Мне хочется, чтобы он оторвался от нее, бросился застегивать пуговицы дрожащими пальцами и уверять, что мне все привиделось. Но этого не происходит. Он хочет, чтобы я видела. Это доставляет ему какое-то садистское удовольствие.

И я смотрю. Потому что бежать не могу. Мои ноги вросли в асфальт, сердце разбилось, и я бьюсь в дикой внутренней агонии. Рыдаю, но не слезинки не проступает на веках. Кричу, но не выходит и звука. Падаю, но продолжаю стоять на ногах, которые меня уже не держат.

Мне плохо. Я умираю.

Майкл

— Увези меня.

Она подходит как раз в тот момент, когда я, навалившись спиной на стойку бара, начинаю тревожно выглядывать ее в толпе.

Первое, что бросается в глаза — Элли потеряна. Смотрит перед собой, а словно в пустоту. Точно спит с открытыми веками.

— Ты где была? Где Джимми? — Спрашиваю.

— Увези меня. — Повторяет.

И зажмуривается, будто эти слова острым лезвием пронзают ее горло.

— Элли, — хочу подтянуть ее к себе, и она едва не падает в мои объятия.

Чувствую, как подкашиваются ее ноги, как тело делается ватным. Подхватываю за талию, прижимаю к груди и смотрю на безжизненные глаза. Они странного цвета — такой можно назвать только темно-серым. Мутная вода.

— Элли, что с тобой? — Беру в ладонь ее лицо.

И голова девушки обессиленно западает набок.

— Черт. — Меня прошибает холодной волной.

Кажется, ей плохо. Она вот-вот потеряет сознание.

— Просто отвези меня домой, ладно? — Просит хрипло.

Широко распахивает веки и смотрит на меня. Не узнает. Выпрямляется. Трясет головой. Взгляд немного проясняется.

— Можешь идти? — Беру ее за руку.

— Угу. — Кивает.

Мы выбираемся на улицу. Оглядываюсь в поисках друга, но Элли отпускает мою руку и идет к машине.

— А Джимми? Куда он провалился?

— Он не поедет с нами. — Ее маленькие плечи вздрагивают, как от внезапного порыва ветра.

Бросаюсь за ней.

— Почему? — Продолжаю оглядываться. — Давай найдем его.

— Ему некогда. — Бормочет.

— Он сам это сказал?

Элли резко разворачивается, подходит ко мне, лезет в карман джинсов и вытаскивает оттуда ключи от машины. Чувствую через это короткое прикосновение сильную дрожь, которая бьет все ее тело.

— Нет. — Морщится она, точно от зубной боли.

— Так почему ему некогда? — Я оборачиваюсь, чтобы проверить, не появился ли Джимми в поле видимости.

Все-таки, оставлять его здесь одного рядом с разъяренным Бобби Андерсоном, жаждущим мести, не будет хорошей идеей.

— Потому что он трахает Мэгги в кустах за баром! — Шипит Элли. — Так тебе понятнее? — Она открывает мою машину, запрыгивает на водительское сидение и заводит мотор. — Падай уже! — Указывает на пассажирское.

Во рту у меня мгновенно пересыхает. «Какого черта? Что происходит?»

— Эй, Эл… — Наклоняюсь к окну, пытаюсь собраться с мыслями. — Может, не надо тебе в таком состоянии за руль?

— В каком?! — Взрывается она, ударяя ладонью по рулю.

— Элли…

— Так ты едешь или нет?! — Пустой взгляд. Стеклянный.

И я понимаю, что она сейчас уедет, если не сяду. Такая уж моя Элли. Взрывная. Совсем без башки.

— Еду. — Говорю.

Обхожу ревущий и готовый к движению автомобиль и сажусь рядом с девушкой. Форд, обдирая о гравий покрышки, взвизгивает и резко рвет с места. Я сглатываю, стараясь не смотреть на дорогу, по которой мы виляем. Мне плевать, если что-то случится с машиной. Я гляжу на нее, взбешенную и одновременно раздавленную, и вижу боль, которая переполняет ее и рвется наружу.

И мне хочется кожу с себя стянуть, только чтобы ей стало хоть чуточку легче.

— Эл, хватит. — Прошу, когда она разгоняет автомобиль до предела.

Ветер врывается в открытые окна, свистит, оглушает. Фары немного рассеивают тусклой желтизной плотную тьму шоссе, но путь почти не освещают. Мы летим в никуда. Весь салон форда вибрирует. Ощущение такое, что сейчас взлетим.

— Эл, прекрати!

Но она топит педаль в пол.

— Это все из-за него, да?

Вижу, как ее пальцы яростно впиваются в руль.

Ответа не последует, да он и не нужен. Откидываюсь на сидении и закрываю глаза. Ей нужен Джимми, который сорвется, заорет или влепит затрещину, чтобы привести ее в чувство. Джимми, который выбросит к черту из-за руля и заставит остановить машину. Джимми, который сам как ураган, если его задеть за живое. А не я, который только и может, что закрыть глаза и позволить ей убить нас обоих. Не я.

Вдруг Элли резко тормозит, и я ударяюсь головой о панель. Вокруг стоит пыль, взметнувшаяся вверх от обочины. Рядом ни души, только кукурузное поле в вечерней мгле. Двигатель продолжает работать, разрывая тишину одинокого шоссе.

Я тру ладонью ушибленный лоб, а Элли плачет. Она рыдает, упав на руль. А я, вместо того, чтобы пожалеть ее, отстраненно произношу:

— Давай, пересаживайся.

Мы едем домой. Ни слова не говорим. Она шмыгает носом, немного успокоившись и украдкой время от времени поглядывает в мою сторону.

Стискиваю зубы. Мир сегодня рушится во второй раз. Мне казалось, что я был частью чего-то особенного, на самом деле — всего лишь третьим лишним. И это чертовски больно, мать его.

— Пока, Майки. — Всхлипывает Элли, покидая машину возле своего дома.

Я не смотрю на нее. Молча киваю и отгоняю форд в гараж. Не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на ее окна, ни когда иду в дом, ни когда уже захожу внутрь.

— Сынок, я не спала. — Вскакивает мать с дивана. На ней, как водится, парадно выходной костюм, туфли на каблуке, а идеальную прическу венчает скучная винтажная брошка. «Вот на хрена, спрашивается? Неужели, ей даже в полночь в собственном доме не хочется расслабиться и переодеться?».

— Майкл, все нормально? — Тревогой звенит ее голос.

— Угу. — Швыряю ключи от машины на столик и иду к лестнице.

Она бросается за мной вдогонку:

— Что-то случилось? Ты какой-то хмурый.

Быстро взлетаю вверх по ступенькам и выдыхаю:

— Все нормально, мам.

Спешу скрыться в своей комнате. Хлопаю дверью, закрываюсь на замок. Остервенело сдираю с себя одежду, бросаю ее на стул и забираюсь с головой под одеяло. Мыслей нет — одни обрывки событий уходящего дня, всплывающие яркими картинками перед глазами. Холодные, как блеклое бутылочное стекло, острые, как осколки. Беспощадные, жестокие.

Я лежу, а сердце скачет, рвется из груди. Кожа на лице горит ссадинами, душу царапает ревностью и сомнениями. Судорожно хватаю ртом воздух, пытаясь успокоиться, но где-то между ребрами и желудком разрастается что-то огненное, что душит меня. Что вгрызается во внутренности ядовитыми спорами и дает все новые и новые разрушительные плоды.

Мне плохо. Очень плохо.

А потом я слышу, как открывается створка окна. И знакомый, легкий топот, который приближается и стихает возле моей кровати. Скрипит половица.

Неуловимый тихий запах проникает первым. Затем она сама — отгибает края одеяла и ложится рядом. Маленькая и почти невесомая: под весом ее тела даже не прогибается матрас.

Элли устраивается ко мне лицом и робко обнимает. Я терпеливо жду, не отводя глаз ни на секунду. Вдыхаю ее свежий запах, ставший уже привычным, родным и необходимым, как воздух. Он действует, как успокоительное: заставляет бурлящую кровь остыть и замедлить свой ход по венам.

Время на мгновение останавливается. Так происходит всегда, когда она рядом. И почти сразу это умиротворение сменяется крайним возбуждением, от которого затекают конечности и пожаром вспыхивает низ живота.

Она прикасается ко мне рукой. Скользит по груди, щекоча кончиками пальцев, и замирает. Не вижу ее глаз в темноте, но знаю, что Элли смотрит прямо на меня. Слышу, как неровно она дышит.

Ее голова устраивается на моем предплечье.

Не шевелюсь. Я мог бы прямо сейчас поменять правила игры и сделать ее своей. Но не хочу быть просто чьим-то утешением. Мне нужно больше. Мне от нее всегда нужно было больше, чем просто дружба.

И она это знает. Подтягивает ноги и сворачивается в комочек. Утыкается носом мне в бок. Обжигает дыханием. Вот оно. Самое сладкое. Ради чего хочется жить. Крохотная, изящная. Мягкая. Такая теплая. Со мной. От гладких волос пахнет рекой и ласковым ветром, от кожи — утренними цветами, от тонкой ткани ночной рубашки — пряными травами.

Ловлю ее руки и сжимаю в своих. Согреваю в ладонях. Обнимаю ее, затем целую волосы, лоб, висок. Прижимаю к себе свой живой комочек счастья, свою любимую, маленькую Элли и замираю от волнительных мурашек, рождающихся под кожей, и от нахлынувшей нежности, единственной в мире способной погасить даже самую черную злость и ненависть.

Элли закидывает на меня ногу и еще сильнее обнимает. Робко поднимает подбородок, долго смотрит в глаза, считая наши общие удары сердец, а затем также робко целует.

Элли

Это не просто поцелуй. Это первый поцелуй — мой и его. Мы не просто соприкасаемся губами, неуклюже, инстинктивно исследуя, мы впитываем друг друга, познаем со страхом, робостью и изумлением. Я согреваюсь от тепла его кожи, каждой клеточкой наполняюсь его терпким запахом, запоминаю его настоящего с каждым новым вдохом и громким биением сердца.

И пугаюсь. Себя и растущего внутри с каждой секундой желания быть с ним — только с ним. Майкл — не просто что-то очень важное и нужное в моей жизни, он — моё всё. Невозможно представить, что я когда-то лишусь его или сделаю ему больно. Пусть лучше мне будет плохо, только не ему.

Он целует меня нежно и страстно, боясь спугнуть или обидеть. Сильный, смелый, благородный — Майки опять становится рядом со мной открытым и уязвимым. Я — его слабое место. Вижу это в его зеленых глазах, кажущихся в темноте двумя мерцающими изумрудами. В них столько невыносимой боли и ласки, что меня сжигает изнутри, забирая дыхание.

Сегодняшние события и вообще то, что происходит между нами троими, — это ненормально, странно и даже дико. Но эта связь, она сильнее и выше любых моральных устоев, она держит нас на плаву и дает то, чего у нас никогда не было — ощущение нужности и важности друг другу. Не знаю, зачем злодейка-жизнь все настолько запутала, зачем связала так крепко, что нам теперь не выпутаться самостоятельно. Наверное, все-таки, для чего-то ей это было нужно.