Кэтрин Стоун - Иллюзии

— Потому что даже сейчас, по прошествии долгого времени, мне приятно слышать, что ты о чем-то сожалеешь.

— Как давно это случилось?

— В октябре будет три года. Седьмого октября. — Джиллиан тряхнула копной темно-рыжих волос. — Сейчас ты извинился, и мне хочется думать, что ты сделал это искренне, но ты хоть что-нибудь вспомнил?

— Нет.

Выражение ее лица не изменилось от этой правды. Она была благодарна ему за извинения, хотя и запоздалые. Но лучше бы он сказал эти слова три года назад, лучше бы это была страстная мольба простить его за непрощаемое. Гнев Чейза на жестокость его брата вылился в мощный порыв, и он сказал слова, не успев осмыслить их значение:

— Почему ты осталась с ним после того, что он с тобой сделал?

«С ним». Это была непростительная ошибка. Чейз произнес это в сердцах, эмоционально стараясь отмежеваться от человека, который так глубоко ее обидел. Пока Чейз ждал реакции Джиллиан, его вероломное — и такое глупое — сердце уговаривало его снова и снова: «Скажи ей всю правду. Скажи ей, кто ты такой. Пусть она знает, что ты, несмотря на все ужасы твоей жизни, никогда не причинил бы ей такую боль».

— Потому что я любила его… тебя, — ответила Джиллиан и, улыбнувшись, пояснила: — Иногда я думаю о тебе — о тебе, каким ты был тогда, — как «о нем».

— Правда? На обеде у твоих родителей ты, похоже, абсолютно точно знала, кто я такой. Была ли тому причиной моя внешность?

— Нет. Иногда ты сильно отличаешься от того, каким я тебя помню. Но я знаю, что это из-за того, что у тебя в душе. Раньше ты очень редко бывал со мной нежен. Не знаю, почему это так. Ты скрывал ее от меня. Но я знала, что она в тебе есть. Я знала, каким внимательным, нежным и добрым ты можешь быть.

— И ты увидела что-то во мне после моего возвращения? Внимание? Доброту? Нежность?

— О да, — улыбнулась Джиллиан, увидев эту нежность в его серых, нет — удивительно голубых-голубых глазах. — Наверное, ты не помнишь о нашей девочке, но мне кажется, печаль, которую ты испытал, услышав о ней сейчас, ты должен был испытать и тогда, просто ты не говорил мне об этом.

— Я уверен, что он… что я это чувствовал.

— Ты знаешь, почему он… почему ты не хотел иметь детей?

С минуту поколебавшись, Чейз ответил за себя, высказал правду, которая лежала на его израненном сердце:

— Возможно, я боялся ответственности. Или я думал, что ничего не смогу предложить нашему ребенку и, как бы ни старался, не сумею защитить его от всех печалей и трагедий жизни.

— Ты казался очень напуганным, когда я впервые сказала тебе о нем, — призналась Джиллиан, вспомнив тот страх, который предшествовал его злости. — Но я тоже была напугана, Чейз. Мысль о том, что наш ребенок, наша дочка, будет горевать обо мне, как я горевала о своей матери, пугала меня. Но я решила, что вместе мы можем дать ей многое и хотя бы один из нас всегда будет рядом с ней, чтобы отдать ей свою любовь, нежность и защиту. Моя беременность не была случайной. Я знаю, мне следовало бы предупредить тебя, что я хочу забеременеть, но я думала, это будет для тебя приятным сюрпризом, чем-то, что сделает тебя счастливым.

Но Чейз Кинкейд не почувствовал себя счастливым, он только разозлился и так жестоко отказался разделить с женой ее горе, когда беременность, которую она так ждала, закончилась выкидышем.

А вдруг прямо сейчас Джиллиан Кинкейд признается Чейзу Карлтону, что боль, причиненная ей его братом, была настолько глубокой и сильной, что привела к трагедии в ту туманную ночь на море? Вдруг она признается, что, действуя под влиянием импульса, она опустила кливер на его голову, нет, не для того, чтобы его убить, но — да! — чтобы тоже причинить ему боль и тем самым привлечь к себе его внимание? А что, если она потом добавит, что, увидев, как он, шатаясь, направился к борту, она решила помочь ему оказаться в море, которое он любил больше, чем свою жену?

«Могу ли я ее винить за это? Захочу ли я, чтобы она провела остаток жизни за решеткой только потому, что мечтала завоевать любовь собственного мужа? Нет, — решил он, — я не буду ее ни в чем винить».

Чейзу следовало бы сказать ей правду прямо сейчас, потому что, если Джиллиан и убила его брата, она все равно невиновна. Опасный холод зла, который он почувствовал на борту «Морской богини», тот лед, который окутал его сердце, был не чем иным, как отпечатками сердца его брата, и у Чейза создалось впечатление, что опасность грозила Джиллиан, а вовсе не исходила от нее.

Он должен рассказать ей правду.

И после того, как он это сделает, он распрощается с ней навсегда.

Но Джиллиан его опередила:

— Я хотела бы, чтобы ты был со мной нежен, Чейз. Но… наверное… еще слишком рано. Думаю, сначала нам надо получше узнать друг друга.

«Получше узнать друг друга». Эти слова наполнили сердце Чейза надеждой. Джиллиан сказала «получше узнать друг друга», а не узнать побольше о прошлом. Словно этого прошлого вообще не существовало. Словно сейчас главным было настоящее и будущее. Словно самыми главными были сейчас Джиллиан Кинкейд и Чейз Карлтон: женщина, которая когда-то любила мужчину, прятавшего от нее свою нежность, и мужчина, который до настоящего времени никогда в своей жизни не знал этой нежности.

Молча Чейз протянул к ней руку, и она нежно сжала ее обеими руками. Так они и заснули, крепко держась за руки, и сны их были полны мечты и надежды.

Эту неделю в раю Джиллиан и Чейз жили только настоящим, благоговейно восторгаясь окружающей их природой: красно-оранжевым блеском пихт на фоне лазурного неба, потрясающими закатами, окрашенными в разнообразные цвета — розовато-лиловые, розовые, пурпурные и золотые, — и теми сокровищами, которые давало им море.

Они часами плавали в лагуне, наслаждаясь тишиной моря и его красками. После несчастного случая Джиллиан не могла бегать, прыгать, совершать далекие прогулки. Но она могла плавать. И без всяких преувеличений она была отличной пловчихой.

Она была достаточно сильной, чтобы доплыть от яхты до берега. Эта непрошеная мысль пришла к Чейзу без предупреждения, но он быстро и сердито ее отбросил.

Они говорили о море, цветах, закатах и звездах, и с этими признаниями о красоте природы, с улыбками и взглядами, сопровождавшими эти слова, к ним пришло понимание. Джиллиан узнала, что Чейз был таким, каким она его знала раньше, разве что он стал более чувствительным, более вдумчивым и более нежным, чем она могла от него ожидать. А Чейз впервые за всю свою жизнь узнал, что такое счастье, покой и любовь.

Каждый из них познал одиночество. Для Чейза одиночество было постоянным спутником его жизни. У Джиллиан одиночество шло полосами: сначала она потеряла мать, а затем и лучшую подругу, и потом еще шесть лет, когда она любила так отчаянно и так тщетно. За время их жизни в раю Джиллиан и Чейз почти не говорили об одиночестве, которое им было хорошо знакомо, а если и вспоминали иногда о нем, то как о чем-то оставшемся в прошлом, как о черной густой тени, которая когда-то затмевала их жизнь, а сейчас исчезла навсегда.

За эту неделю они часто дотрагивались друг до друга и делали это так естественно и нежно, с таким опьянением и теплотой, с какой морской ветерок ласкал их кожу. Иногда непроизвольно пальцы их рук переплетались, и, осознав это, они улыбались друг другу и не спешили их расцепить. Он стирал с ее лица соленые капли моря, а во время прогулок нежно обнимал за талию, и во время сна, такого мирного, их пальцы снова переплетались.

Они целовались, и эти поцелуи были осторожными, чистыми и невинными, похожими на шепот, раскрывающими друг другу их сердца и души. Они смаковали свои восторги, дорожа ими и откладывая радость разделения страсти на более позднее время.

Более позднее время… Когда они вернутся из рая и окунутся в реальность. Когда они покинут спокойное волшебство настоящего и вернутся в мир, заполненный темными тенями прошлого и черной неопределенностью будущего. В эту неделю на Бора-Бора Чейз был таким, каким никогда не знал себя прежде: нежным и любящим. Любовь в блестящих глазах Джиллиан предназначалась для него, а не для его светлого брата… Разве не так?

«Да, — отвечало его сердце. — Все ее внимание предназначено тебе… тебе». «А как ты вознаградишь ее за это внимание? — спрашивал ехидный тайный голос. — Обманывая ее? Этот обман был оправдан, когда ты хотел доказать, что она убийца, разоблачить ее и сдать в полицию, а сейчас это просто эгоизм, жадность изголодавшегося одинокого сердца.

Конечно, это можно оправдать. Если ты хочешь остаться с Джиллиан навсегда, наслаждаясь ее теплом, живи с этим чудовищным обманом. И она тоже будет с ним жить».

Но Чейз Карлтон и Джиллиан Кинкейд не могли жить в этом волшебном раю вечно, и Чейз знал, что Джиллиан заслуживает правды. Он все ей расскажет, убеждал он себя. По возвращении в Лос-Анджелес он снова постоит на борту «Морской богини», чтобы встретиться с призраком своего брата, а потом расскажет ей все.

А что, если он не выдержит противостояния призрака своего брата? А что, если даже из водяной могилы он откажется делиться с ним своими сокровищами, особенно самым дорогим из них?

Тогда у него останется эта неделя в раю вместе с Джиллиан. Это уже само по себе большое счастье, какого Чейз Карлтон раньше и вообразить себе не мог.

Он протянул ей серьги сразу после того, как они сели на самолет до Лос-Анджелеса. Это был таитянский жемчуг, блестящий, светящийся и прекрасно обработанный.

— В каждой жемчужине своя маленькая радуга, — проговорила Джиллиан, с восторгом рассматривая радужные белые жемчужины. — Спасибо, Чейз. Я их люблю. — «Я люблю тебя».

Самолет приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса строго по расписанию: в шесть часов сорок пять минут вечера. По пути в Клермонт Джиллиан и Чейз заехали к Клаудии и Эдварду, чтобы забрать Энни. Оказавшись дома, они почувствовали себя так, словно снова попали в рай, словно волшебство возвратилось вместе с ними.