Бритт ощутила короткую вспышку раскаяния. А что, если она не увидит Дэвида? Это был риск, но приходилось рисковать. В конце концов у нее полно забот и без какого-то телефонного звонка.


В начале одиннадцатого Дэвид загнал свой «мерседес» в гараж на Парк-лейн, отдал ключи сторожу и пересек улицу, направляясь к Гровенор-хаус, в котором Логан Грин имел небольшую, но фешенебельную служебную квартиру для развлечения иностранных бизнесменов и для встреч с эпизодическими любовницами. Дэвид уже рассмотрел и отмел возможность того, что туда с полуголой секретаршей в обнимку неожиданно заявится Логан, возвращающийся с одной из бесчисленных служебных вечеринок, устраиваемых корпорацией «Грин коммюникейшнс», диапазон которых простирался от выпивки с теплым пивом и картофельными чижами в комнате помощников редактора в «Дейли ньюс» до приема для высшего начальства в «Савое».

Завтра, однако, будет Сочельник, и Дэвид рассудил, что величавый патриарх Логан Грин умерит свою страсть к высоким блондинкам, вполне годящимся ему в дочери, и вернется в лоно родной семьи в ее скромном тридцатикомнатном особняке на берегу Темзы в Брее.

Поскольку Логан превратил эту квартиру в нервный центр своей империи с самыми современными средствами связи и с факсами в кабинете и в спальне и даже завел небольшой серый ящик размером не больше портфеля, позволяющий ему связаться с любым из разбросанных по всему свету собственных владений хоть с унитаза, то у Дэвида не будет нужды выходить в город, по крайней мере, три дня. Именно столько он рассчитывал здесь пробыть.


Когда телефон зазвонил во второй раз за вечер, Бритт была уверена, что это Дэвид, и потому необычно долго не могла сообразить, кто же в действительности на другом конце провода.

– Привет, Бритт. Это Конрад Маркс.

Бритт бросила взгляд на часы. Половина одиннадцатого. Вопреки всякой логике она на минуту решила, что у него, возможно, какие-то новости о Дэвиде. Она с трудом могла себе представить Дэвида рыдающим на миниатюрном плече Конрада, но кто его знает. Может быть, они встретились в клубе «Гручо».

– Вы, вероятно, удивляетесь, с какой стати я звоню вам так поздно.

– Да, есть немного.

– Извините. Я сова. Лучшие решения у меня бывают около двух ночи. Скажите, пожалуйста, не сможете ли вы зайти ко мне в офис завтра? Есть кое-что, что мне необходимо обсудить с вами, и я хотел бы, чтобы это было утрясено или, по крайней мере, положено в сито до того, как мы все удалимся в юдоль увечий и убийств, то бишь в семью.

– Когда мне лучше прийти? – Бритт все еще терялась в догадках по поводу этого звонка.

– В любое удобное для вас время.

– В середине дня?

К этому времени Дэвид наверняка свяжется с ней, если он собирается это сделать, и во всяком случае ему полезно будет узнать, что она не торчит здесь, привязанная к телефону.

– Прекрасно. Я кое-что отменю. До завтра. Приятных сновидений.

Бритт сидела с трубной в руне примерно минуту. Что же такое собрался сообщить ей Конрад Маркс, что он отменяет встречи накануне Рождества? И уже положив трубку, Бритт с изумлением поняла, что за весь день ни разу не вспомнила о работе.


Лиз проснулась раньше обычного и носком ноги дотянулась до шторы, чтобы раздвинуть ее. Как она обнаружила, одним из достоинств этого коттеджа было то, что, если лечь на левую половину кровати и нагромоздить побольше подушек, можно видеть часть сада, кусочек оранжереи и маленькую полосну поля, даже не вставая с постели.

Но этим утром она была настроена более энергично. Сегодня Сочельник, у нее куча дел, и она, надев толстый халат и меховые мокасины, бесшумно спустилась вниз и приготовила себе чашку чаю. Спасибо «Aгe», теперь заправленной мазутом под завязку, – в кухне было восхитительно тепло, и Лиз прислонилась к плите в ожидании, когда закипит чайник. Она боролась с искушением стащить один сладкий пирожок из тех, что испекла вчера вечером, и в конце концов так и сделала, ощущая легкие угрызения совести, за которыми быстро последовало отпущение грехов на том основании, что теперь в конце концов было Рождество.

Прихватив с собой чай в постель для последних пяти минут сибаритствования, она из небольшого створчатого окна, расчерченного стрелами инея, смотрела на клубящийся в долине туман, над которым синело чистое небо, по густоте цвета почти не уступавшее небу Прованса. Температура была, однако, далека от средиземноморской. Слегка поеживаясь, Лиз плотнее запахнула халат.

Глядя на мирную долину, она спрашивала себя, где Дэвид собирается провести Рождество. Должно быть, в каком-нибудь роскошном отеле. Наверняка не дома. Она не могла представить себе Бритт за домашней стряпней.

Наблюдая, как пар от ее дыхания клубится в холодном воздухе, Лиз вспомнила свое самое первое Рождество с Дэвидом. Они провели его тоже в гостинице. Ее родители неожиданно заявили, что отправляются на Рождество в Швейцарию. Лиз потребовалось несколько дней, чтобы прийти в себя от внезапного открытия, что ее родители такие же люди. И что у них есть право выбора. И они выбрали не Рождество в семейном кругу, а более устраивающее их катание на лыжах. Втайне Лиз была шокирована и весьма обижена. Рождество она всегда встречала в семье. И когда Дэвид предложил ей провести его в отеле, это прозвучало для нее дико. Отели – не место для встречи Рождества, что бы ни думали об этом ее родители. Какое Рождество, когда кругом только чужие лица, когда делать нечего, кроме как сидеть, смотреть телевизор и в ожидании следующей еды томиться от скуки? Идея казалась ужасной. Но Дэвид сказал: подожди, увидишь сама, что тебе это понравится.

И он оказался прав, ей это понравилось, хотя и не с самого начала. «Уистон Мейнор» оказался не похож ни на один отель, в котором она побывала до этого или после. С того момента, когда вы переступали порог «Уистона», вы оказывались в девятнадцатом веке. И сначала Лиз с ужасом решила, что ей придется одеваться как матрона викторианской эпохи, играть в салонные игры и есть фаршированного гуся, это ей-то, которая ненавидела отели, где вас встречает мажордом или даже просто сажают за столик с другими людьми. Она ожидала, что это будет кошмарно, что будет полно скучных людей с бакенбардами, напоминающими бараньи котлетки, и комплексом Шерлока Холмса. Это был лучший рождественский праздник из всех, какие у нее были. С самого первого момента, когда ей вручили стакан пунша, приготовленного по рецепту миссис Битон, Лиз увидела, что двадцать остальных гостей в большинстве своем молоды, дружелюбны и застенчивы почти как она, и начала расслабляться и получать удовольствие. Ко второму дню Рождества она побеждала в викторинах и могла спеть «Дейзи, Дейзи» без аккомпанемента.

Но настоящим открытием для нее стал сам Дэвид. Она и не подозревала в нем таланта к перевоплощению или способности исполнить целый мюзик-холльный номер. А его полное непристойных намеков толкование песенки «Мой старикашка пригласил меня в фургон» заставило ее смеяться до слез.

Но прекраснее всего были ночи. Счастливая и усталая от прогулки по окрестностям или от долгой игры в шарады, она проскальзывала под простыню в своей викторианской ночной рубашке, но ей удавалось остаться в ней ровно столько, сколько требовалось Дэвиду, чтобы тоже забраться в постель. Он тут же стягивал ее, и Лиз смеялась и радовалась, что единственной современной вещью в этом отеле было центральное отопление. Все еще смеясь, они скатывались с кровати на пол и занимались там вещами, которые в викторианскую эпоху вряд ли удостоились бы одобрения, до тех пор, пока не засыпали там же, на полу, не разнимая объятий. Дрожа от холода и хихикая, они просыпались рано утром и повторяли все снова в широкой кровати красного дерева.


– Привет, Бритт, садитесь. Могу я предложить вам стакан вина?

Конрад сделал глоток из элегантного треугольного стакана, в котором Бритт узнала предмет из уникальной коллекции «Свен Данск». Он стоил, вероятно, не меньше стола, на котором стоял. Дела у «Метро ТВ», похоже, идут хорошо. С языка у Бритт едва не сорвалось «спасибо, нет, я жду ребенка», но что-то ей подсказало, что эту информацию лучше придержать.

– Спасибо, нет, Конрад. Если можно, минеральной воды.

Пока Конрад наливал ей стакан «Перье», клал туда кусочек льда и добавлял дольку лимона, Бритт гадала, чем же заслужила этот королевский прием. Ну ладно, пусть Конрад в восторге от передачи «Итак, вы поняли, что у вас проблемы», пусть они в «Метро ТВ» собираются осуществить другие ее идеи, но до сих пор с ней обходились, как с любым другим независимым продюсером, иными словами, как со слегка назойливым представителем маленькой компании, которой могущественная и престижная «Метро ТВ» делает большое одолжение уже тем, что соглашается брать у нее программы.

И вдруг такой прием. Бритт пришло в голову, что, возможно, Конрад собирается уговорить ее сделать то, что она может не захотеть делать. Например, заседать от имени «Метро ТВ» в каком-нибудь скучном до зевоты комитете, изображающем из себя нечто великое и благое. Бритт всегда как черт ладана боялась этих бесконечных часов бесплатной работы только ради того, чтобы приобрести имя в какой-либо отрасли, но, может быть, ей пора подниматься на более высокий уровень. Единственным, что может оправдать участие во всяких там комитетах в этом показушном мире, является возможность завязать знакомства, которые когда-нибудь потом могут оказаться полезными. Однако Конрад наверняка не станет звонить ей в половине одиннадцатого вечера, отменять свои встречи и принимать ее накануне Рождества только ради того, чтобы пригласить ее заседать в комитете.

Но потом Бритт вдруг пришло в голову гораздо более правдоподобное объяснение тому, что Конрад прибег к такой драматической тактике и демонстрации своей мощи, словно горилла во время течки. Он хочет затащить ее в свою постель.

Бритт подавила снисходительную усмешку по поводу момента, который Конрад выбрал для этого. Она сидит здесь, а отец ее ребенка только что скрылся в неизвестном направлении. Она не могла припомнить времени, когда ей меньше, чем сейчас, хотелось бы заводить роман.