Впрочем, говорят, на второй день как раз самый низкий уровень гормонов и самое спокойное состояние. Так что есть шанс, что я сегодня никому не откушу голову и сама себя тоже не загоню в истерику.

Мы дошли до того самого гольф-поля с мягкой травой, места потенциального соблазнения, где Марк с Димой обычно качали пресс и отжимались. Я на всякий случай прошлась по нему, высматривая змей, которые могли тоже соблазниться этим местом разврата, но все было безопасно.

Повернулась к Димке и поняла, что заниматься спортом он и не планировал.

Даже шорты не надел, так и пришел в джинсах, в которых обычно ходил по дому.

Поэтому совершенно не удивилась, когда он просто сел по-турецки на траву и сказал:

– Я хотел поговорить с тобой так, чтобы нас не прервали.

– Говори, – я осталась стоять.

Сверху вниз на него смотреть было приятно. Но ничего не меняло. В его глазах все равно было искристое желание, темный ветер с моря и расплавленный горячий шоколад с перцем. И никакого смущения.

Он покачал головой и похлопал по траве рядом с собой:

– Садись, устанешь. Я надолго.

Вздохнув, я приземлилась напротив.

Тоже скрестила ноги, отразив его позу и кивнула – говори.

Его руки тут же прошлись по моим бедрам, поправляя худик, замерли, и Димка засмеялся:

– Да, надо помнить, что лезть к тебе сейчас не время. Зато мы закончим этот разговор не во время секса.

Самонадеянный паршивец. Как обычно.

Но следующая фраза меня удивила по-настоящему.

Димка вдруг опустил свои наглые глаза, потянулся к моим рукам, взял их в свои, большие и сильные, с шершавыми мозолями на ладонях и тихо, но твердо сказал:

– Я хочу попросить у тебя прощения за все, что делал. И за поведение Марка тоже.


Прости

Мое сердце остановилось.

И молчало все десять секунд, что Димка собирался с мыслями.

И обливалось кровью от ужаса.

Он прощается со мной? Он расскажет что-то такое, чего я не смогу пережить?

Ну хватит молчать!

Десять секунд, за которые я поняла, что вляпалась по самую маковку.

Поздно дергаться. Я уже пришила их обоих к себе. Если сейчас придется рвать, не факт, что переживу.

Но он вскинул темные глаза и сказал совсем неожиданное:

– Прости за то, что мы вломились к тебе вот так, без спроса. И не ушли, когда поняли, что норка занята. Мы были в экстремальных обстоятельствах и действовали самым оптимальным образом. В тех условиях иначе было никак. Это единственное оправдание. Мы всегда такие – когда случается беда, имеют значение только «свои» люди. Ты была чужой, а значит – неважной.

– Очень мило… – тревога меня все еще не отпускала, но я хотя бы начала дышать.

А мое сердце – биться.

– Пожалуйста… – Димка наклонился, ткнувшись в меня лбом. – Прости. Прости. Прости. Ты сейчас – «наша». С тобой больше никогда ничего не случится.

– А с другими?

Он встретил мой взгляд молча.

– Мы старались ужиться и нанести как можно меньше вреда, Ир. Признай это. Все могло быть гораздо хуже. Мы всегда стараемся так делать. Но не в ущерб себе.

– Так себе извинения…

– А как надо?

– Ну, ты сейчас сказал: «Не мы такие, жизнь такая». Это значит, что ты ни о чем не жалеешь и не собираешься ничего исправлять.

– Жалею… – его руки прошлись обратно от бедер по талии вверх, обняли меня за плечи, и он прижал меня к себе. – Научи, как исправлять?

Я покачала головой. Взрослый мальчик, но приходится учить как маленького.

– Сначала надо признать ущерб и мои чувства по этому поводу. Показать, что они есть и ты их понимаешь. Потом предложить компенсацию. И спросить, что еще ты можешь сделать.

– Хорошо, – угрюмо кивнул Димка. – Мы сделали тебе очень плохо и ты имела бы право нас вообще убить, будь мы в Техасе. Тогда мы предложили компенсировать это деньгами и помощью. Сейчас… многое изменилось. Я хотел бы сделать для тебя что-то еще, чтобы закрыть этот счет. Что скажешь.

– Спасибо. Счет закрыт. Мне уже нормально.

Его изумленное лицо вполне покрыло остатки счета.

– Ну ты стерва… – покачал он головой. – Я готовлюсь выворачиваться наизнанку и служить золотой рыбкой на побегушках, а ты вот так… Взяла и отпустила. И что мне теперь делать?

– Ничего. Живи как жил и делай, что собирался делать дальше.

– Хорошо. Дальше я собирался снова извиняться. Потому что потом мы себя тоже вели не лучшим образом. Вроде утрясли все со впиской, ты симпатичная девчонка, мы тоже ничего – так почему бы не скрасить друг другу карантин?

Я аж задумалась. Потому что вот так «симпатичная девчонка» на фоне «мы тоже ничего» того качества, что Марк и Дима, для меня звучало дико. Симпатичные девчонки для таких парней – это какие-то модельки с ногами от ушей, по-моему. А не больная интровертная тридцатилетняя женщина.

– Ну ты оказалась не готова к тройничку, тоже бывает, это все-таки экстремально. Марк все равно уматывает, а уж один-то я тебя по-любому соблазню… Да, я тогда так думал, – Димка жестом пресек мои готовые вырваться возражения. – Ну скажи, что я не прав?

– Ну прав… – с чем спорить, если после ухода Марка я тут же кончила под его пальцами? Даже и стараться соблазнять не пришлось.

– Потом он не умотал, мы оказались заперты втроем и пришлось волей-неволей с тобой знакомиться.

– Бедненькие! – не удержалась я. – Вернуть вам денег на психотерапию?

– Послушай… – Димка вздохнул. – Ты нам отомстила сполна.

– Да? Как? – изумилась я.

Хотелось бы отомстить, но эти ж заразы неуязвимые.

– У меня было много девчонок. Женщин. И даже роскошных леди… – последние слова он мурлыкнул бархатным тоном, и мне моментально захотелось его придушить.

– Не увлекайся мемуарами, – сухо вернула я его к беседе.

Он еще раз вздохнул, потянулся ко мне – я увернулась. Он оставил короткий жалящий поцелуй в уголке губ.

– Таких как ты – мало. Совсем нет. Вот я к чему. Я видел много разных, но… – он почему-то погладил меня по голове, как маленькую. – Ты… хрупкая.

– Неправда! Я сильная! – взвилась я, выпутываясь из его пальцев.

– Нет, я не спорю. Ты сильная. Все сама можешь. Но хрупкая. Держишься за свою силу, но стоит неаккуратно надавить – треснешь и расколешься.

– Не надо на меня давить! – возмутилась я, но внутри как-то тепло и остро екнуло от его тона. Словно он боялся даже словами слишком надавить.

И это – Димка? Который обычно сначала делает, а потом уверяет, что ты сама этого хотела?

– Ты невероятно глубокая. Но держишь себя в секрете, выставляя наружу только хвостик, который считаешь не слишком интересным. Но я однажды потянул за этот хвостик…

– Перестань… – прошептала я, опуская глаза. Как-то неожиданно быстро подкатили слезы. Что-то он такое задел своими словами, что почти никто другой до сих пор не трогал. – Хотя нет, продолжай!

Я улыбнулась сквозь слезы в ответ на его усмешку.

– Вряд ли твои дурные мужчины знали, как ты глубока на самом деле. В том числе потому, что им было не с чем сравнить, Ириска… А нам… мне, – быстро поправился он. – Мне есть. Тебя хочется защищать. Тебе хочется помогать.

– Нашелся защитник… – я ворчала уже просто по инерции, чтобы окончательно не расклеиться. Очень хотелось прижаться к нему поближе и спросить – ты правда так думаешь? Ты знаешь меня на самом деле? Меня настоящую? Я могу не притворяться и ты не убежишь?

– Да какой я защитник, – хохотнул он, зарываясь мне в шею и тихонько целуя волосы. – Я сам за себя, сказал же. Просто хочется увидеть, как проявляется твоя глубина, когда тебе не надо защищаться самой, волноваться и закрываться от беды. Просто… полюбоваться, знаешь?


…если дышать поверхностно и коротко, то можно загнать слезы обратно. И это Марк у них отвечает за болтовню, да? Может, у него тоже есть максимальный режим?

– Ириска… – трескучий шепот в мои волосы. – Не убегай от меня. Позволь быть рядом. Ценить… – он поцеловал меня в висок. – Оберегать… – поцелуй в уголок губ. – Помогать.

– Я не знаю, что сказать, – честно ответила я. – Не понимаю, как реагировать.

– Ты не веришь? – Димка тряхнул челкой, глядя на меня изумленно и весело. – Смотри, я сильный!

Он отстранился от меня и потянул вверх футболку. Согнул руку в плече, демонстрируя бицепс.

– Потрогай какие мышцы! – он взял мою руку и положил себе на плечо. Напряг мускулы, и они прокатились под кожей упруго и сильно. – А кубики хочешь?

Он отклонился, почти лег на траву и напряг пресс, демонстрируя эти самые кубики.

– А… – он взялся за пояс штанов, и я округлила рот. – Все, молчу!

Он расхохотался, глядя на то, как я трясу головой, не в силах поверить, что этот взрослый мужик, спортсмен, шпион и бизнесмен, или кто он там, ведет себя как двадцатилетний идиот.

– Я не понимаю, – сказала я, когда он снова устроился напротив, снова одеваясь. – Чего ты от меня хочешь? Чтобы я опять выбрала?

– Нет, – Димка быстро продел руки в рукава и натянул футболку, скрывая живописный вид. – Марк скоро улетит. Даже если бы он хотел остаться, он не может. Он не может забить на детей, даже если выберет тебя. Ты и сама понимаешь. И ты перестала бы его уважать, если бы он так сделал.

– Да, наверное, – я обняла руками колени и уткнулась в них подбородком. – Так что ты единственный вариант, да?

– Не совсем… – мягко сказал он. – Но из нас двоих – только я. Да.

– Он тоже так думает? – спросила я, глядя на пронзительно-зеленую траву у себя под ногами.

Дурацкая идея спрашивать у одного любовника, есть ли у меня шансы с другим любовником. Но если бы я должна была выбрать – я бы хотела знать мнение обоих.

– Мы с ним договорились больше не обсуждать отношения с тобой. И никак не комментировать, – тон Димки стал сухим и холодным. – За эти разборки я тоже прошу прощения.


Баланс