Легкая ухмылка появилась на ее губах, пока мой мозг пытался заставить тело пошевелиться. Я знала, что сердце было непослушным, но не представляла, что оно сможет поднять на бунт и остальные органы.

– Он не даст тебе фору, – ее улыбка стала шире, когда Фэллон мотнула головой и положила руки на перила, поворачиваясь ко мне спиной. Париж перед нами светился черными и золотыми огнями, а Эйфелева башня, словно иголка, могла вонзиться в самое сердце. – Когда он чего-то хочет, он всегда это получает.

– Тебя он не получил, – прошептала я.

– Я всегда была у него. Я просто ждала, когда он придет и возьмет меня. Я делала все возможное, чтобы заполучить его внимание, но так и не получила его. Не всего. Ты не слушаешь меня, Индиго Беллами. Уходи прежде, чем он доберется до тебя. Вы не созданы друг для друга. А мы – да.

– Мы не созданы друг для друга, – повторила я. Это правда. Он издевался надо мной, говорил, что ему нужен кто-то другой, а затем поцеловал ее, стоило мне отвернуться.

– Лучше беги.


Я сломалась, словно кто-то ударил меня изнутри.

Сняла каблуки, даже не осознавая этого, взяла их в одну руку и ринулась прочь. Я бежала, бежала, бежала. Замок казался запутанным лабиринтом. На каждом этаже располагался длинный коридор с кучей больших комнат. Я побежала по лестнице вниз, зная, что Алекс поднимется за мной, и стала открывать двери в поисках самой многолюдной комнаты, где я смогу спрятаться. Только слабое эхо бас-гитары свидетельствовало о вечеринке наверху. Мое сердце работало быстрее разума. У меня не было плана. Я только знала, что, если увижу его сейчас, я выслушаю его объяснение и, может, даже извинение. Я прощу его и приму обратно.

Пока Фэллон не появится в следующий раз.

Пока соблазн снова не постучит в дверь.

Алекс Уинслоу страдал от зависимости и сам был зависимостью. Чистой и дикой. Я понимала, что не смогу отказать ему, и поэтому мне оставалось сделать лишь одно. Отступить.

Забежав в еще одну пустую комнату, я осмотрелась в поисках укрытия. Я не слышала никаких шагов, и он вполне мог сдаться и вернуться к поцелуям с Фэллон. Будут целоваться, пока их губы не отсохнут.

Это оказалась довольно-таки маленькая подсобка. Дверь оставалась незапертой, и телефон все еще ловил связь, поэтому я решила сидеть тут, пока вечеринка не утихнет. Тогда я смогу позвонить Лукасу и спросить, когда мы поедем в отель. Я закрыла за собой тяжелую дверь и включила фонарик на телефоне. Экран был разбит, но светил все так же ярко. Прямо как Алекс.

Я прижалась спиной к стене и присела на корточки, обхватив руками колени и прижав к ним подбородок.

Ты не обмануло, сердце.

Мне жаль, сердце.

Больше никогда. Больше никогда. Больше, больше, больше никогда. Ad infinitum[32].

Прошло минут десять. Может, больше. Почему-то я не удивилась, когда дверь распахнулась, и сквозь щель в мою тайную коморку полился свет. Потом в проеме возникла фигура Алекса. Высокий властный силуэт, уверенные шаги. Свирепая мужественность исходила от одного его существования на этой планете. Все, что я рассмотрела в нем и чем восхищалась последние несколько месяцев, тотчас нахлынуло на меня, как только он зашел в темную тесную комнатушку. Я не знала, чего ожидать. Возможно, он извинится или будет грубым и как обычно безразличным. Скажет, что этому было суждено произойти. Что наши отношения были временными. Что Фэллон владела его сердцем. Что я владела лишь его телом и несколькими песнями, из-за которых я постоянно ощущала себя то польщенной, то рассерженной.

– Вставай, – его голос прозвучал как удар хлыста. Алекс схватил меня за руку и притянул к груди одним легким движением.

Я застонала и прижалась спиной к стене, отталкивая его.

– Уходи.

Он резко притянул меня к себе. Его движения были отчаянными и нетерпеливыми. Я снова оттолкнула его – на этот раз сильнее.

– Платье! – я старалась контролировать свое тяжелое дыхание. – Оно было для тебя. Эти лоскутки были для тебя. Вот почему я сшила его. Из твоих песен, Алекс. Если бы ты только присмотрелся внимательнее… – я оторвала лоскут от платья и помахала им перед его лицом.


Иди и расскажи своим друзьям, что я тот самый.

Твоя душа принадлежит мне, и это бесповоротно.

Мне даже все равно, что ты переспала со всей моей группой…


– Я сделала это ради тебя. Потому что ты многослойный, многоцветный, ты другой… и… и… – И ты такой сломленный. Мое платье развалилось. Ничего из того, что я делала своими руками, никогда не рвалось. Кроме Парижского Платья. Его платья. Я сделала вдох, крепко зажмуриваясь. – Просто уйди.

– Почему?

– Почему?! – я рассмеялась, пытаясь не расплакаться. Я не заплачу. Точно не из-за него. – Ты на моих глазах поцеловал свою бывшую, пока я стояла там в платье, сшитом для тебя. Прямо сейчас я чувствую себя самой глупой девушкой в мире, и мне кажется, я заслуживаю это одно мгновение слабости без зрителей. Можешь же посочувствовать, да? Понять необходимость таких эмоций без света прожекторов, направленных на твое уродливое, распухшее от слез лицо?

К чему вся эта моя предельная искренность? Я лишь разожгу его и без того раздувшееся эго. Хотя не уверена, что его самоуверенность все такая же непоколебимая. Вообще-то она, скорее всего, такая же хрупкая, как и мое нынешнее психическое состояние.

– Во-первых, я не целовал ее. Она поцеловала меня. А во-вторых… – он выдохнул и ударил по стене за мной двумя кулаками. Я оказалась в ловушке между его руками, но не боролась. В первый раз с нашей встречи мне это было не нужно. Я знала, что не позволю ему получить себя. Не после того, как его губы касались губ другой женщины. Однако контроль над собственным телом, как ни жаль, разочаровал меня.

– Я ничего не почувствовал, – сказал он.

– Ты любишь ее, – настаивала я, надеясь услышать, что Алекс оспорит мои слова. – Ты сам так сказал.

– Люблю ее? – он фыркнул, качая головой. – Что выдало меня, Инди? А? Говоря о Фэллон, я всегда хотел опустить ее, заставить подчиниться. Просить о моем прощении и любви? Или тот момент, когда я гонялся за твоей жалкой задницей по всему миру? Скажи мне, Стардаст, это и есть любовь? Необходимость украсть и разрушить, уничтожить любимого, чтобы можно было хоть секунду дышать, не ощущая себя неудачником без члена? Я не люблю Фэллон. Это о тебе я писал песни. Именно тебя я вижу, как только открываю утром глаза, словно ты запечатлелась на сетчатке моих глаз. Это тебя я вижу ночью, за секунду до сна, словно твое изображение осталось на каждом чертовом потолке Европы. Я не хочу, чтобы это заканчивалось, и совершенно по эгоистичным причинам. Благодаря тебе я забыл о наркотиках и вспомнил об искусстве. Но у меня такое чувство, что не одному мне это по душе. Тогда зачем все портить? Из-за быстрого безответного поцелуя? Фэллон не является угрозой. Даже близко не стояла. Только с тобой я и хочу быть, пока не вернусь в Лос-Анджелес, Стардаст.

Пока не вернусь в Лос-Анджелес.

Только сейчас.

Мои причины эгоистичны.

Это убивало меня изнутри – понимание того, что человек, который мог придумать такие вдохновляющие слова любви, был также способен сказать нечто такое глупое, необдуманное и неуверенное. И больше остального меня добило то, что я готова была все это принять. Может, не сегодня, но завтра, или на следующий день, как только сердцебиение замедлится и подключится логика. Он не изменил мне. Вообще-то, он оттолкнул ее и сказал «нет».

Я ощущала Алекса своей кожей, хотя он и не был так глуп, чтобы касаться меня. Он ждал, когда я заговорю, но тут открылась дверь.

За его спиной появилась Фэллон.

Она казалась испуганной.

Сломленной.

И… опасной.

Как смертельное заболевание, подползшее к вашему порогу, не постучав в дверь и не попросив разрешения открыть рот, чтобы оно могло отравить вас. К тому же казалось, что Фэллон находилась под кайфом. Ее зрачки расширились и стали большими, как блюдца, кожа липкой и серой. Она кинулась к Алексу, дрожащими пальцами пытаясь оттащить его от стены. Ее лоб покрывала испарина, а дрожь, сотрясающая тело, казалась такой же безумной, как и ее глаза. Я так испугалась, что на мгновение позабыла ненависть к ней и подумывала, не вызвать ли «Скорую».

– Ты не должен был найти ее, – прорычала Фэллон. По ее лицу бежали слезы, но она не плакала. Наверное, она даже не осознавала этого. Ее не отражающее никаких эмоций лицо выглядело болезненно. – Каково, как ты думаешь, читать о тебе в газетах, Алекс? Новая любовь. Новый альбом. Новые песни. Мне тоже больно. Не играй им на руку. Дело в нас, малыш. Во мне и в тебе. Мне не нужна реабилитация, а тебе не нужна она. Нам нужны только мы, мы нуждаемся друг в друге.

Кто, черт побери?

– Фэллон? – выплюнул Алекс, скорее раздраженно, чем эмоционально, словно она была досаждающим ребенком, которого он пытался приструнить. – Я занят. Где же твой жеребец Бушелл?

– Не знаю! – она всплеснула руками. – Наверное, занимается какой-то благотворительностью или чем-то таким же скучным. Боже, он такой зануда. Как вы вообще подружились? У вас нет ничего общего. Мне нужно поговорить с тобой.

– Единственное, что тебе нужно – так это реабилитационный центр. Возвращайся к своему парню. Жениху. Или кто он там.

– Не поступай так, Алекс. Не подыгрывай им. Так они выиграют. Это не мы. Мы сами себя создаем. Мы всегда так делали.

Я понятия не имела, о чем она, и один взгляд, брошенный на Алекса, показал, что он тоже ничего не понимает. Он прижался спиной к стене рядом со мной, повернулся и, сузив глаза, посмотрел на нее.

– Ты помолвлена с другим.

– Они заставили меня. Дженна заплатила мне, а мне позарез нужны были деньги. Уилл предоставит мне доступ к ним, только если я соглашусь на реабилитационный центр.