Но сейчас она никак не могла сосредоточиться: мешал взгляд нового студента, который просто не сводил с Лии глаз, и ей мучительно хотелось посмотреться в зеркальце – вдруг у нее нос испачкан или прическа растрепалась? Она пожалела, что надела эту кофточку: уж слишком тесно та обтягивает грудь! Наконец, она догадалась и развязала концы климтовского шарфика, опустив их вниз – прикрылась. И тут же ей послышался смешок с первого ряда. Да что же это?!

Стараясь не думать о сидящем в первом ряду Кузнецове, она перешла к показу слайдов. Лие очень нравилась эта маленькая аудитория-амфитеатр – еще и тем, что удобно показывать картинки: даже общий свет можно гасить-зажигать, не вставая с места! Она подготовила большую презентацию на тему античного искусства, начиная с архаической Греции – на экране, сменяя друг друга, поплыли изображения скульптуры, Лия комментировала. Вдруг Кузнецов спросил – его чуть хриплый баритон невозможно было не узнать:

– А чего они такие покоцанные?

– Какие?

– Без рук, без ног! Эти греки, они что, не умели целиком вылепить?

В аудитории кто-то хихикнул. Издевается он, что ли?!

– Ну, во-первых, то, что вы видите сейчас на экране, – это римская скульптура. И ее не лепили, а высекали из мрамора. Естественно, изначально все было: и руки, и ноги, и прочие детали. Памятники пострадали от времени и от сознательного разрушения – в христианские времена античная скульптура активно уничтожалась. Иногда, правда, переделывали голову, и называли это статуей какого-нибудь святого, такое тоже бывало…

– А вот, кстати, про другие детали! Почему это у них такие маленькие члены? У всех этих Аполлонов?

Лия порадовалась, что в зале темно. Вот сволочь – он же нарочно ее доводит! Аудитория притихла, не зная, как реагировать.

– Ну, видите ли… Согласно представлениям того времени, большой размер выглядел грубо и комично и был характерной особенностью черни или похотливых сатиров, а аристократы, тем более боги…

– А вам какой нравится – большой или маленький?

Лия стиснула зубы. Да что же это такое?!

– Слушай, заткнись, а?! – крикнул кто-то из парней.

– Вот придурок! – поддержала его девушка. – Лия Сергеевна, не обращайте на него внимания!

– Ну почему же? Если господину Кузнецову так интересно, могу показать, что мне нравится, – и она вывела на экран слайд со скульптурой Давида. – Это, конечно, уже не античность, это Ренессанс, но античное влияние явно прослеживается. Перед нами нагой мужчина… Как сказала бы Энн Холландер: нагой мужчина, одетый только в свою силу и красоту. Конечно, вы легко можете заметить, что пропорции фигуры слегка искажены: торс, руки. Но Микеланджело пошел на это сознательно, добиваясь большей выразительности. Очень интересно, что обычно Давида изображали в момент триумфа, а здесь он только готовится к схватке с Голиафом. А сейчас, специально для господина Кузнецова – крупный план интересующей его детали!

Лия сменила слайд – на экране во всей красе появились чресла Давида. В аудитории настала гробовая тишина.

– На мой взгляд это прекрасно! Так что размер, как мы видим, не главное. А сейчас обратим внимание и на другие детали скульптуры, возможно, не столь волнующие господина Кузнецова, – посмотрите, какие руки…

Лия продолжала говорить, чувствуя, как стихает внутренняя дрожь. Нет, как же он ее разозлил! Кузнецов встал и осторожно двинулся в сторону выхода. Когда он поравнялся со столом, Лия включила свет – Максим замер, ослепленный.

– Вы решили нас покинуть? Вам больше неинтересно? Или, может быть, вы вышли сюда, чтобы мы имели возможность сравнить вас с Давидом? Во всех деталях?

Студенты засмеялись. Кузнецов вспыхнул и выскочил за дверь. Лекцию она кое-как довела до конца и полночи не спала: переживала. На следующее занятие Максим не пришел, и Лия вздохнула с облегчением – может, вообще больше не появится? Ей так нравилось читать лекции, а этот болван все испортил! Но она напрасно надеялась – через неделю этот болван неожиданно выскочил из арки, мимо которой Лия проходила.

– Лия Сергеевна!

– Что вам нужно, Кузнецов?

– Простите меня! Я вел себя как свинья! Простите, простите! Ну, пожалуйста!

– Вы бы еще улыбнулись – глядишь, и поможет.

– Да что-то не улыбается, – он и правда выглядел всерьез расстроенным. – Понимаете, я в тот день не ел с утра, а по дороге пива выпил, вот меня и понесло! Это, конечно, не оправдание, я понимаю…

– Не оправдание.

– Ну хотите – на колени встану?

– Не хочу. Максим, мне и так очень трудно, понимаете? Я впервые в жизни читаю лекции, очень волнуюсь! Столько времени трачу на подготовку! А вы…

– Впервые?! – Он явно удивился. – Никогда бы не подумал! Нет, правда, вы замечательно рассказываете! И столько знаете! Пожалуйста, простите меня! Я больше не буду! Мне ужасно стыдно, правда!

– Идите уже на занятия, бог с вами!

– Ура! – Он подпрыгнул и убежал вперед, а Лия, посмеиваясь, пошла вслед. Странно, она была уверена, что Максим потащится с ней и будет приставать с разговорами. Смотри-ка – ошиблась! Придя в аудиторию, Лия Сергеевна не обнаружила в первом ряду Максима Кузнецова, зато у нее на столе лежала большая роза необычного – почти фиолетового! – цвета.

– Сегодня мы с вами сделаем небольшое отступление. На эту идею меня натолкнул вопрос, который тогда задал господин Кузнецов…

– Я же извинился, Лия Сергеевна! – Голос прозвучал откуда-то сверху: оказывается, Максим сел в последнем ряду.

– Я имею в виду не тот вопрос, за который вы извинялись, а предыдущий. Вероятно, о нем все забыли – о «покоцанной» скульптуре. Сначала он показался мне детским, но потом я задумалась. Этот вопрос выводит нас на очень интересную тему. Обозначим ее так: ни одно произведение искусства не может быть создано окончательно. Раз и навсегда. Да, у творца есть определенный замысел, он его воплощает, и какое-то время произведение существует в этом виде. Но потом вмешивается другой творец – Время! Или работает само время, под которым мы в данном случае понимаем целый комплекс естественных воздействий, разрушающих материал, или же время действует руками человека. И тогда произведение искусства обретает новый вид, новое понимание, дает нам совсем другие впечатления, отличные от задуманных автором. С этой точки зрения интересна эволюция восприятия античной скульптуры. Мы привыкли видеть ее монохромной, белой – на этом построен и весь последующий классицизм, для которого античное искусство служило эстетическим эталоном. И даже те разрушения, которые претерпели статуи, со временем как бы канонизировались – воспевалась красота фрагмента. Но давно известно, что античная скульптура вовсе не была монохромной! Еще Белинский возмущался, когда Сенковский раскопал информацию, что греки раскрашивали свои статуи. Мало того, их еще и наряжали, украшали всякими побрякушками, не говоря уж о том, что приносили перед ними жертвы! Сейчас мы с вами посмотрим презентацию – в Копенгагене была выставка реконструкций античной скульптуры. По микроскопическим остаткам пигментов ученые восстановили изначальный вид статуй…

– Ничего себе! – воскликнул кто-то, увидев первый слайд. – Это же просто китч!

– Веселенькие какие!

– Вот видите? Нам трудно с этим смириться. А вспомните Вермеера! После реставрационной расчистки его картины засияли ярчайшими красками, скрытыми прежде под потемневшим лаком. Да что далеко ходить – знаменитый «Ночной дозор» Рембрандта! Поколения искусствоведов бились, пытаясь понять, что делает посреди этого якобы ночного сборища военных маленькая девочка, и только после реставрации 1947 года стало ясно, что никакой это не ночной дозор, а вполне себе дневной! Свет дня скрывала многолетняя копоть…

После занятия Кузнецов задержался на верхнем ряду и спустился, когда все уже разошлись. Он медленно направился к выходу, но Лия остановила его:

– Максим, спасибо за розу!

– Она вам понравилась? Правда, необычный цвет?

– Очень красивая.

И тут он вдруг просто расплылся в улыбке – не специально, а непроизвольно:

– Лия Сергеевна! Может, поужинаем вместе? Тут есть хороший ресторанчик неподалеку.

– Нет, спасибо. Меня семья ждет.

– А вы разве замужем? Мне показалось, что нет.

– Максим! – Лия посмотрела ему прямо в лицо. – Бывает семья и без мужа. А бывает, что и с мужем никакая не семья.

– Да, это точно. Вы правы. А можно я провожу вас до метро?

– Нет.

– Но я все равно иду в ту же сторону!

– Вот и идите себе.

– Но я пойду рядом с вами, хорошо?

– Да что ж такое-то! Вы ужасно…

– Настырный? Все жалуются!

Он все-таки проводил Лию до метро, но сам туда не вошел.

– Вы простили меня? Совсем? – спросил он, заглянув ей в глаза, и протянул руку. – Мир?

– Мир! – рассмеялась Лия и тоже подала ему руку. Максим взял ее очень бережно, поднес к губам и поцеловал. Лия вздрогнула – это было как ожог. Максим ушел, она некоторое время, нахмурившись, смотрела ему вслед, потом спустилась в метро и поехала домой. А Максим Кузнецов свернул за угол и сел в припаркованную там машину – это была недавно купленная «Шкода Фабиа», маленькая и маневренная, как раз для Москвы. Достал мобильник и набрал номер:

– Ну что, как у нас дела?

– Да нормально все, не парься. А ты как? Не надоело еще грызть гранит науки? Ну что, наладил с ней контакт?

– С трудом. Это ж надо было так лажануться!

– Тебе эмоции мешают. Поспокойней надо, поспокойней!

– А ты давай поаккуратней. А то упустил клиента.

– Как упустил, так и нашел!

– И не смей боссу перечить.

– Простите, босс! Больше не повторится, босс! Пока, босс!

– Пока, придурок! До завтра.

Он усмехнулся, и набрал другой номер:

– Привет! Ты как? Могу заехать за тобой…

Минут через двадцать он оказался на одной из старых улочек в Центре и остановился около подъезда с вывеской «Счастливая семья. Институт семейной психологии». Минут через пять из подъезда вышла дама в норковой шубке и села к нему в машину – высокая, элегантная, с копной светлых, стильно уложенных волос. Она поцеловала Макса в щеку и произнесла низким, чуть хрипловатым и очень сексуальным голосом: