой я долго не могла оторвать глаз, как и от их космической цены. За эти деньги можно купить двадцать пар носков отличного качества и даже не в Доллараме, а в Виннерсе, например. Но это был книжный магазин, в котором всегда существовал отдел канцелярии и мелочёвки, пусть и экстремально симпатичной на вид, но рассчитанной исключительно на тех, у кого не лады с бюджетной экономикой. Считать и экономно расходовать свой бюджет я отлично умею, но любоваться ведь никто не запрещал? Это бесплатно, поэтому я любовалась, пока Кай выбирал себе толстенную книгу по программированию, стоимостью, как пять пар этих божественно прекрасных носков.

И вот они в моих руках, но недолго: Кай, присев передо мной, сидящей на кровати, на корточки, натягивает фантастическое меховое баловство на мои ноги.

- Какие же они у тебя маленькие… - приговаривает. – Твои ноги… ступни. Размер явно не твой.

А у меня пропал дар речи. Но почему-то появились слёзы. Кай поднимает глаза, видит это, пугается, обнимает и, целуя в лоб, спрашивает:

- Что я сделал не так?

- Ничего… Просто для меня никто ещё ничего подобного не делал!

- Послушай, - начинает, затем держит паузу, что-то проглатывает, хотя ничего же не жевал, - никаких подвигов. Лейф разбил телефон, и мы заехали в молл, чтобы купить новый. Выбрали, и, пока он расплачивался, я заскочил в книжный посмотреть, что за новинки к  Рождеству завезли, и увидел эти носки. Подумал: они бы очень уютно смотрелись на твоих вечно мёрзнущих ступнях, вон какие тёплые… Викки! – тут он как одержимый начинает целовать мои глаза, брови, щёки. – Я такой непроходимый осёл, Викки! Прости меня, а? Я исправлюсь!

Полвечера после этого я размышляю о том, почему его глаза сразу после этого эпизода стали немного красными, а в голосе я отчётливо слышала обрывы, как если бы его связки сковывал какой-нибудь спазм, и что, вообще, он хотел мне всем этим сказать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На следующий же день Кай едва пролезает в дверь, с трудом удерживая перед собой огромный букет самых разнообразных и разноцветных цветов:

- Я не знал, какие у тебя любимые, но, может быть, ты мне теперь расскажешь?

И он стал дарить мне цветы довольно часто. Не такие большие букеты, конечно, а поскромнее, но делал это примерно раз в неделю. А ещё покупал плюшевых медведей, тапочки-единороги довольно недешёвого европейского бренда, затем перешёл на платья и даже ажурное бельё. От такого его внимания я в прямом смысле сходила с ума и совершенно не умела этого прятать, но Кай всегда оставался доволен. Ну, по крайней мере, он улыбался.

Два года спустя, в свой двадцать пятый День Рождения я впервые получу ювелирное украшение.

Кай, по уже ставшей правилом привычке, поднимает меня и водружает ногами на стул. Не произнося ни слова, вручает чёрную коробочку. Я раскрываю её и вижу то, что, в некотором роде, ожидаю – кольцо. Размер камня, скорее всего бриллианта, почти сразу заставляет меня начать сокрушаться о том, как много часов моему Каю пришлось работать, чтобы сделать мне традиционное предложение. Я поднимаю на него глаза с одним только словом:

- Это…

- Это не то кольцо, - обрывает меня он.

И добрая половина гостей ресторана на Бёрнебийской горе выдыхает то ли разочарование, то ли облегчение. Мои глаза почему-то сразу упираются в улыбающееся лицо Дженны и похлопывающую по её колену руку матери Кая.

- Это кольцо – подарок в твой День Рождения, давай помогу, - он вынимает золотой ободок из чёрной коробочки и натягивает на мой негнущийся от конфуза палец.

Пока я изо всех сил собираю себя в кучу, чтобы не выкинуть что-нибудь странное и непонятное толпе гостей, приглашённых Каем для празднования моего двадцатипятилетия, включая всех его друзей, его мать, мою мать, подругу Адити и ещё дюжину неизвестных мне лиц, история продолжает развиваться:

- «То» кольцо могло быть только в красной коробке, - вынимает из другого кармана алую коробочку, отщёлкивает крышку, и я вижу его: белый металл и довольно большой изумруд. – Вот это - для твоего безымянного пальца, - уточняет.

В моей голове затмение. Я не понимаю, это игра или… сложная игра?  А если вдруг правда, и всё по-настоящему, то почему он делает прилюдно такую интимную вещь, как:

- Викки, я люблю тебя. Пожалуйста, позволь мне стать твоим мужем!

Марина зажимает обеими руками рот, Адити – глаза, моя мать вытирает слёзы обеденной салфеткой, Дженна поднимает свою с пола (салфетку), а мать Кая массирует пальцами одной руки виски́.

-Викки, - Кай обнимает ладонями мои щёки и принуждает смотреть только в его глаза. Я не знаю, что именно выражает его лицо, но он не смеётся и не улыбается - он чем-то обеспокоен. – Викки, пожалуйста, скажи что-нибудь? – просит.

- Что?

- Лучше «Да».

Мне необходимо увидеть лица людей, чтобы понять, что происходит, и где я нахожусь, но Кай не даёт, держит мёртвой хваткой, заставляет смотреть только на него:

- «Да», - снова подсказывает шёпотом. - Прости, что делаю это при всех, но так нужно. Просто ответь мне «Да»! Одно маленькое, такое короткое слово…

И он целует. Прилюдно. Его губы скользят по моим, сжимают и, не отпуская, сжимают ещё крепче. Я чувствую его язык, и он просит, уговаривает, умоляет ответить ему:

- Да, - произношу, как только он отрывается.

Ресторан взрывается аплодисментами. Весь. И та часть посетителей, которые не являлись нашими гостями, тоже вытирает слёзы.

Его руки дрожат, когда он надевает второе кольцо: два металла, холодный и тёплый, прозрачный камень и зелёный – рядом.

- Мы хорошо смотримся вместе, - тихо определяет и смотрит в мои глаза, а мне приходит на ум, что я, кажется, научилась понимать его эмоции: он вымотан, ему всё это далось нелегко, и он один из всех знает, что репетиций не было. Что всё это было более чем реально, живо и непредсказуемо.  Что это – наша с ним жизнь.

Через полгода мы станем мужем и женой.

Глава 29. В больнице

Наши дни. 6/06/ 2019

ATB - Desperate Religion ( Integra Chill mix )

Около моей машины стоит молодой человек и уже не первый, по-видимому, раз задаёт свой вопрос:

- Девушка, Вам плохо? Вы в порядке?

Вечная девушка из-за роста, из-за худобы, из-за никогда не наживаемой мудрости.

- Да, мне плохо, - отвечаю, проглотив ком в горле. – Мне очень плохо.

- Я могу помочь?

- Да.

- Как?

- Отвезите меня в Ванкувер Дженерал Хоспитал, там мой муж, он ждёт меня.

- Хорошо, - кивает, - я отвезу. Пересаживайтесь на пассажирское сидение.

Я смотрю на молодого человека, держащего обеими руками руль моего BMW – у него зелёные глаза – изумрудные, и каштановые волосы. Его даже можно назвать высоким и красиво сложенным. Но далеко не всякий мужчина выглядит сексуально за рулём. Здесь даже не имеет значение то, насколько он привлекателен сам по себе: всё дело в осанке, занимаемой позе, в положении головы и рук. Именно так, не вербально, мужчина способен сообщить, боится ли он окружающего мира или управляет им. Ансель определённо управляет, и делает это со вкусом. Но Кай… Кай выглядит за рулем так, словно диктует Мирозданию свои законы.