Уже слишком поздно создавать доверительные отношения между матерью и сыном.

Я пожимаю плечами:

– Нормально.

– Тебя часто нет дома. В чём же причина?

– Я просто доставлял посылки… Почему ты спрашиваешь? – парирую я, упрямо не говоря ей то, что она хочет услышать.

– Я просто желаю тебе лучшей жизни, чем моя.

Вот так шутка. У неё было беззаботное детство, любящие родители, которые открыли для неё все двери.

– Может быть, тебе надо было задуматься об этом семнадцать лет назад, - невольно вырывается у меня.

На пару мгновений это обвинение повисло между нами в воздухе. Я не смотрю на неё, не хочу видеть, как она это восприняла.

– Ты злишься на меня, – говорит она наконец.

– Не совсем.

– Понимаю. Ты имеешь право злиться. Я надеюсь лишь на то, что ты сможешь это преодолеть, и в тебе, в конце концов, проснётся сострадание.

Я перекатываю на языке колкий ответ, взвешиваю его, набираясь смелости сказать даже больше того, но сдерживаюсь. Я знаю, что она любит спорить. Я не хочу доставить ей такое удовольствие.

– Ты так вырос за этот год, но ты всё ещё мой сын. Я всё ещё твоя мама, нравится тебе это или нет.

– Тебе, наверно, хочется почитать инструкцию к этому.

Она вздыхает, и уголком глаза я вижу, что она смотрит прямо перед собой на дорогу.

Раньше я боролся за её внимание, пытался изо всех сил быть хорошим мальчиком, давать ей всё, что нужно, чтобы она меня заметила, или полюбила, или и то, и другое. Больше я об этом не беспокоюсь, и даже не знаю, когда точно произошло это изменение. Явно до того, как она уехала в прошлом году. Возможно, это произошло, когда у меня начался переходный возраст, и я понял, что мир – это суровое место, в котором все мы должны заботиться о себе сами.

Я сворачиваю с шоссе на грунтовую дорогу, которая ведёт через лес в деревню. Всё своё внимание я концентрирую на том, чтобы объезжать рытвины, потому что дорогу не ремонтировали ещё с допотопных времён.

– Чего ты хочешь добиться в жизни? – спрашивает она.

Слишком много родительской опеки для одного дня. Мне не хочется отвечать, но я чувствую, что она всё ещё ждёт ответа, так что я пожимаю плечами и говорю, что не знаю.

– У тебя определённо есть какие-то идеи. Хочешь стать поставщиком переработанных стройматериалов по всему региону?

Правда в том, что раньше у меня были готовые ответы на её вопросы, но они утонули в сером тумане, который в последнее время застилает мои мысли. Я больше не могу цепляться за будущее рядом со своим домом на дереве или с тем, что оно мне сулит.

– Ты всегда был таким умницей! Может, пойдёшь в университет?

Мама училась несколько лет в университете до того, как всё бросила и поехала путешествовать по миру с отцом. Я предполагаю, что такой способ провести эти годы так же хорош, как и другие, если не обращать внимания на то, что она за это время ничему не научилась и ничего не приобрела. Её наблюдения за иными культурами были лишь поверхностными, увидев мир в его многообразии, она не обрела мудрости, и всё это было, как мне кажется, всего лишь предлогом, чтобы попробовать наркотики из экзотических стран. Как говорил мой папа, это был её опиумный период.

Так как я ничего не отвечаю на её предложение поступить в университет, она снова вздыхает.

– На самом деле, мне хочется, чтобы ты прошёл курс терапии, чтобы оправиться после папиной смерти.

Теперь она меня шантажирует. Она жадно ждёт ответа, и мне некуда деваться. Так что я отвечаю.

– Иди ты к чёрту, – говорю я. – Пошла к чёрту твоя терапия. Тебе она ничего хорошего не дала.

– Неправда, – возражает она, будто не замечая моих оскорблений. – Мне очень помог тот труд, что я проделала.

Меня умиляет, как она называет это «трудом», как будто после сеанса у врача у неё болит спина, а в руке она сжимает квитанцию со своей зарплатой. Уверен, что так она чувствует себя полезной личностью, хотя на деле она бесполезна.

Проблема моей мамы именно в этом – она никогда не пыталась приносить пользу. Она всегда думала, что достаточно просто быть красивой.


Глава 6

Изабель

Я, наконец-то, могу выбраться из этой дыры.

Последние пять дней я провела здесь взаперти, умирая со скуки, наблюдая за тем, как со стен осыпается краска, пока Ники бегает вокруг, стуча молотком, прикрепляя всё, ведя себя так, будто мы оказались в телешоу «Маленький домик в прериях», которое папа показывал нам, когда мы просили посмотреть телевизор.

Сначала я не знала, за какое время можно добраться до города и даже как там оказаться, но потом меня осенило: автостоп. Я вполне справлюсь с этим. Мне надо всего лишь внимательно смотреть, какому автомобилю голосую. Чтобы в нём не ехали подозрительные личности, серийные убийцы и так далее.

Мне всего лишь надо выйти на шоссе, поймать попутку, и я смогу уехать за сотни миль отсюда на несколько часов.

Меня останавливает только мысль о том, что мама может вернуться домой в любой момент.

В любую минуту…

Даже когда прошла уже почти целая неделя? Я с ума схожу от ожидания.

Кроме того, моя сестра вкалывает, как рабыня, на этой непереносимой жаре, строит клумбы, приколачивая друг к другу доски, выпалывает сорняки, копается в грязи с тяпкой по невообразимым для меня причинам.

Она пытается привлечь меня к домашним делам, но действенного способа для этого просто нет.

На это нет никакой надежды.

Вчера утром среди вещей в сарае я нашла лежанку, ещё я нашла пляжное полотенце в ванной, достала бикини, забытое на дне ящика комода. Потом я весь день читала журнал Cosmo, принесённый домой контрабандой, его я обнаружила в маминой заначке. Нам, подросткам, категорически запрещено было читать журналы, если только на них не стоял заголовок вроде «Домашнее консервирование для подростков», но папе никогда не удавалось убедить маму в дьявольском влиянии поп-культуры.

Из-за которой мама, наверно, и сбежала.

С пятачка на шоссе, на котором мой телефон ловит ровно на десять процентов, я отправила ей сообщений пятьдесят после отъезда, но всё ещё не знаю, прочитала ли она хоть одно из них. В них написано что-то вроде:

«Куда ты уехала?»

«Когда ты вернёшься?»

«Ты должна вернуться. Папа сходит с ума».

«Почему ты мне не ответила?»

«Папа оставил нас здесь одних. Я позвоню в службу опеки детей, если ты не вернёшься ПРЯМО СЕЙЧАС!!!!!!»

И так далее.

Я не собиралась исполнять угрозу из последнего сообщения, потому что, хотя я, возможно, могу раз-другой припугнуть этим Ники, чтобы она оставила меня в покое, я осознаю, что, если позвоню в службу опеки, я, в конце концов, окажусь в каком-то жутком доме для подростков, или в приюте, или ещё где-то, и, скорее всего, стану сексуально озабоченной, потому что в таких местах это – обычное дело.

На секунду я решила рискнуть, ведь только так я получила бы приличный кондиционер, телевизор и человеческую еду, но потом поняла, что это того не стоит.

Нет, мне надо найти маму.

Она единственная в этой безумной семье понимает меня, поэтому я совершенно обескуражена тем, что она смогла уйти без меня. Она знает, как сильно я ненавижу это место.

Я абсолютно (почти) убеждена, что она рано или поздно придёт. Если бы меня кто-нибудь спросил, я бы искренне ответила, что она всего лишь уехала на продолжительные спа-процедуры и, возможно, побежала на марафон по магазинам пока решает, как вытащить семью из этого ночного кошмара.

Может быть, она подумывает о разводе, но это же не конец света.

Я имею в виду, что, насколько я вообще разбираюсь в жизни, жить здесь – это конец света.

Я думаю, что плохая сторона жизни в том, что мне надо бы было иногда приезжать домой к отцу, чтобы навещать его, а лучшая – в том, что у мамы полно родственников в Южной Калифорнии – Лонг-Бич, Ньюпорт-Бич, Хантингтон-Бич (все города заканчиваются на «бич» (beach «пляж» – Прим.пер.)) – так что мы могли бы переехать с ней к побережью и больше не притворяться кроткими монашками. Мы могли бы пожить с кузинами, пока не найдём собственное жильё, которое, конечно же, окажется престижным кооперативом с выходом к океану, еще мы могли объедаться каждый вечер и никогда бы больше не консервировали бы продукты.

Может быть, прямо сейчас она подыскивает нам дом.

На мгновение я испытываю приступ вины. Я люблю папу и всё такое, и я совсем не хочу, чтобы они разводились, но ему жизненно необходимо трезво посмотреть на все эти игры в выживание. В любом случае, он не тот идеальный парень, каким хочет казаться.

Когда подходит к концу второй день приёма солнечных ванн, чтения всех журналов «Cosmo», которые я смогла найти, Николь, еле волоча ноги, возвращается из сарая, грязная и потная.

От этого зрелища мне хочется проверить свои ногти, я только недавно их выкрасила в прекрасный апельсиновый металлик, который ошеломительно сочетается с цветом кожи, и про себя я отмечаю, что вечером надо нанести закрепляющий слой.

– Ты уже ужинаешь? – спрашивает меня Ники.

– Нет.

Она поворачивается и идёт к дому, её костлявые плечи опали, и мне почти стыдно. Ники так сложно любить, у нас ничего общего, но она, как-никак, единственный человек, которого я вижу в последние дни. Я думаю, мне надо попробовать с ней подружиться или ещё как-то сблизиться.