Он останется в Тасмании, чтобы наладить работу по изучению и защите медянки Тиллмана. Он будет ведущим лепидоптеристом, а они окажут все возможное содействие. Никаких вопросов, ни споров.

Так все и вышло.

Я был бесконечно счастлив. Потому что это значило, что он остается в Тасмании.

Я предложил ему переехать ко мне. Сказал, что влюбился в него, а он в ответ обнял меня, поцеловал и признался, что чувствует то же самое. Бабочки в моем животе трансформировались в любовь, сказал он. Самая выдающаяся метаморфоза. От его слов мое сердце запело.

Но он решил, что съезжаться нам еще рано. Я понимал, чем он руководствовался — в конце концов мы знали друг друга всего три недели, — но все же был немного расстроен.

В день, когда я увидел его на полу в моей гостиной, одетого в пижаму и с Розмари под боком, я захотел этого на постоянной основе. А когда он чуть не погиб во время пожара, определился со своими приоритетами и со своим сердцем окончательно. Но он считал, что нам пока рано жить вместе, и я уважал его решение.

Он арендовал дом в Лонсестоне и перевез туда свои вещи. Неделю, пока их доставляли из Мельбурна, он жил у меня. И то была невероятная неделя, с чем согласился даже он сам. Мы разговаривали, смеялись, готовили вместе, а секс был просто потрясающим. Но Лоусон не хотел торопить события из опасения разрушить то, что могло стать чем-то чудесным. Он и правда посадил бурсарию рядом с розмарином с северной стороны моего дома. Для него это было практически обещанием надолго остаться со мной. Ну а мне дарило надежду, что если через год или два — или даже десять — там поселятся бабочки, то он будет здесь, чтобы это увидеть.

Но в Лонсестоне была его работа, поэтому для него имело смысл жить именно там. Я говорил себе, что Лонсестон намного ближе, чем Мельбурн, и что сорок пять минут езды это ерунда. Во вторую неделю мы провели врозь всего пару ночей, и, хотя это позволяло мне сосредоточиться на работе, я скучал по нему.

Но он пригласил меня и, конечно же, Розмари к себе на выходные и, когда я приехал в пятницу вечером, поздоровался со мной потрясающим поцелуем.

— Как дела на работе?

— Хлопотно. Мы минимизируем ущерб и осуществляем планы по восстановлению, — сказал я и снова поцеловал его. Через неделю после пожара я привез Лоусона на место, где он нашел медянок Тиллмана. Там все было выжжено. Не уцелело ни единого деревца, и это было отрезвляющим напоминанием о том, как близко он был к тому, чтобы погибнуть. — Работы на целый год. А что у тебя?

Он улыбнулся, и в уголках его глаз собрались морщинки.

— Все отлично. Завтра покажу тебе кое-что.

— Может, покажешь сегодня?

Он покачал головой и, взяв меня за руку, потянул в спальню.

— Не-а. У меня другие планы на сегодняшний вечер.

— Да-а? И какие же?

— Ты.


***


Лоусон приготовил мне завтрак, мы оделись, и он повез меня в дом Уорнера Тиллмана. Я был здесь несколько раз, но Лоусон приезжал сюда каждый день. Пока он обходил вокруг дома, мы услышали голос профессора.

— Сюда, мальчики.

Лоусон бодрым шагом прошел прямиком внутрь. Он пребывал в таком восторженном настроении, и мне было радостно видеть, как он руководит своей собственной командой и добивается улучшения условий существования видов.

— Еще нет?

— Вот-вот начнется.

Я перевел взгляд с одного на другого.

— Начнется что именно?

Лоусон подвел меня к стеклянной витрине, за которой был кокон.

— Ты смотришь на куколку медянки Тиллмана. Мы являемся свидетелями тому, чего не видел еще никто в мире. Появления самой первой медянки Тиллмана. Имаго.

— Эмарго… что?

— Имаго. Это финальная стадия развития полностью сформированной взрослой особи. Когда гусеница формируется в бабочку.

Я улыбнулся ему. Это было так похоже на него самого. Я наконец-то увидел его в своей стихии, занимающимся тем, для чего он был рожден. Он годы провел в состоянии гусеницы, усердно работая и оставаясь никем незамеченным. Но теперь… Теперь у него выросли крылья, и мир увидел поистине великолепного человека. Впрочем, я придержал эту аналогию при себе. Пока.

Тут куколка, словно по волшебству, зашевелилась и начала раскрываться. И в мир явилась маленькая бабочка медного цвета. Имаго.

Это было невероятно.

Я посмотрел на Лоусона, на его лицо, на изумление и восхищение в его взгляде, и то, что он видел в бабочке, я видел в нем.

Лоусон Гейл. Имаго.