Следующим этапом было путешествие в Нью-Йорк, которое они совершили за шесть дней на борту корабля «Париж», где Джагатджит завязал знакомство с американскими пассажирами, «которые никогда не устают рассказывать о своем превосходстве над закоснелыми европейскими монархиями». В Нью-Йорке делегация из Капурталы вызвала такой интерес, что за всеми ее передвижениями наблюдала местная пресса. «Обо мне говорят, будто у меня пятьдесят пять жен и что целью моего визита является желание добавить в список еще одну, американскую, жену. Также считается, что я курю необычайно толстые гаванские сигары и пью шампанское весь день. Мы много смеялись над этими заметками, написанными беззлобно и без намерения обидеть».

Чикаго вложил огромное количество денег во Всемирную выставку, самую значительную из всех, проведенных до сих пор. Впервые Соединенные Штаты удивляли мир таким размахом, который свидетельствовал об их будущем могуществе. В течение шести месяцев выставку посетили свыше двадцати семи миллионов человек, что составляло половину населения страны. Место, занимаемое выставкой, казалось волшебным королевством: величественные белые здания, воздвигнутые среди лагун и парков, содержали в себе все мировые достижения в области науки и искусства. Там были даже летательная машина и подводная лодка, которые произвели на индийцев большое впечатление. Принятые со всеми почестями, они совершили экскурсию на двух баркасах: один — с раджей, полковником Масси и министром финансов, а второй — со всеми остальными, включая и переодетую рани Канари. В конце экскурсии их восторженно приветствовала толпа из более чем пятидесяти тысяч человек, собравшихся поэтому случаю. «Нас посетил восточный монарх, — насмешливо сообщала «Чикаго Дэйли Трибьюн» 16 августа 1893 года, — его одежда и тюрбан сияют роскошным блеском. Он был в сопровождении тех, кто наверняка является его рабами и воинами, которые одной рукой отдавали салют павлиньими перьями, а другой поглаживали серебряные сабли. С балкона здания администрации подполковник Масси, представитель английского верховенства, поднял бокал белого вина и от имени индийского монарха выпил за здоровье толпы наших соотечественников, которые не знают, что такое король. Это был яркий, полный цвета и шума визит короля из «Тысячи и одной ночи» в сердце западной цивилизации».

18

Когда раджа и его свита вернулись в Индию, их принял представитель вице-короля — военный секретарь губернатора Бомбея. Рани Канари, которая оставалась переодетой в юношу, никем не была узнана. Путешествие не повлияло на нее так, как на мужа, который уже подумывал о следующей поездке, поскольку его восхитило все, что ему довелось увидеть в Европе и Соединенных Штатах. Канари это путешествие не доставило удовольствия, поскольку в течение длительного времени ей пришлось скрывать свое присутствие, и то, что поначалу было игрой, впоследствии стало тяготить молодую женщину. К тому же она не говорила ни по-английски, ни по-французски, и этот факт вкупе с первым не позволил ей обзавестись друзьями, создать собственные связи и адаптироваться к окружающей среде.

Рани Канари так и осталась внутри замкнутого круга индийских сопровождающих, где она, будучи единственной представительницей слабого пола, чувствовала себя не в своей тарелке. На самом деле она никогда не испытывала такого нестерпимого одиночества, как в те долгие вечера, проведенные в апартаментах гостиницы в ожидании мужа. А тот возвращался к ней с великолепными историями о мире, которые не очень-то интересовали ее. Было совершенно ясно, что рани Канари не оправдала надежд раджи и что ей вряд ли удастся осуществить мечты, связанные с его будущим. Осознание своей ненужности вызывало у нее приступы тоски, и, чтобы побороть ее, она все чаще применяла недавно открытое ею оружие — джин-тоник и сухой мартини, которые стали ее любимыми напитками на всю оставшуюся жизнь. Потихоньку, не отдавая себе отчета, принцесса, выкупленная из долины Кангра сикхским принцем, вошла в безвыходный туннель алкоголизма.


Раджа хотел реализовать свою любовь к западному образу жизни в собственной стране. Сразу же по возвращении в Индию он связался с властями, чтобы обсудить вопросы, касающиеся строительства телефонной станции, системы городской канализации, электрического освещения улиц и введения образования для девочек в школах. Политический департамент благосклонно воспринял добрые намерения раджи, но заметил, что ему мало что удастся сделать, если он будет продолжать швыряться деньгами в таком темпе и подолгу отсутствовать в Капуртале. Принцу не преминули напомнить, что он годами проводил по четыре летних месяца в горах, а в довершение ко всему совершил еще почти годичное путешествие за рубеж. Но увещевания ни к чему не привели: Джагатджит Сингх ни на йоту не изменил свой образ жизни и при этом не отступился от задуманных им проектов. Правда, он отложил строительство телефонной станции до 1901 года и начал работы по обустройству канализации и освещения вблизи своего дворца. Освещение улиц должно было подождать окончания работ по строительству его нового дворца, который теперь стал проектом номер один.

Джагатджит жаловался, что политический департамент не способен оценить его содействие развитию Капурталы и слишком бесцеремонно вмешивается в его частную жизнь. В конце концов он построил на свои деньги электростанцию, которая работала на угле в определенные часы, и, таким образом, город получил честь быть первым электрифицированным населенным пунктом в Пенджабе. Ему не только хотелось путешествовать по Европе, но и привезти Старый Свет в Капурталу.

Однако раджа, который к тому времени похудел и блистал великолепной фигурой, не собирался прозябать в своем маленьком мирке. Он знал, что может рассчитывать на бесценный труд своих министров и что для решения повседневных государственных вопросов в его присутствии не было необходимости. Принц, находясь в самом расцвете молодости, хотел наверстать все то, чего его лишила полнота. Он продолжал путешествовать по Индии и за один только год взял себе еще две жены, тоже из рода раджпут, а также несколько новых сожительниц. По мере роста его гарема росло и количество детей раджи. Одна за другой его жены беременели, последней была рани Канари, которая в 1896 году родила мальчика по имени Чарамджит, любимца всей семьи, которого позже стали называть Каран. В начале века раджа, которому стоило стольких усилий зачать своего первого сына, был гордым отцом четырех официальных отпрысков, которых он быстро научил французскому и английскому, надеясь послать их учиться в Европу, чтобы иметь веские основания для поездок туда каждый год. Дети сожительниц тоже получали хорошее образование, но официально их не признавали.

Страсть раджи к путешествиям была ненасытна. Официальный доклад свидетельствовал о том, что пятую часть своего времени после вступления на трон принц Капурталы провел вне страны. Ему позволили совершить путешествие в мае 1900 года при условии, что он не будет отсутствовать в стране в течение последующих пяти лет. В 1899–1900 годах он потратил четвертую часть доходов государства на себя самого и на свои поездки в Европу, говорилось в докладе. Лорд Лэнсдаун строго пенял ему на отсутствие интереса к государственным делам, частые отлучки, его экстравагантность и всем известную аморальность. В качестве проявления своего недовольства лорд Лэнсдаун решил не посещать Капурталу в этом году. Доклад завершался некоторыми извинениями в сторону Джагатджита: «Этот принц может существенно исправиться, поскольку у него добрый характер и он позволяет оказывать на себя влияние тем, кого считает своими друзьями. Образование, которое он дает своим детям, говорит об определенном уровне утонченности, а его главная амбиция явно заключается в том, чтобы с ним обращались как с настоящим английским джентльменом и чтобы ему позволяли контактировать со сливками общества».

Раджа хотел быть настолько космополитичным, что в 1901 году совершил святотатство, которое вызвало целый скандал, на этот раз в его собственной среде, среди сикхов: он сбрил себе бороду. По мнению Джагатджита, так было гораздо практичнее, а он не казался слишком уж «варваром» в Европе. Теперь не нужно было ни возиться с сеточкой, как остальным его единоверцам, ни тратить часы на расчесывание и укладку. Джагатджит поступал, как европейцы: брился каждое утро. Сикхи восприняли его выходку как вероотступничество и предательство обычаев своего народа. Раджа стал «белым»! Одна из пяти обязанностей сикхской религии заключалась в том, чтобы никогда не стричь себе волосы, поскольку это было признаком уважения к изначальной форме, которую Бог дал человеку. Остальные четыре обязанности заключались в том, чтобы всегда носить гребешок, символ чистоты; короткие брюки, чтобы помнить о необходимости морального воздержания; металлический браслет, символизирующий колесо жизни, и маленький кинжал как напоминание о том, что каждый сикх должен быть готов отбить любое нападение. Джагатджит оставил себе самое основное из религии, поскольку внешние признаки казались ему чистой формальностью: он ограничился тем, что молился каждое утро, читая страницы из «Грант Сахиб», священной книги сикхов. Гораздо позже раджа заявил, что, если бы он предвидел, что бритье бороды так оскорбит традиционалистов, он бы, без сомнения, не позволил никому прикасаться ножницами к своей бороде. На самом деле он просто опередил время. Несколько лет спустя многие сикхи стали брить бороду, не теряя при этом своей религиозной принадлежности.


Экстравагантность Джагатджита не оставляла ни у кого и малейшего сомнения в том, что он — наследник великих принцев и императоров прошлого. Для представителей высшего общества быть эксцентричным всегда считалось особой формой утонченности. В Капуртале, как раз перед своим вторым отъездом в Европу в мае 1900 года, после торжественной церемонии раджа заложил первый камень нового дворца. В течение ряда лет жители могли видеть, как год за годом воздвигалось это здание — совершенно незнакомого им стиля, с фасадом, позже окрашенным в розовый цвет, и белыми барельефами, с большими окнами во французском духе и крышей из серого шифера. А вокруг дома — сады, напоминающие ансамбль Тюильри Ле Нотра. Здесь прогуливались няньки и наложницы, возя коляски между аллегорическими статуями и фонтанами, такими же, как в Версале.