Мария Зайцева - Их безумие

- Ду ну конечно, глупости, - Дебби явно не хочет ее спасать, голосок ее, звонкий и четкий, разносится по всему помещению, и, кажется, даже за пределы бокса вылетает, - только о тебе и говорит. И вообще, мне тут все уши просвистели, что он тебя до общаги провожал...

Керри опять вздрагивает, досадливо закусывая губу, ругая про себя свою говорливую подругу и не зная, как теперь выправить ситуацию.

И понимая, что не выправить. Никак.

Потому что Рэй мягким звериным движением скользит по ее телу вверх, вынимает из ослабевших пальцев трубку и говорит спокойно и тихо:

- Ты мне потом покажешь его, правда, Деб?

- Вот чеееерт... - тянет Дебби, сообразившая, как она подставила подругу, а потом начинает торопливо говорить, - Рэй, я вообще, вот абсолютно не то...

Но Рэй, не слушая, и не отводя взгляда от немного сжавшейся Керри, отключает трубку и отбрасывает ее в сторону.

Смотрит на Керри. Смотрит. И молчит. И это молчание хорошо знакомо Керри. И ничего позитивного оно не предвещает. И надо бы это все купировать. Но вот как? Где гарантия, что он прямо сейчас не сорвется с места, не насядет на бедную Деб, и не разберется с мистером Донованом, по своему. По уокеровски?

И как ей после этого возвращаться в универ?

Чертов бешеный Уокер!

Но надо собраться. Надо поговорить.

- Рэй, - выдыхает она, - я просто проект делаю по его предмету, вот и... И вообще, тебя неделю не было, и я не обязана...

Тут же осознает, по чуть сузившимся глазам, что это было лишнее, не стоило этого говорить, и замолкает, обреченно глядя, как он поднимается еще выше, нависает над ней, опираясь на сжатые добела кулаки. А потом наклоняется и говорит тихо, прямо в губы:

- Проект, да?

- Да, - она все же решает защищаться, хотя от его агрессии неожиданно ведет так, что тело разогревается до сотки по Цельсию с бешеной скоростью, пальчики на ногах поджимаются, и дыхание тяжелеет. Мелькает в мозгу мысль о том, что она - чертова извращенка, кайфующая от опасности и насилия.

Мелькает и пропадает.

Вообще все пропадает из головы, потому что Уокер резко наклоняется и целует. Не так, как до этого, нежно и неторопливо, словно она - главная драгоценность в его жизни, а так, как раньше, грубо, жестоко, ничего не отдавая, только забирая, до конца, до самого последнего дыхания, движения, эмоции. И этот грубый насильственный поцелуй словно отбрасывает ее в те времена, когда Уокер забирался каждую ночь к ней в окно, и, не спрашивая разрешения, просто брал ее так, как ему хотелось.

И это воспоминание, которое в любой другой ситуации только бы испортило настроение, сейчас вызывает мощный неконтролируемый отклик во всем теле, настолько сильный, что Керри не выдерживает, стонет жалобно, выпрашивая большего. Скользя руками вниз, по сухому поджарому телу, пытаясь стащить вниз джинсы, и раздвигая ноги с готовностью. И понимая, что если он вот прямо сейчас не возьмет ее, она просто свихнется.

Но Уокер резко перехватывает ее пальцы на полпути к своей ширинке, усмехается жестоко и зло:

- Что, вину загладить хочешь? Нихераааа...

И, не слушая возражений Керри, переворачивает ее на диванчике, сдергивает вниз трусики и сует под животик подушку, так, что зад заманчиво приподнимается.

Пару секунд смотрит на открывшуюся картину, а потом... Шлепает! Больно! Прямо по попе! Оставляя красный след от ладони. Керри ойкает и пытается повернуть голову, поймать взгляд, опять торопливо что-то говоря, но Рэй прерывает ее. Еще одним ударом. И еще. Керри больше не пытается что-то возражать, только взвизгивает... И, неожиданно для себя, стонет. С выдохом, мучительно, инстинктивно еще сильнее выгибаясь в пояснице и приподнимая попку.

И Рэй, похоже, не выдерживает все-таки. Потому что Керри слышит замысловатое ругательство, а потом грубые ладони дергают ее еще выше, и через мгновение она уже вскрикивает по-другому, от острой, так необходимой сейчас, в эту конкретную минуту наполненности. Рэй замирает, осознавая, похоже, что она более чем готова, и Керри ему никогда не скажет, что мокрая она стала буквально сразу же. После первого же шлепка на нежной коже. Никогда не скажет, потому что это ужас-ужас. Извращение и стыд.

И, тем более, Рэю не надо ничего говорить. Во всем, что касается их секса, он поразительно догадлив. И сейчас он тоже знает, как себя вести. Как двигаться, чтоб каждым толчком у нее выбивать стон, как держать, чтоб грубо и одновременно заводяще, что говорить, каким голосом. Это не просчитывается. Это на интуиции. Ну, или они просто настолько подходят друг другу в постели, что можно делать все, что угодно, и это будет в удовольствие.

Керри пока что не может об этом думать. Она вообще ни о чем не может думать, особенно, когда Рэй прихватывает ее за волосы и тянет на себя, изгибая поясницу и проводя пальцами другой руки по тонким позвонкам. Он уже успокоился, он уже двигается медленней, но глубже. И это тоже хорошо. Потому что каждый удар в ее тело отзывается такой дрожью, таким удовольствием, что много времени не надо.

Чтоб унесло. Чтоб накрыло.

Керри кричит, и в этот раз Рэй не закрывает ей рот, хотя на улице рабочий полдень, и много его работников неподалеку, буквально за дверью, и ее слышно, но он словно хочет, чтоб все все слышали. Словно то, что другие узнают, поймут, что он тут с ней делает, как-то снизит градус злости на возможные отношения Керри с преподавателем.

Керри содрогается всем телом, и этим запускает удовольствие Рэя. Последние рывки он делает уже совсем жестко, сжав ее грубо и подняв на колени, насаживая на себя и хрипя на ушко что-то грязное и возбуждающее. А потом, развернув, долго целует в истерзанные губы, заглушая все стоны своим напором. - Покажешь мне потом этого Донована, - бормочет он, уже успокоившись и притягивая ее к себе, измученную и растерянную.

Керри хочет сказать, что это все ерунда, но он просто зарывает ей рот ладонью.

- Я гляну только. Не бойся. Не совсем же я отмороженный.

Керри оглядывает разнесенный в щепки новый диван, смотрит на давно остывший и подсохший завтрак, до которого Рэй так и не добрался, слышит за дверями бокса грубые мужсткие голоса и взрыв смеха, совсем близко, настолько, что они явно в курсе, как она кричала в этот раз. Потом чувствует, как ладонь Рэя медленно ползет вниз, мягко наглаживая животик и даря очередную сладкую волну возбуждения.

И понимает, что Рэй явно себя переоценивает. И насчет отмороженности она бы серьезно поспорила. И что, как только ей удастся вырваться из их общего безумия в реальный мир, хотя бы ненадолго, она сделает очень серьезное внушение Дебби. Потому что есть вещи, которые нельзя говорить по телефону. Особенно,когда у тебя такой бешеный и ревнивый парень.

Хотя, наказание получилось очень даже интересным. И иногда такое можно практиковать.

- Слышь, братиш, а как насчет того, чтоб я в город мотанулся? По делам надо.

Шон прикуривает, почесывает ухо с серьгой - тоннелем, и Рэй в который раз ловит себя на мысли, что брат изменился. И сильно. Нет, так-то оно понятно, тюряга никого не оставляет прежним. А у Шона перед плотным сроком были еще парочка по мелочи. Так, по полгодика примерно. Да и последний отдых проходил не в самом легком местечке. Как всегда, уокеровская карма - сразу и по харкору. Такое кого угодно поменяет.

Но все дело в том, что его брата-засранца это поменяло, скажем так, не в худшую сторону.

Рэй разглядывает Шона, задумчиво и медленно. Да, определенно. И это не физические изменения, хотя и тут брат тоже постарался. Словно у него там дел других в тюряге не было, кроме как драться и качаться. И так был здоровенный, а тут вообще бычарой стал. Татух прибавилось. Опять же, тоннели эти. Девки прутся, как увидят, аж кипятком ссутся. Даже вон, подружайка его малышки не удержалась. Хоть и виду не показывала, конечно. Только Кер, как всегда. Лишь на него реагирует. И это правильно. Очень правильно. Рэю не хочется даже думать о том, что стало бы, если б его девочка посмотрела в сторону брата. И не будет он об этом. Нехер беду приманивать. Тем более, что Шон, похоже, крепко на Деб залип. Не зря же глаза свои бессовестные прячет, не смотрит. В город ему надо, ага.

- И малявку твою отвезу как раз...

А еще Шон поменялся в манере разговора. Раньше ни слова без мата. Сплошные факи. А тут логику прям включает. И спокойный стал, без борзоты тюремной. Рэй припомнил, какой он после первой отсидки приволокся. Ох, бл*, и дурак был! Сидел с ниггерами, нахватался от них дерьма. Рэй тогда как раз в среднюю школу перешел. И еще больше стал брата сторониться. Еще больше в себя уходить. Не нравилось ему это дерьмо, никогда не нравилось. И брат не нравился, и друзья его мразотные, весь дом провонявшие шмалью так, что даже самогонище папашкин забили. Рэй тогда как раз и свалил первый раз из дома. Наплевав на все. И на учебу, и на папашу, и на брата.

Когда вернулся, Шон уже уехал на постоянное место жительства во второй раз. По малолетке пока, но все равно весело. Дружбанов его папаша пинками погнал из родной хибары и навел шлюх. Рэй посмотрел на это дело и свалил опять. Хорошо, что леса вокруг их городишки были густыми. И его невинная охота не считалась за браконьерство. По крайней мере, он надеялся.

И теперь, памятуя прошлые выпуски развлекательного шоу "Привет, семья", Рэй в глубине души не ждал ничего хорошего от брательника. И на работу его взял просто потому, что кровь. Что брат. И что приехал к нему не вдетый. И вообще не собирался, похоже, опять срываться. Спокойный такой приехал. Деловитый.

Рэй с ним поговорил, конечно. Жестко. Научился уже. И давно не тот малолетний утырок, каким был, когда брат присаживался в последний раз. Да и даже тогда никому в голову не приходило послать младшего Уокера, например, на сигаретами. Пробовали пару раз дружки, огребали сходу жестким кулаком с еще более жестким кастетом по роже. И как-то в ум входили, в понимание, что не стоит малыша Рэя трогать. И разносили эту тему по всему их городку. Добавляли бешеному Уокеру славы.