— Элли, — он отрывается от моих губ.

Его голос звучит умоляюще.

Джимми впивается лбом в мой лоб. Тяжело дышит. Его грудь вздымается высоко и медленно опускается. Слышу, как бьется сердце под ребрами. Его. Или мое. Наше. Наши сердца грохочут в унисон.

— Элли. Моя Элли… — шепчет тихо и растерянно.

— Отпусти меня. — Пытаюсь освободиться и отойти в сторону, но он не пускает. Притягивает и снова яростно целует. И мое сопротивление снова сходит на нет. Подчиняюсь ему, отвечаю с удвоенной силой, и когда желание уже бьется дрожью во всем теле, я, наконец, нахожу в себе силы и отстраняюсь. Прошу дергающимся от напряжения голосом: — Пожалуйста, хватит. Отпусти…

Его глаза горят ненавистью. Припухшие после поцелуев губы кривятся. Руки опускаются и до боли сжимаются на моих запястьях, а затем он меня отпускает. Джимми делает шаг назад и, горько усмехнувшись, произносит:

— Решай.

Мои глаза жжет от слез. Пальцы, в которых все еще ощущается покалывание электричества, поднимаются к лицу и ложатся на разгоряченные губы.

— Решай, Элли. — Говорит Джимми вместо того, чтобы снова притянуть меня к себе.

Пошатываясь, наклоняется и смотрит пристально в глаза. Склоняется еще немного, заставляя меня замереть, но, помедлив, снова отталкивает. Так отчаянно, что его боль передается и мне. Меня колотит. Он уходит, бросает на меня последний взгляд, и, наконец, скрывается за углом.

Я слышу смех, звуки музыки за спиной, но ничего не чувствую. Мне хочется, чтобы все оставили меня в покое. Чтобы не трогали. Пожалуйста, пусть это будет неправдой. Но его шаги уже стихают вдалеке. А мне так хочется еще. Этих ощущений, этого замирания сердца в груди от его поцелуев.

— Джимми… — Шепчу, продолжая трогать свои горящие губы кончиками онемевших пальцев.

Темное небо злобно таращится на меня. Сверчки в траве мерзко хохочут. А я дрожу от того, что в мое сознание забирается шокирующая мысль — я без него не смогу. И мне хочется бежать за ним, сказать, что все решено. Что я уже выбрала. Что решила.

Но ноги словно вросли в асфальт подошвами узких туфель и не дают мне даже сдвинуться с места.

Я долго смотрю в темноту, затем медленно поворачиваюсь, и… язык примерзает к нёбу.

Майкл. Он стоит, сгорбившись, спрятав руки в карманы брюк. И, не мигая, смотрит прямо на меня.

Майкл

Не так просто делать вид, что ты спокоен, когда все внутри рвется на части. Чувствую себя дураком. Схожу с ума, гадая, что мне делать.

— Идем, — вдруг решительно протягиваю ей руку.

Элли впивается в меня глазами, ее лицо искажается таким отчаянием, что мне становится неловко оттого, что появился здесь и наблюдал эту сцену. Боже, она маленькая. Такая маленькая… Особенно сейчас, когда стоит на нижней ступени и смотрит на меня снизу вверх. Элли выглядит не просто крохотной, а очень и очень… несчастной.

— Майкл, я…

— Нет, не говори ничего. — Срабатывает инстинкт самосохранения.

Не хочется слышать оправданий. Я все видел. Мне хочется обвинить ее во всем, обидеться, наорать, уйти, но я молчу. Она предпочла его — это видно по ее глазам, видно в каждом жесте, в напряженном лице и пылающих губах. И я не могу не думать ни о чем, кроме как об ультиматуме, который он ей поставил.

И о том, как он довел ее до слез.

— Идем. — Беру ее за руку, не переставая улыбаться. — Потанцуем еще? Или хочешь, отвезу тебя домой?

— Домой. — Слетает с ее губ.

— Хорошо. — Касаюсь кончиком пальца ее носа. Так, как сотни раз делал все последние годы. — Поехали.

Она благодарно кивает. Все еще кажется отрешенной и растерянной. Увлекаю ее за собой и чувствую, как теплый туман разливается по моему телу от ее близости. От любимого запаха кружится голова, от нежного взгляда немеет в груди. Невозможно представить, что от всего этого можно отказаться добровольно. Что от ее присутствия в моей жизни можно отказаться. Но…

— Садитесь, моя королева. — Открываю дверцу.

Элли пытается улыбнуться. Выходит плохо, но я вынужден признаться, ради этой улыбки, ради ее счастья, я способен на всё.

— Спасибо, — говорит она, усаживаясь.

Закрываю дверцу, прыгаю на водительское сидение и завожу мотор.

— Пристегнись, будет страшно.

— Не может быть. — Вяло.

— Может. Ты меня еще не знаешь!

Элли нехотя пристегивается, открывает окно. Вижу, как часто она моргает, чтобы не разреветься. Не хочет показывать мне свою слабость.

— Тебе нужно встряхнуться. — Шепчу я, наклоняясь.

И срываю тачку с места. Шины визжат, из-под колес валит дым, двигатель заходится в радостном рыке.

— А-а! Майки-и-и! — Элли хватается за голову.

Зад машины заносит на повороте, но он тут же выравнивается, цепляясь резиной за асфальт.

— Что? — Выруливаю на автомагистраль и прибавляю ходу. — Испугалась?

— Нет!

— Сейчас испугаешься!

Ее волосы отчаянно треплет ветер, потоки встречного воздуха, врываются в окно и играют с тончайшим шелком платья, вздымают вверх игривые кружева. Девушка задыхается от эмоций, не отрывает взгляда от дороги и беспрестанно визжит. А я любуюсь блеском ее глаз и матовостью гладкой кожи.

Элли вдруг начинает молить, чтобы снизил скорость. Прижимает ноги к груди, съеживается. А потом ее настроение резко меняется: она закрывает глаза ладонями и громко смеется. А, отсмеявшись, кричит:

— А-а-а! — И высовывает руки наружу, играя с ветром.

А я топлю педаль, позволяя автомобилю врываться в ночь, как летящей свободной птице. И думаю только о том, что счастье всегда было в моих руках, нужно было только быть решительнее.

Я любил. Я хотел ее.

Просто не позволил своему естеству решать за меня. Все те ночи, когда она приходила ко мне и ложилась рядом. Когда я обнимал ее одной рукой, а другой гладил по голому бедру или животу. Когда задыхался от желания, но не позволял себе решать за нас двоих. Когда мечтал ласкать ее, пылко воображая, что в любую секунду многозначительные взгляды закончатся страстными поцелуями. И даже, когда однажды это произошло, и я целовал ее — жалел, что не пошел дальше.

Я ужасно любил ее.

Мне нравилось целовать ее пухлые губы, пить ее частое дыхание, гладить нежную кожу. Я мог бы целовать ее часами. Целовать так, чтобы она даже не вспоминала о нем. Чтобы не думала. Я мог бы любить ее так горячо, что и сам бы забыл, что нас всегда было трое. Я крепко сжимал бы ее в своих объятиях каждую ночь. И понимал бы, что это меня убивает. И умирал бы от счастья.

Я сильнее всех на свете всегда любил свою Элли, поэтому и не мог не дать ей выбора.

— Ты сумасшедший! — Вываливается она из машины, когда мы тормозим возле ее дома.

Пошатываясь, ступает на пешеходную дорожку.

— Не безумнее тебя. — Смеюсь, выжимая газ.

Мотор ревет на всю улицу.

Элли поворачивается к своему дому. Ее взгляд блуждает по темным окнам.

— Отца нет. — Пожимает плечами. — Зайдешь?

В груди все переворачивается.

— Зайду. — Отвечаю отрывисто.

Отгоняю машину к противоположной стороне улицы, ставлю в гараж, выхожу и замечаю силуэт матери в окне. По напряженным плечам вижу, что ждет, нервничает. «Насрать!» Короткий взмах рукой — даю ей понять, что иду в дом напротив. Занавеска резко задергивается.

Элли ждет меня у двери. Мы входим внутрь вместе.

В доме темно, только длинные серые полосы света тянутся от окон к гостиной. Слышу, как Элли скидывает обувь и дальше шлепает босиком.

— Я чертовски устала от этих каблуков. Кто, мать их, придумал это орудие пыток?

Что-то звенит. Это она сдирает с себя украшения и со всего размаху обрушивает на стол. Бусинки катятся, прыгая по поверхности. А у меня уши закладывает от бешеного стука сердца. Здесь, в темноте, вдвоем… нам опасно оставаться так близко друг к другу. Я могу стать смелее. Могу перестать контролировать свои желания. Моя фантазия заходит так далеко, что я почти слышу, как на пол падает ее платье.

Но Элли открывает холодильник и в упавшем пятне света видно, что одежда все еще на ней.

— Пива? — Она берет две бутылки, одну протягивает мне.

— Угу. — Стекло холодит кончики пальцев.

Иду за ней по пятам. Щелчок, шипение, и пробка от бутылки летит куда-то под ноги, ударяется об пол и откатывается в сторону.

— Посидим на веранде, ладно? — Она делает жадный глоток. — Мне нужен свежий воздух.

— Хорошо.

А все, что мне нужно, это запах ее волос. Вдыхаю его и вспоминаю все те дни, когда Элли спала рядом, свернувшись, как кошка.

Выходим на веранду. Открываю свою бутылку и запиваю волнение пенистым напитком.

— Не могу поверить, что с этой гребаной школой покончено. — Она забирается на диванчик, подтягивает ноги к груди и стучит ладонью по поверхности рядом с собой, приглашая присесть.

На ее губах блестят капельки пива.

— А мне будет не хватать всего этого. — признаюсь.

— Ты всегда был не от мира сего. — Усмехается Элли. Берет плед и, когда я сажусь рядом, укрывает нас обоих, делая своеобразный кокон. — И, похоже, со временем это не пройдет.

Мы чокаемся горлышками бутылок и замираем. Наши взгляды встречаются в тусклом свете луны, внезапно выплывшей из-за туч. Меня обжигает ее дыхание.

— Не смотри на меня так, Майки. — Просит она и громко сглатывает.

Ее рука прижимается к моему бедру. Мое сердце перестает биться. Очень опасно, слишком тесно. Под одним пледом в ночной тиши, прерываемой лишь стрекотом цикад. Маловероятно, что нам все-таки удастся избежать столкновения.

— Я и не смотрю. — Отвечаю.

— Смотришь. — выдыхает она.

— Нет.

— Да.

— Майки? — Шепчет она.

— Что? — Откликаюсь я.

— Ты останешься?

Один удар сердца. Второй. Третий.

Раздается шуршание пледа, и слышится ее вздох. Элли смотрит в мои глаза, и моя кровь вскипает от нетерпения. Это мгновение решает всё. Она фактически предложила мне быть с ней. Ведь так? Вот только я не могу согласиться. Никак не могу.