Ашира Хаан - Ириска на двоих

– Футболка нужна чистая.

Камере его видно уже не было, хотя девочки тянули головы, безуспешно пытаясь выглянуть за пределы своих экранов. Но полотенце подозрительно ползло вниз…

– Ир, ноутбук поверни! – первой не выдержала именинница. – Заодно расскажи, чо ты там говорила про отсутствие соседей?

Я прошипела что-то нецензурное, подхватила ноут и недопитую бутылку сидра, загородила камеру и понеслась на террасу. Устроилась так, чтобы за спиной был только кипрский закат и крошечный кусочек моря, который было отсюда видно, вздохнула, улыбнулась, прикладывая горлышко бутылки к губам…

И хорошо, что не успела отпить, а то бы поперхнулась.

Марк прошествовал через всю террасу в золотистых плавках, настолько обтягивающих, что даже я, спавшая с ним в одной постели уже пару недель, впервые так подробно рассмотрела степень его одаренности природой.

Надо сказать – неплохо. Хотя тут стоит увидеть в деле… тьфу ты! Зачем это мне?!

Он ловко вспрыгнул на перила, и только я решила, что он просто повторяет коронный фокус, как он схватился за край навеса и зацепился ступнями за балку. И вот так, повиснув вниз головой, начал качать пресс. Очень удачно попадая опять же в поле зрения моих подруг.

В колонках была полнейшая тишина. Я бы даже решила, что вырубился звук, но тут звякнул стакан, который поставили мимо стола.

– Ирочка… – прошипели мне сипло с экрана. – Ты, кажется, нам многое забыла рассказать про свою самоизоляцию.

– У нас тут нет самоизоляции, тут честный карантин! – сыграла я в дурочку, судорожно думая, как вообще объяснить теперь присутствие двух полуголых мужиков со мной в одной квартире. Уборщиками представить? Или сказать, что они пришли канализацию проверить? И прочистить…

Бог мой.

– Хочу такой каранти-и-и-и-и-и-ин… – протянула масляным голосочком Кристина.

– И тот, первый, тоже, – подхватила Лена. – А можно всех посмотреть?

Марк в этот момент подтянулся на руках, отцепился и спрыгнул на плитку. Сверкнул драконьим взглядом.

– Ира-Ира… – покачала головой Рената. – Не знаю, что это было, но…

– В тихом омуте, смотрю, чего только не заводится…

Он развернулся уже у двери, скользнул ко мне, обнимая за плечи и перегибаясь через подлокотник дивана так, что большую часть кадра сейчас заняло нечто золотистое и небрежно поцеловал меня в уголок губ:

– Ты скоро? Мы тебя заждались.

Я хлопнула крышкой ноутбука.

– Так!

Марк тут же отлип, отодвинулся на край и улыбнулся опасно и весело:

– Только не спрашивай, откуда у меня такие плавки, это не мои.

– Мне больше интересно, нахуя весь этот цирк?!

– Миру давно пора увидеть твою скрытую сторону, – сощурился Марк. – Ты умеешь удивлять, мы только слегка подчеркнули это для других.

– Марк!

– Тридцать пять лет как Марк… – махнул он драконьим хвостом, гибко поднимаясь и сваливая с террасы. – И совести у нас давно нет, можешь даже не начинать.

Тридцать пять? А кажется, что двенадцать!

Несмотря на полностью уничтоженную репутацию, работу я все-таки получила. Ну, подумаешь, человек живет на карантинном Кипре с двумя мужчинами со внешностью сексуальных хищников! Если человек при этом способен переводить в день по тридцать килобайт текста, с такой несправедливостью можно смириться.

Конечно, между делом меня замучили вопросами. Но интернет такая удобная вещь – берешь и не отвечаешь. Или отвечаешь только на рабочую половину сообщения.

А они еще спрашивают, за что я не люблю офисы. Там так не прокатило бы.

Занятость сразу структурировало мои дни. Я уже не болталась без дела, не пялилась часами в голубое небо, не сидела подолгу на закате, глядя, как волны овивают черный камень с острой верхушкой, и как пенные брызги кружевом ложатся на бетонные плиты пирса.

Я завтракала и садилась за ноут. Обедала и садилась за ноут. Ужинала и шла гулять – одна или с Марком. Димки все чаще не было. В те дни, когда он должен был ездить в магазин, он уматывал с самого утра и возвращался только к обеду. В другие мог уйти «на спорт» и пропасть часа на четыре. Смс-пропуск разрешал заниматься в течение «разумного времени». Вероятно, четыре часа казались ему разумными.

Впрочем, мне было не до него.

Оказалось, что натянутые нервы карантина чертовски мешают заниматься даже самой любимой работой. То, что легко получалось у меня зимой в неуютной квартире под «доширак» и тоску, внезапно становилось проблемой на солнечной террасе с лимонадом и пирожными, которые принес рыжий красавчик. И вовсе не потому, что я отвлекалась.

Несколько месяцев тревоги вымотали меня так сильно, как не выматывал ни один дедлайн.

Улетая на Кипр, я хотела отдохнуть от тяжелых рабочих ночей, постоянного напряжения и страха перед будущем, но вместо этого устала еще больше. Хотя, кто знает, может быть, если бы я была сейчас дома, ситуация была бы намного хуже. Может быть, море, солнце, вкусная еда и наглые мужчины в моем доме не дали мне сойти с ума окончательно?

Во время прогулок с Марком мы болтали обо всякой ерунде. Спорили, удачно ли закончился какой-нибудь сериал, обсуждали статью очередного вирусолога или конспиролога, рассказывали друг другу сны. Тогда я и поделилась своими размышлениями.

Марк фыркнул:

– Ты находишься внутри урагана. То, что с тобой рядом точно так же кружатся твой диван, ноутбук и кружка с чаем, не значит, что все как раньше, только за окном свистит. Ты тратишь дикое количество сил, чтобы удерживаться рядом с этой кружкой чая, не улетать далеко от ноутбука и дивана. Но из-за того, что все выглядит как раньше, до урагана, есть иллюзия, что ты ничего не делаешь. Делаешь. Сохраняешь статус кво. Туда и уходят все силы.

Я посмотрела на то, как он качает бицепсы, поднимая двумя руками огромный камень и скептически заметила:

– Только не говори, что ты до урагана мог делать в два раза больше.

– Я привык к ураганам, – отозвался Марк, опуская камень на пирамиду из таких же камней и без паузы, не отрывая от него пальцев, перетек в стойку на руках на этой пирамиде. – Мое тело просто в восторге от того, что опять ничего не понятно, что надо изобретать новые способы жизни, решать проблемы и быть готовым в любую минуту сорваться с места.

– И с таким раскладом ты «остепенился»? – удивилась я.

– А какие у меня были варианты? – Марк аккуратно убрал руку и остался стоять на одной. Говорить это ему не мешало. – У людей есть только один вариант счастья для всех. Завести жену, детей, жить в симпатичном домике и собираться по выходным на ужин всей большой семьей. Те, кто живет не так – несчастные или сумасшедшие. Я слишком привык быть во всем лучшим, чтобы вот так просто отказаться от этого.

Марк тем же текучим движением опустился на ноги – естественно и плавно, словно люди могут делать это когда захотят: хотят – на руках гуляют, хотят – снова на ногах.

– А теперь? Когда ты понял, что ты… гм… тот мятежный, что вечно ищет бури, ты вернешься обратно к вашим стремным делишкам?

– Как ты ласково… – Марк обнял меня за талию и повел обратно к дому. – «Делишкам». Нет, уже поздно. Когда берешь ответственность за кого-то, права на риск у тебя больше нет.

– Это грустно.

– Это жизнь.

Я хотела спросить, за кого он успел взять ответственность, но тут увидела, что нам навстречу идет Димка. Больше чем по двое на спорт ходить было нельзя, поэтому моя законопослушная часть напряглась.

– Что случилось? – сразу тревожно спросила я. Если он торопился, чтобы спросить, покупать шоколадный чизкейк или мандариновый, я его убью.

– Ир, сегодня из Ларнаки срочный вывозной рейс для жителей Москвы. До него пять часов и надо еще успеть собраться и доехать. Аэропорты на Кипре закрыты предположительно до начала лета, может и дольше. Как видишь, статистика очень печальна, а в России все еще хуже. Когда следующий рейс – неизвестно. Восстановится ли регулярное авиасообщение – тоже неизвестно. Решать надо сейчас.

Я прижала руку к горлу, чувствуя под ней взбесившийся свой пульс. Голова кружилась от переизбытка кислорода – я дышала быстро и часто. Решать. Прямо сейчас.

Не представляя, что там будет с этим вирусом. Отпустит ли он нас когда-нибудь.

Представить себе, что я застряла здесь на месяцы, на год, на полтора – было страшно.

Моя закрытая квартира покрывается пылью, домушники взламывают дверь и оставляют открытой, полиция опечатывает ее и бумажки с фиолетовыми чернилами постепенно желтеют и опадают, кому-то срывает трубу, фонтаны бьют из слива ванной, вспучивается ламинат, люди в грязных сапогах проходят по моим чистым полам, рассматривают статуэтки на полке, прячут за пазуху бутылки с ликером из бара и памятные чашки, искрит розетка, все горит, пока вызывают пожарных, комнаты выгорают до бетона и когда я возвращаюсь, мне больше негде жить и все заработанное надо тратить на ремонты и выплаты соседям по судам.

Представить, что я сейчас собираю вещи, сажусь в самолет в маске и перчатках, лечу, со страхом оглядываясь на соседей – кто еще заражен? – заполняю анкеты по прилету, сдаю мазок и меряю температуру, возвращаюсь домой сидеть две недели на карантине, а потом выхожу на улицу сто метров до ближайшей «Пятерочки» раз в три дня, смотрю в окно, читаю новости, тоскую по бесконечному морю, вкусной еде и террасе с закатами, вижу, что ничего страшного не происходит, никто не умирает как от чумы, только я заперта навсегда в этой ненавистной квартире и уже почти чужой родной стране, и больше нет ни Марка, ни Димки – было еще страшнее.

Что выбрать-то? Что? Что? Что?

Рискнуть остаться и потом навсегда осесть в черных списках Шенгенской зоны, оказаться без денег, без дома, без работы, без… не знаю. Никто не знает.

Рискнуть улететь и потом жалеть об этом весь остаток весны, все лето, всю осень, всю жизнь – а если границы больше так никто не и не откроют? Как я буду без моря?