Елена Сокол - Их женщина

Элли кивает:

— Конечно.

— Мама? — Распахиваю дверь.

— О, сынок. — Бледнеет она, опуская руки на колени.

Услышав мой голос, Элли оборачивается. Сглотнув, оправляет платье. У нее такой потерянный, грустный взгляд, что у меня внутри все переворачивается.

— Выйдем? — Спрашиваю отрывисто и сухо.

Она прикусывает губу, мешкая. Смотрит на мою мать:

— Простите, миссис МакКиннон.

— Ничего, девочка. Иди. — Хмурится мать.

Я придерживаю дверь для Элли. Съежившись, она проходит мимо меня и спрыгивает на землю. Нос щекочет сладковатый запах ее духов, донесшийся от волос. Скользнув по матери злым взглядом, хлопаю дверью. Мне становится противно от самого себя и того, как уязвленным и слабым я себя ощущаю в присутствии этой девушки.

— Зачем ты пришла? — Обхожу застывшую в темноте статуей Элли и направляюсь к двум подвесным качелям, закрепленным на столбах во дворе кем-то из местных для детворы.

Сажусь на одну из них и закуриваю.

— Просто… — Ее силуэт движется в мою сторону. Элли подходит ко второй качели и прокашливается. Ее рука скользит по толстой железной цепи, за которую подвешена деревяшка. Садиться рядом она не спешит. — Просто я думала… вдруг нам есть, о чем поговорить.

— О чем же? — Спокойно спрашиваю я.

А в груди сжимается тоска. Жалит ненавистью к самому себе.

— А не о чем? — Вопросом на вопрос отвечает она.

Лунный свет падает на ее открытое лицо, и я вижу свое отражение в ее кристально чистых, распахнутых, доверчивых глазах. Боюсь этого взгляда. В нем, как на ладони, все мои недостатки.

— Нет. — Говорю.

И густо закашливаюсь. Элли ждет, пока я перестану, а затем поправляет выбившиеся из прически волосы, убирает темные пряди за уши.

— Как ты провел вчера время? Хорошо? — Она смаргивает дымку с длинных ресниц. Ее глаза блестят грустью и разочарованием.

— О чем ты?

Ее голос хрипнет:

— О Мэгги.

Тонкая фигурка в свете луны кажется нарисованной. Линии ровны и изящны, словно нанесены на реальность остро наточенным карандашом. Сегодня Элли по-особенному красива. Меня буквально слепит от ее красоты.

— Мы хорошо провели время. — Сердце, не унимаясь, стучит в груди. Заставляет меня дрожать перед ней. — Если ты об этом.

Я сам себе отвратителен. Не могу находиться рядом с ней. Мне нужно вымыться. Смыть с себя грязь, которая больно обжигает кожу. Смыть жадные поцелуи Мэгги, которая едва не вылизывала меня этой ночью, прикасаясь губами и языком к тем местам, о которых не принято говорить вслух. Хочется содрать с себя отбеливателем ее ядовитую слюну и мерзкий запах тела, который еще держится на моей одежде.

— Ладно. — Шепчет Элли надтреснуто. — Просто думала, вдруг… ты хотел сказать мне что-то еще. Сегодня. Или вчера… своим поступком. — Больше не смотрит в глаза. Возит кончиком туфли по песку, подбирая подходящие слова. — Знаю, не стоило приходить, но ведь мы же друзья. Да?

Ее горький смешок ранит в самое сердце. Никогда еще я не чувствовал себя таким разбитым.

— Элли? — Выдыхаю дым.

— Да? — Почти не дыша, тихо отзывается она.

Боже, как же мне хочется встать и сжать ее в своих объятиях! И никогда больше не отпускать.

— Майкл любит тебя.

Девчонка медленно поворачивается ко мне. Это какое-то дикое наваждение, это болезнь, от которой нет лекарства. Отрава, проникающая под кожу и с ошеломительной скоростью распространяющаяся в крови. Вчера я хотел избавиться от мыслей о ней — не вышло. Пытался получить физическое удовлетворение своих болезненных желаний — ничего не получилось.

Вот она, рядом. И меня снова манит к ней магнитом. Мозги кипят, все тело сводит. Можно сколько угодно заставлять себя не думать о ней, пытаться забыть, но стоит увидеть, и… всё. Ты в ее власти.

До чего же просто все было, пока она не появилась в моей жизни! Легко и незатейливо. Толпы девчонок — выбирай любую. Пришел, увидел, победил. Никаких обещаний, никаких обязательств. А теперь сижу, как дурак, и понимаю, что бессилен. Поманит пальцем — пойду за ней. Друга предам. Сколько не сопротивляйся, а она сильнее. Стоит ей только захотеть, и я забуду, что обещал себе уважать Майкла и его чувства.

— Я знаю. — Улыбается она печально. На ее щеках играют едва заметные ямочки. — Знаю, что он любит меня.

— А ты? — Пытаюсь унять зашедшееся сердце.

— Что я? — Пожимает плечом.

— Что ты к нему чувствуешь?

Она светится, наблюдая за мной.

— Я? — Вздыхает. — Ты же знаешь.

Качаю головой.

— Нет.

Элли не меняется в лице. Смотрит прямо. Глаза в глаза. Ее грудь высоко вздымается на вдохе и опускается на выдохе. Она только кажется спокойной, но внутри нее определенно бушует стихия.

— Я тоже его люблю. — Прикусывает нижнюю губу. Стойко выдерживает мой взгляд. — Я обоих вас люблю. Вы же мои друзья.

Мне не удается сдержать истерический смешок:

— Ты знаешь, о чем я.

— Знаю. — Подтверждает она.

— Я не про дружеские… чувства.

— Чувства… — Ее рот кривится от внутренней боли, веки на секунду закрываются. Открыв их, Элли смеряет меня разочарованным взглядом. — Все зависело только от тебя, Джимми. Вчера все зависело только от тебя.

Вижу, как дрожит ее подбородок, и мне хочется обхватить ее лицо ладонями и успокоить долгим поцелуем. Но не двигаюсь. Конечности онемели, потому что мысленно я снова погружаюсь в тот ад, который устроил вчера нам обоим.

— Он любит тебя, Элли! — Повторяю.

— Я знаю.

Кажется, мы начинаем по кругу.

— А ты? — Задыхаюсь я, в душе понимая, что стоит только сказать ей о своих чувствах, и все встанет на свои места.

Но не делаю этого. Потому что если кто-то из нас сейчас открыто скажет, что любит, третьим лишним останется Майки. А мы не можем так с ним поступить. Никак не можем.

— Ладно, проехали. — Хмыкает Элли, проводя пальцем сверху вниз по звеньям железной цепи. — Если тебе больше нечего сказать, я, пожалуй, пойду, мне пора.

— Подожди! — Встаю. — Он ведь тебя любит, дурочка! Он — мой друг. Значит, остальное не важно. Я не могу так с ним поступить.

— И я тоже. — Кивает она, пятясь назад.

— Элли, прости меня. — Развожу руками. — Кто я? А кто он? Ты ведь сама прекрасно знаешь. Майки всегда будет лучше меня.

— Да. Именно. — Она кивает, как заведенная, отступая в темноту ночи.

Я останавливаюсь, глядя, как девчонка удаляется, проваливаясь каблуками в песок и покачиваясь.

— Он тебе больше подходит! — Кричу.

— Да, Джимми. Ты прав. — Не в силах больше слушать меня, Элли разворачивается. Бросает через плечо: — И он никогда бы не поступил со мной так, как ты!

Ее голос срывается и затихает во тьме.

Я хватаюсь за голову, наблюдая, как светлое пятно скрывается в зарослях деревьев. Мне хочется побежать, догнать ее, схватить и сказать все, что чувствую. Держать крепко. Но на мне следы другой женщины, мерзкие, грязные следы утех, помады и пота. Может, даже отметины на шее, не знаю, не смотрелся сегодня в зеркало, не хотел видеть свое подлое и трусливое отражение.

— Элли! Стой! Подожди! — Кричу.

Бросаюсь во тьму, но не вижу и следа от нее. Мне плохо, меня тошнит. Выворачивает наизнанку прямо под каким-то кустом. Сгибаюсь пополам, извергая из себя желчь вперемешку с кислой блевотиной. Утираю пот со лба и снова всматриваюсь в темноту.

— Элли! Эл!

Бегу, натыкаясь на шершавые стволы деревьев, запинаюсь, снова кричу. Зову ее. Но никто не откликается. Останавливаюсь, когда выбегаю на пустынное шоссе.

— Элли!

Оглядываюсь по сторонам и вслушиваюсь в стрекот сверчков. Падаю на траву, приваливаясь спиной к столбу, на котором установлен здоровенный биллборд. Обхватываю собственные колени и до крови кусаю губы.

Она ушла. К нему. Ты ведь этого хотел?

Так в чем дело?

Сначала бегу, не оборачиваясь, потом, поняв, что никто за мной не следует, замедляю шаг. Пройдя еще немного, сворачиваю к дороге. Поднимаюсь, отряхиваюсь и долго смотрю на виднеющиеся вдалеке огни города. К вечерней прохладе примешивается кислый запах болота и тины. Кашляю.

«Так тебе и надо. Так тебе и надо!»

Идти по асфальту гораздо удобнее, но болит нога — кажется, натерло кожу. Хромая, медленно плетусь на север. Раздумываю, не разуться ли? Вздрагиваю от криков ночных птиц и размазываю руками слезы по лицу. «Вот и всё кончено. А ты еще поперлась к нему, дура! Теперь довольна? Этот бесчувственный подонок никогда к тебе ничего и не чувствовал. Напридумывала себе всякого! Глупая!»

И громко всхлипываю — ведь никто меня здесь не услышит.

Когда сзади вдруг слышится шум автомобиля, испуганно отшатываюсь в сторону. Тот пролетает мимо с оглушительным ревом, но затем резко тормозит, визжа шинами. Его фары гаснут.

— Это ты, цыпа? — Слышится, когда я уже хочу свернуть обратно в лес, от греха подальше.

И у меня все внутренности сжимаются в болезненный комок при звуке этого голоса, мерзкого, с нотками самоуверенной наглости. По позвоночнику ледяными щупальцами крадется страх, впивается в ребра острыми когтями тревоги.

«Пусть только это будет не он, только не эта грязная скотина, Бобби Андерсон».

Но я уже знаю. Этот хрипящий басок и разящий за несколько метров густой одеколонный дух ни с чем не спутать.

— Ты-ы… — Гнусавит он довольно, врубая дальний свет на своем джипе, которым перегородил всю дорогу.

Меня слепит.

— Тебя подвезти? — Спрашивает голос. — Глухая?

Разум вопит, что нужно бежать. Прямо сейчас. И плевать, как и куда. Обдирая кожу, ломая каблуки, утопая по колено в грязи. Лишь бы унести ноги. И лучше сразу прочь с дороги, в заросли, в сторону болота. Он вряд ли рискнет сунуться туда на своем джипе, чтобы раздавить меня. Побежит сам. И догонит. Жалеть не будет, сразу убьет. Голыми руками.

Зачем я вообще пошла в эту сторону? Почему не через овраг?