Каринка потопала ногами, разгоняя кровь – мороз был небольшой, но ощутимый. Она вывела себя погулять – ей теперь надо было много гулять, есть фрукты, не волноваться – а чего волноваться-то? Подумаешь! Ну, ребенок. Ну, без отца. Ничего, не пропадем. Вон мама как обрадовалась, и отчим. Все будет хорошо. После той странной эсэмэски Димка так и не появился. Они несколько раз поговорили по телефону, но Каринка не стала ему ничего рассказывать – а зачем? Все и так ясно. Не она женщина его мечты. Ну и пусть. Но в самом дальнем уголке ее души обитала горькая обида – Каринка представляла ее как маленькое облезлое существо вроде обезьянки, которое сидит, скорчившись, в темноте и тихо подвывает. Иногда обезьянка вырастала до размеров Кинг-Конга, и тогда Каринка срочно принимала меры по спасению себя и малыша: а вдруг Кинг-Конг его напугает? Спасалась она бананом, апельсином или пирожным, а то покупала что-нибудь для маленького – очередные башмачки или машинку, хотя до того времени, когда он станет играть в машинки и носить башмачки, было еще далеко. Ну да, он – конечно, это будет мальчик! Каринка даже имя придумала – Павлик. Павел Дмитриевич – красиво! Ну и пусть немодно, а ей нравится.

На детской площадке, куда она забрела, никого не было, только с горки катался ребятенок в красном комбинезончике – пыхтя, взбирался по ступенькам, а потом со счастливым визгом съезжал вниз. Мама в дубленке и смешной ушастой шапке стояла рядом, держа в руке пластмассовую лопатку.

– Это ваш карапуз?

– Моя баловница! Никак не накатается.

– Ох, когда же мой так будет кататься.

– У вас есть ребенок? – Анна покосилась на нее: совсем юная с виду девушка, почти девочка, в шубке и забавных мохнатых сапожках.

– Пока нет, но скоро будет. В апреле. Мальчик.

– Поздравляю!

– Спасибо!

– Какие у вас… валеночки.

– Это угги.

– Угги?

Девочка повертела ногой.

– Ага, последний писк. Очень тепло и удобно.

Совсем я отстала от жизни, подумала Анна. Надо же, угги! А девочка забавная.

– А это страшно?

– Что?

– Ребенок. Рожать и всякое такое?

– Да нет, почему страшно – это прекрасно.

– А, я что-то волнуюсь. А вдруг я не справлюсь? Нет, мама, конечно, поможет, и отчим…

– А папа?

– Папа от нас ушел, давно уже, да от него и толку никакого не было…

– Нет, я имела в виду – папа вашего малыша?

– А! Дима? Он не знает.

– Вы не женаты? Простите, это не мое дело…

– Да ничего. Нет, не женаты. А он на мне никогда и не женится.

– Почему же? Вы такая милая!

– Не знаю, может, и милая. Только не я – женщина его мечты.

– Как это?

И Каринка взяла, да и рассказала ей все: про индейское лето, про женщину его мечты, про их «высокие отношения», про свои надежды и разочарования – чужой, совершенно незнакомой женщине, которая смотрела с таким сочувствием и так переживала, что Каринка сама чуть было не заплакала, но удержалась.

– Вот. Такая история, – сказала она, шмыгая носом. – Простите. И зачем я все на вас вывалила. Просто мне совсем не с кем поговорить, не маме же рассказывать, правда? Мама только расстроится.

– Конечно. Ничего страшного. Я вас понимаю. – Анна улыбнулась. Ей было так тяжело на душе, как никогда, но она улыбалась.

– А вы тут живете рядом, да? – Каринка топала ногами – замерзла.

– Нет! Мы… мы тут в гостях. Ненадолго, – соврала Анна. – А вам пора идти, а то простудитесь.

– Ага, сейчас пойду. Жалко, что вы уедете, а то, может, еще бы когда поговорили…

– Вы… знаете что… Вы не расстраивайтесь! – неожиданно для себя самой сказала Анна. – Все у вас будет хорошо, вот увидите! И Дима… ваш… позвонит. Обязательно. И он так обрадуется ребенку!

– Откуда вы можете знать?

– Знаю. Я в этом уверена! Прощайте.

Анна теперь знала, что ей делать: все сомнения окончательно разрешились, и та тяжесть, что камнем лежала на душе, куда-то исчезла – снег скрипел под ногами, солнце светило, и Женечка радостно ковыряла сугроб красной лопаткой. Скоро Новый год, елка, запах мандаринов и хвои, разноцветные гирлянды, подарки в золотых бумажках… Она обернулась и помахала рукой девочке в белой шубке: пока! Ты его получишь, свой главный подарок. А Каринка растерянно смотрела ей вслед: а может, и правда все наладится, а?

* * *

Когда Димка собрался, наконец, к Каринке, было уже Рождество. Новый год они с мамой встречали у Ирки, а Карине он позвонил в десять минут первого – та ответила сонным голосом, и он удивился:

– Ты что, уже спишь?!

– Ага… – И она сладко зевнула.

– Ну, спи дальше! С Новым годом! – А сам подумал: что это с ней? Не заболела ли?

Накупил подарков, фруктов – она попросила бананов и груш, апельсинов не надо, врач ей запретил апельсины, но Димке она не стала об этом говорить. Все это время они перезванивались, и Каринка разговаривала с ним как всегда, в своей обычной манере, так что Димка был совершенно не готов к тому, что увидел. Впрочем, он и заметил-то не сразу. Только на кухне, когда она полезла в его пакет и, достав банан, радостно за него принялась, он вдруг понял, что означает ее просторный разноцветный свитер:

– Ты что… ты беременна?

– Ага! Уже шестой месяц! – Она нежно погладила живот.

– Шестой месяц?!

Когда Каринка подняла голову, он исчез. Вот только что был – и нету! Она поморгала: неужели он ей примерещился? Да нет, вот же бананы! Димка был в комнате – сидел на диване, повесив голову, и Каринка слегка затосковала: конечно, этого следовало ожидать. Так я и знала… Он мрачно взглянул на нее и спросил:

– Я что, тебе совсем не нужен?

Каринка так удивилась, что чуть не уронила банан: ей вдруг показалось, что она исполняет роль в пьесе с перепутанным текстом – это же была ее реплика!

– Почему… не нужен…

– Уже шестой месяц, а ты мне даже не сказала, что у нас будет ребенок!

У нас! Он говорит – «у нас»! Каринка сразу успокоилась и подошла к нему поближе, положив банановую шкурку на стол. А Димка чувствовал себя просто героем водевиля: да что ж это такое! Просто «День сурка» какой-то! Почему все так дико повторяется, почему? И почему они сразу вычеркивают его из своей жизни?! Анна, теперь и Каринка…

– Дим, я как узнала, так и собиралась тебе сказать, честно! Но ты тогда не приехал, а потом мы не виделись, а по телефону мне не хотелось…

– Подожди… Это я когда не приехал? В сентябре?! – Он так изменился в лице, что Каринка слегка напугалась и подошла еще ближе, тревожно вглядываясь в него.

– Ну да, в сентябре. И вообще, это я думала, что тебе не нужна – ты же почти четыре месяца не приезжал!

– Четыре месяца?

– Ну да. И не звонил.

– Как не звонил? Мы же с тобой разговаривали! Сколько раз!

– А это я звонила. Все время. Ты не заметил?

Он не заметил. Он был слишком занят, чтобы замечать! Он страдал! Черт побери все на свете!

– Дим? – Каринка заглянула ему в лицо и вдруг осторожно присела к нему на колено. Она была такая родная, уютная в этом смешном свитере, теплая, тяжеленькая, серьезная, что Димка совсем расстроился и с тоской покосился на ее ноги в белых шерстяных носочках с помпонами. Она обняла его и погладила по голове:

– Ну что ты? Зачем ты говоришь, что не нужен! Как ты можешь быть не нужен, если я тебя люблю!

– Как… любишь?

– Так.

– Ты… меня любишь?

– Ну да.

– И давно?

– Что значит – давно? Всегда.

– Как… всегда? А почему ты мне ни разу этого не сказала?!

– А должна была? Мне казалось, это и так понятно – стала бы я с тобой спать, если бы не любила! А ты что думал?

– Я? Ты знаешь, мне сейчас кажется, что я вообще не думал. Судя по всему, утратил эту способность еще в младенчестве. Господи, какой я идиот! Прости меня!

– Ладно, – сказала Каринка важно. – Так и быть. Мы с Павликом тебя прощаем.

– С Павликом?

– Ага! Здорово я придумала? Павлик! Тебе нравится? Ты Дмитрий Павлович, а он будет Павел Дмитриевич, а если у него тоже потом мальчик родится, получится опять Дмитрий… Павлович… Дим, ты что?!

Он так сильно ее обнял, что Каринка слегка задохнулась, но тут же отпустил и уткнулся носом ей в живот, потом поднял голову, и она улыбнулась: такое изумление было у него в глазах:

– Я его чувствую. Он толкается. Павел Дмитриевич!

– Это он тебе радуется.

Она его любит! Она решила назвать мальчика Павликом! Господи, и о чем он все это время думал?! О чем, о чем… Об Анне, конечно. Просидев три часа в машине под окнами Анны, он вернулся к ней, охваченный стыдом и раскаянием: Димка представил свою Ирку, окруженную кучей родственников – любящий муж, две бабушки, дедушка, брат, и все прыгают вокруг нее и Дениски, а она еще стонет, что замучилась и устала, а как же тогда справлялась Анна?! Совершенно одна, с ребенком, рядом с умирающим человеком? А Димка в это время в общем-то прекрасно жил, упиваясь собственными страданиями! Вот черт! И он вернулся, полный решимости все исправить, начать сначала, помогать, оберегать и любить.

Но рано утром Анна его выставила, чтобы Женечка не задавала вопросов, и Димка с трудом дожил до выходных – Женечку забрала бабушка, и они провели вместе два совершенно безумных дня. Потом ему досталась всего одна суббота, а в следующий раз пришлось уехать еще вечером, потому что Анна ждала заказчика. Он видел, что никак не может вписаться в ее налаженную жизнь – так же, как не вписывался в ее крошечную квартирку. Анна как-то не принимала его всерьез и относилась почти так же, как к Женечке, словно он все еще был тем мальчиком, который играл в индейцев в зарослях малины. Да он и сам чувствовал себя примерно так, как в малиннике – жарко, сладко, больно от колючек и… оскомина во рту.

Все чаще он вспоминал Каринку, которая сравнила его страсть с наркотической зависимостью – похоже, она была права. И когда Анна сказала ему: знаешь что, давай мы немножко отдохнем друг от друга – Димка неожиданно испытал облегчение. А потом он так легко согласился с ее решением расстаться, что даже сам удивился: неужели… выздоровел? Неужели прошел этот морок, который так долго его мучил? Анна его отпустила – и он взлетел, как взлетает воздушный шарик, выпущенный из рук. И вдруг оказалось, что уже зима, на носу Новый год, все тащат елки, покупают подарки, жизнь продолжается! Димка наслаждался вдруг обретенной свободой – было так странно просто бродить по улицам, разглядывать витрины, обдумывать подарки, улыбаться встречным девушкам…