– Привет, Нэт.

– Почему ты не рассказала мне о коробке из-под обуви на кухонном шкафу до того, как уехала? – она устало шмыгнула носом. Ее голос казался другим. Осторожным. Грустным. Раньше он звучал сладко, с энтузиазмом и искренне, так искренне, словно Наташа могла обнять весь мир и выдержать все, что выпадет на ее долю. Я злилась на то, что мой брат погасил ее свет.

Нахмурившись, я попыталась вспомнить, что положила в ту коробку из-под обуви. У меня было не так уж много ценных или интересных вещей. Глупый дневник, в котором я писала, еще будучи ребенком. Любовные письма от парней из начальной школы. Не то чтобы их было много. Несколько фотографий… Я прищурилась, глядя на занавешенное большое окно с видом на Сохо. И потом до меня дошло. Абсолюто все.

Фотографии.

О боже.

На одной мама держала на руках соседского ребенка. Милого, со светлыми кудряшками, как у Зигги.

На другой папа раскачивал Крэйга на коленях и улыбался на камеру.

На еще одной фотографии родители помогали строить нам искусственного снеговика рядом с домом на Рождество, когда было так жарко, что мороженое, таяло в наших руках. Там также лежала фотография, на которой мы все облизывали липкие пальцы и смеялись. Она была сделана в тот же день.

Воспоминания. Милые сердцу, драгоценные воспоминания.

Я так боялась, что позабуду их, и поэтому мне пришлось убрать фотографии в безопасное место, о котором знала только я одна.

Я так боялась вспоминать счастливую жизнь, что убрала их в коробку из-под обуви. На шкаф. Туда, докуда я просто не смогу дотянуться. Потому что ничего хорошего из этого не выйдет. Я не смогу их вернуть. Их больше не было на свете.

– Скажи, что он ничего не натворил… – медленно произнесла я. Паника сжимала горло. Крэйгу было запрещено покидать пределы дома. Я даже не хотела знать, чем это грозит.

– Натворил, – она разрыдалась как раз в тот момент, когда Алекс, ухмыляясь, вышел из душа в одном только полотенце. Вода капала с его темных волос, прямо как на его концертах, и внизу живота у меня все напряглось, несмотря на то что сердце и разум находились сейчас по другую сторону океана, в Америке. Он вопросительно взглянул на меня, а я повернулась к нему спиной, чтобы Алекс не видел меня в таком состоянии. Губы дрожали, а нос болел, словно по нему ударили.

– Куда? – я прочистила горло, глядя в потолок, пытаясь говорить спокойно. – Куда он пошел? – повторила я. – Ты знаешь? В котором часу он ушел?

Нэт уже собиралась ответить мне, когда Алекс выхватил телефон из моей руки и приложил к уху. Он быстрым шагом направился к огромной ванной номера, и я, вскочив с кровати, сразу пошла за ним. Все дело в его чертовых длинных ногах. Алекс мог бы обогнать меня, даже если бы полз.

– Наташа, я хочу, чтобы ты позвонила моему ассистенту в Лос-Анджелес. Он поможет выследить Крэйга, – Алекс встрял в разговор, как будто с самого начала в нем участвовал, отчего бурлящая кровь слегка остыла в моих венах. – Да, я уверен. Моих частных детективов хватит на лет десять жизни в Голливуде, и у меня столько связей в департаменте полиции Лос-Анджелеса, что, несмотря на любое дерьмо, можно выйти сухим из воды. – Он остановился у двери ванной и уставился в пространство, не мигая. Я подняла руки, пытаясь выхватить телефон, но он положил ладонь на мой лоб и оттолкнул меня, словно мы были в мультике, где великан удерживает на месте маленькую мышку, которая бессмысленно перебирает ногами, не сдвигаясь при этом с места. Хотя это выглядело забавно, мне было не смешно. Он хотел помочь, и прямо сейчас я понимала, что не стоит отказываться. Алекс ничего мне не должен. Я предала его, не рассказав о Фэллон и Уилле и о плане парней, выложивших в Сеть его интимные фотографии. А он сначала вытащил моего брата из участка, а теперь пытался найти его.

– Запиши, – приказал Алекс, диктуя Наташе цифры телефона, а затем код, необходимый для перехода по линии. Алекс никогда не давал свой номер, ведь обычно ему это было незачем. Блэйк и остальные ребята всегда находились рядом. Удивительно то, что сейчас мы были только вдвоем более странно. Еще удивительнее, что Алекс активно чем-то занимался. Чем-то, имеющим отношение ко мне.

– Напиши мне, когда его найдут, – добавил Алекс, зажимая мой телефон между плечом и ухом и зажигая сигарету. Он казался таким властным и недоступным, что трудно было поверить, что он испытывает какие-либо чувства. И, наверное, именно эта его сторона и станет моей погибелью. Он оказался добр, не будучи добрым ко мне. Я прижалась спиной к ближайшему шкафчику, лицом к ванной. Алекс выключил телефон и кинул его через всю комнату на кровать. Он развернулся, тыкая своей «раковой палочкой» в меня.

– Одевайся.

Я покачала головой, глядя на него из-под ресниц.

– Ты не можешь выходить. Ты суперзвезда, забыл?

– А также чертов человек. Сюда направляются два телохранителя.

– Телохранителя? – я сразу же выпрямилась, как по команде. – Ты же ненавидишь телохранителей! – Мне даже спрашивать его не нужно было, чтобы понять, что это правда. Я видела, как он реагировал каждый раз, когда одному или двум телохранителям приходилось тащиться за нами во время турне. Очевидно, Алекс Уинслоу был одной из тех редких знаменитостей, у которых не было постоянных телохранителей. Он просто ненавидел, когда с ним нянчились. А я была его нянькой. Мне вообще повезло, что он был мил со мной. Алекс проскочил мимо меня, схватил свои джинсы и черную облегающую футболку, надел кожаную куртку и уже завязывал шнурки армейских ботинок.

– Пошли.

– Не думала, что ты фанат группы Ramones, – сказала я.

Алекс был величайшим музыкальным снобом всех времен. Особенно учитывая, что он согрешил на каком-то этапе своей карьеры и написал сладкую романтическую музыку в стиле Эда Ширана, а-ля «Позволь обнять тебя». Блеск в его глазах подсказал мне, что я права.

– Нет. Я фанат типа «пошли-к черту-поедим».

Кто-то мог бы сказать, что Алекс Уинслоу был раздражающим, эксцентричным и высокомерным человеком. Но нельзя отрицать, что эта странная смесь очаровывала.

Медленно, очень медленно я направилась к душу. Горячий пар все еще лип к стеклам. Алекс правда собирался это сделать – выйти из отеля, зная, что его заметят. Алекс ненавидел толпу. И людей. И папарацци. Он любил только своих фанатов. Я волновалась, что все это приведет к срыву, а позже к наркотикам.

В сомнениях, я остановилась на пороге и кинула на него еще один взгляд.

– Мы почти наверняка попадем в объективы папарацци.

– Знаю.

– Тебе все равно?

– Волнение – не моя сильная сторона, – он изогнул бровь, включил телевизор и удобно устроился на кровати. – Быстрее, быстрее, Стардаст. В полночь я превращаюсь в тыкву.

– Сейчас полдень, и в полночь ты превращаешься в человека искусства, – исправила его я, раздеваясь перед ним. Я наблюдала за Алексом, пока он рассматривал мое тело. Казалось, он понимал мое состояние. Словно наша близость была каким-то живым существом, сидящим между нами и нежно ласкавшим меня теплыми солнечными лучами.

– Я всегда остаюсь человеком искусства. Иногда я артист, которого поимели «костюмчики», – исправил он, выдыхая дым через ноздри, как злобный дракон, и ухмыляясь, глядя на потолок. – Теперь иди.

Я быстро приняла душ, а потом перемерила с дюжину платьев. Я понимала, что мы не пара. Но я также знала, что таблоиды начнут строить догадки, и я не хотела показаться посредственной девушкой с экстравагантной прической и в дешевом платье. Я завязала волосы в небрежный пучок. Волны льдисто-голубых локонов ниспадали на шею. Я надела классическое бордовое бархатное платье. Нанесла помаду. Тушь. Мысленно произнесла напутственную речь. Я подготовилась, насколько могла.

И вышла из ванной.

Алекс не отреагировал на меня. Не сразу. Он зависал в телефоне, а когда поднял взгляд, его внимание зацепило что-то на экране телевизора. Я простояла так несколько долгих секунд. Сердце выскакивало из грудной клетки. В этот раз не я говорила со своим сердцем, а оно обращалось к Алексу.

Посмотри на нас.

Почувствуй нас.

Полюби нас.

Я больше не могла заставить его замолчать. Мое сердце хотело, чтобы Алекс любил его. Как и вся я. И когда он наконец повернул голову, как в замедленной съемке, его губы слегка приоткрылись, а в золотых глазах блеснуло что-то, чего раньше я не замечала. Или я просто хотела увидеть то, чего там не было.

– Индиго, – прошептал он. – Преступная и элегантная одновременно.

Я убрала локон, выбившийся из пучка, за ухо и прочистила горло.

– Пойдем поедим.

Пока мы шли по коридору к лифту, мне в голову пришла одна мысль. Она была такой очевидной, что я чуть не рассмеялась и не расплакалась одновременно. Алекс не хотел выходить. Ему не хотелось гулять по городу, когда за ним тащатся телохранители. И он точно не хотел усугублять сплетни, не хотел, чтобы люди болтали о нас, особенно после той фотографии в Греции. Блэйк, если его спрашивали, утверждал, что это фотошоп.

– Спасибо, – сказала я, пока мы ждали один из лифтов.

Алекс что-то проворчал, явно понимая, о чем я.

Он отвлекал меня от проблем Крэйга. Он спасал меня, пока я тонула в переживаниях о своей семье.

Алекс не был рыцарем в сияющих доспехах и совсем не был похож на спасителя. Он оказался просто сломленным грустным парнем с великим даром, из-за которого появлялся на сцене перед всем миром, что следил за ним и судил его.

И этот парень спас меня в тот день.

Снова.


Преимущество прогулок по Лондону в компании его коренного жителя состоит в том, что можно увидеть город его глазами. Алекс знал Лондон, как преданную возлюбленную. Каждый изгиб. Линию и все живописные места. Он родился в городе рядом с английской столицей, но здесь он отрывался. Это было его царство. И правил он им так же, как и всем остальным: беспощадно и методично, словно каждый городской дюйм принадлежал Алексу.