Елена Сокол - Их женщина

Мне хочется смеяться.

— Не любишь?

Наверное, я жалок.

— Не люблю. — И закрывает глаза, чтобы не смотреть на меня.

— Не любишь, Элли?

Она вцепляется напряженными пальцами в ворот собственной футболки и открывает глаза:

— Перестань.

— Не любишь? — Усмехаюсь я.

— Нет. — Пищит.

— Вранье! — Выкрикиваю. — Иди, проваливай. Ты не хочешь быть честной даже сама с собой! Вот и живи с ним. Давай, убирайся!

— Джимми, — она встает.

— Вали!

— Прекрати. Пожалуйста, выслушай меня. — просит, усаживаясь обратно.

— Тогда просто скажи мне честно! — Подаюсь вперед и обхватываю ее трясущиеся плечи.

— Отпусти. Ничего уже не изменить. — Испуганно. — Не нужно этого делать.

— Чушь!

— Джимми, перестань. — Отклоняется назад.

— Ты обо мне думаешь? Думаешь? — Встряхиваю ее. — Признайся, это ведь так, да? Потому что я думаю о тебе все время. Каждый чертов день!

— Думаю. Да! — Вспыхивает она, пытаясь вырваться. — Ну, и что? Это другое!

— Ни черта! — Притягиваю ее к себе, не боясь, что разойдутся швы на боку.

— Другое.

— Почему?

— Я уже говорила.

— Что? — Пытаюсь взглянуть ей в глаза. И когда, наконец, удается, произношу: — Что говорила? Что не любишь меня? Да ты лжешь самой себе!

— Отпусти, Джимми. — Просит тихо.

Втягивает голову в плечи.

— Отпущу. — Мы находимся так близко, что я не могу сопротивляться магии, которая тянет меня к ней. Мне хочется, ужасно, безумно хочется целовать ее губы, ласкать ее тело, быть в ней. И я выкрикиваю Элли прямо в лицо: — Отпущу, если ты поцелуешь меня и скажешь, что ничего не почувствовала!

— Нет. — Она сглатывает.

Смотрит на меня загнанным в угол зверьком.

— Последний поцелуй, Элли. — Кладу ладони на ее щеки и сжимаю. — И я исчезну из твоей жизни навсегда.

Ее движение назад не такое стремительное, как моё — к ее губам. Я успеваю первым. Притягиваю ее к себе и целую таким глубоким поцелуем, что мое сердце взвивается вверх и парит к небесам. Целую жадно, откровенно, грубо, так, что начинает кружиться голова. И замечаю, как она перестает сопротивляться, и больше не ударяет меня по плечам. Ее руки безвольно опускаются, а губы начинают несмело оживать под моим давлением.

С ума схожу. Зверею от ее запаха. Башню сносит от вкуса ее поцелуя, которого я никогда не забывал. Она не убегает, и я хочу больше. Пальцы путаются в ее волосах, впиваются в спину, скользят ниже, дергают край ее футболки и тянут вверх. Хочу содрать с нее всю одежду, чтобы не мешала мне любить мою Элли.

Мою.

Только мою.

Я наблюдаю за этой сценой через приоткрытую дверь. Забыл бумажник — так банально. Вошел в дом, прошел в гостиную и остановился, услышав голоса. «И я исчезну из твоей жизни навсегда» — на этих словах меня покачивает из стороны в сторону, потому что я вижу, как она подается назад, а он загребает ее своими лапами в охапку, прижимает к себе и вгрызается губами в ее губы.

Элли пытается вырваться, колотит его ладонями по плечам, упирается обеими руками, но ничего не выходит. А потом ее руки… сдаются. Такое простое движение, но оно нарушает мое и без того шаткое равновесие — мне приходится резко вдохнуть воздуха, чтобы удержаться в вертикальном положении. Тело накрывает сначала волной ледяного холода, а затем обжигает огнем, потому что внутри закипает настоящий вулкан.

Какая-то доля секунды, на которую ослабевает ее сопротивление, и у меня уже обрывается сердце. Вижу, как обессиленно опускаются ее кулаки ему на шею. Больше не молотят, но все еще выстраивают преграду. Она, эта преграда, так хлипка, что почти ничтожна. Лицо Элли замирает в немом выдохе, а Джимми продолжает жадно целовать ее. Пытается оживить губы, надеясь на встречную, ответную реакцию.

У меня останавливается дыхание. Хочется кричать от боли, а ноги сами почти делают шаг назад, когда прямо на моих глазах его руки, не дожидаясь разрешения, ныряют под край ее футболки.

Взрыв. Моя кровь вскипает, и одновременно с этим Элли толкает его в грудь. Она даже не отпрыгивает — падает назад, как от удара, потому что от неожиданности он отпускает руки. И она валится прямо на пол, на спину, и начинает судорожно отползать от него, суча ногами.

— Эл! — Бросается он за ней.

— Нет! — Выкрикивает.

И, пытаясь встать на ноги, судорожно трет руками лицо.

Он тянется к ней руками, отбрасывает одеяло и в этот момент… замечает меня. Его взгляд делается мрачным.

— Никогда больше… не смей… так делать! — Голос Элли звенит высокими нотами.

Она поднимается на ноги и, наконец, понимает, куда он смотрит. Оборачивается. Ее щеки пылают, губы горят от соприкосновения с его щетиной, глаза налиты слезами. Элли в настоящем ужасе. Закрыв рот рукой, она выбегает из комнаты и проносится мимо меня. Прочь из этой комнаты, подальше отсюда, от нас обоих. Ее шаги затихают где-то в кухне, и я их не слышу, потому что мое сердце уже бьет набатом — громко гремит в ушах.

— Майки, я… — Джимми запускает пятерню в волосы.

На его лице нет сожаления. Он расстроен, что ничего не вышло. Ему было плевать на меня и мои чувства. Ему давно уже плевать на всех, кроме себя.

— Прости, друг. — Произносит, опускаясь на кровать. — Ты мне жизнь спас, а я…

— Не надо. — Быстрыми шагами приближаюсь к комнате и застываю в дверном проеме. — Значит, так. Собирайся. Через полчаса мы поедем за твоей дочерью. Ты забираешь ее, я даю вам деньги из своих сбережений и помогаю покинуть страну. Это все, что я могу сейчас сделать. Надеюсь, что больше тебя не увижу.

— Майкл. — Вздыхает он, вздымая руки в воздух. — Я…

— Собирайся. — Решительно говорю я и захлопываю дверь.

— Останови здесь, — прошу, когда машина, прокравшись через аллею, притормаживает недалеко от моего дома.

Как мы и предполагали, тачка легавых пасется недалеко от парадного входа. Они припарковались возле соседского дома и наивно полагают, что выбрали лучшее место для наблюдения. Недоумки.

— Не торопись. — Говорит Майки. Он дотрагивается до моего локтя как-то уж слишком по-серьезному. Но в глаза не смотрит. Оглядывает местность. — Может, лучше мне сходить?

— Не нужно. Я сам. — Хлопаю его по плечу. — Сейчас пройду по этой тропинке, перемахну через забор и войду с черного хода. — Нащупываю в кармане ключи. — Все будет нормально, не переживай.

— Через забор? — Он косится на мой живот.

— Да посмотри, он мне по пояс. Ерунда же. — Отмахиваюсь.

Майкл неохотно кивает. Впивается пальцами в руль.

Я осторожно оборачиваюсь назад. Элли сидит за мной, поэтому мне приходится изловчиться, чтобы увидеть ее. При взгляде на меня ее глаза широко раскрываются, кровь отливает от лица. Она застывает, сжимая губы в тонкую полоску. Мне нравится, что, даже злясь на меня, эта девушка выглядит самой прекрасной на свете.

— Иди уже. — Хмуро произносит Майки.

А я не могу оторваться от нее. Сердце разрывается на части.

— Я быстро. — Говорю обоим, виновато улыбнувшись.

И Элли отворачивается к окну.

Выхожу, осматриваюсь и быстро иду по тропинке к границе владения. Все мысли сейчас захвачены думами о Софи. Даже боль в боку уже не ощущается так остро — стоит подумать, что не видел ее уже больше трех суток, и дышать становится труднее.

Изловчившись, с трудом, но перекидываю свое тело через деревянное ограждение. Едва ноги ступают на мягкий газон, оборачиваюсь. В тени дерева, укрытый раскидистой листвой, виднеется автомобиль Майкла. Не знаю, видит ли он, но показываю ему жестом, что все нормально. Разворачиваюсь и торопливо направляюсь к дому, исследуя глазами окна.

Другой бы прибил меня на месте за то, что я пытаюсь отбить у него жену, а этот еще помогает. И меня это приводит в еще большую растерянность, потому что я заметил, что Элли все-таки откликалась на мой поцелуй. Даже когда сопротивлялась. Ей хотелось, чтобы я ее целовал. Безумно хотелось.

И если бы Майки меня избил, сдал копам или вышвырнул из своего дома к чертовой матери, я бы не отступился. Все равно бы вернулся за женщиной, которую люблю. Мы могли бы начать новую жизнь где-то далеко отсюда. Но теперь…

Да… Майки чертовски умен. Мой соперник никогда не был слабее меня. Хитрый, терпеливый Салливан. Он всегда знал, как сделать так, чтобы быть для нее лучшим. Чтобы у нее и мысли не было уйти от него к другому. Везучий и расчетливый гаденыш.

Подумав об этом, не могу сдержать ухмылку. Наваливаюсь плечом на дверь, приникаю ухом и прислушиваюсь. Тишина. Осторожно вставляю ключ и вхожу. В доме определенно кто-то есть. Из кухни доносятся голоса. Женские, нервные. Иду медленно, стараюсь ступать неслышно, но после очередного окрика ускоряю шаг и буквально врываюсь в кухню.

— Никто отсюда не выйдет, пока я не верну свой товар и бабки!

— Не приближайся к моему ребенку!

Все присутствующие замирают, оглянувшись на звук открывшейся двери. В моей груди рождается тихий гнев от увиденного. И он тут же перерастает в дикую ярость, которая взвивается и клокочет где-то уже в горле. Сердце пускается галопом, когда я вижу Джо на своей кухне.

Он сильно постарел, осунулся, потерял часть зубов и твердость осанки. Ублюдок одет в какое-то тряпье, небрит, но на его лице все та же самодовольная ухмылка. Она не исчезает даже тогда, когда он поднимает на меня мутные глаза. Джо заметно напрягается, быстро оценив свои шансы, и бросает короткий взгляд на столешницу гарнитура, где могут лежать ножи. Ведь оружия у него с собой нет, в руках пусто, а справиться со мной теперь, когда я вымахал и стал с ним одного роста, ему будет непросто.

— Спокойно. — Поднимаю вверх ладони, показывая, что не опасен для него.

Мне не нужно, чтобы он дергался, ведь в кухне собралась вся моя семья. Софи за столом в углу — застыла с карандашом в руке. Мэгги возле дочери — обнимает ее за плечи. Мать — справа у окна, держится за разбитую губу. Похоже, я появился как раз вовремя: этот козел уже врезал ей.