— Джессика… — выдохнул он, когда его большой палец коснулся ее влажного естества. Острое наслаждение пронзило ее с головы до ног. Его пальцы раздвигали и ласкали шелковистые складки, и движения становились все более и более уверенными.

— Так правильно? Хорошо? — шепнул он, поглаживая самое чувствительное место. Это было не хорошо, это было неописуемо прекрасно.

— Да.

— А так?

Она накрыла его руку своей.

— Вот так. Здесь. О да… так.

Он открывал все ее секреты.

— Я хочу… — Он погладил ее снова, и она слегка вскрикнула.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — настойчиво попросил он.

— Нет… о, Марк… мы не должны. Нам надо остановиться. Боже мой, мы совсем потеряли голову.

Он действительно остановился. Ее юбки упали вниз. Все ее тело сладко ныло, умоляя о большем, но она все же нашла в себе силы встать.

— Вот там умывальник… если тебе нужно, — неловко произнесла Джессика, показав в угол, и тут же поняла, что он не может видеть ее в темноте. Она сделала шаг вперед, споткнулась о кофейный столик, нащупала на каминной полке спички и попыталась зажечь свечу. Ее руки дрожали так сильно, что спичка загорелась только с третьего раза. Комнату наполнил резкий запах серы. Джессика бережно прикрыла трепещущий огонек ладонью и поднесла его к свече. После полной тьмы свет показался ей слишком ярким, и только теперь она осознала свою ошибку. Если Марк увидит ее глаза… он увидит все.

Он нашел раковину и тщательно вымыл руки; затем повернулся к ней.

— Позволь мне кое-что тебе объяснить, — начал он. Его брюки весьма красноречиво оттопыривались впереди, и Джессика старалась не смотреть на этот внушительный бугор. — Однажды ты сказала мне, что я не должен тебя романтизировать. — Он подошел к ней ближе, но не поцеловал, как она ожидала, а развернул спиной и обнял. — Но дело в том, что у меня практически нет другого выхода. — Его руки скользнули к ее талии и быстро развязали пояс. — Я собираюсь переубедить тебя, — сказал он ей в шею. — Я заставлю тебя понять, что ты заслуживаешь самого романтического отношения. И ты, моя дорогая, моя милая, моя прекрасная Джессика, не сможешь меня остановить.

Пояс бесшумно упал на пол.

— Марк?

Он расстегнул самую верхнюю пуговку у основания шеи.

— Я вообще зря тебя слушал.

Он потрогал губами ее ухо. Она почувствовала его жаркое дыхание, и ее соски тут же затвердели, а откуда-то изнутри поднялась волна тепла. Он легонько прихватил ее мочку зубами, а потом пощекотал ухо языком, и это невероятное ощущение отдалось сразу везде — в ладонях, в груди, внизу живота.

— Что ты делаешь?

Он ничего не ответил, только молча и неспешно расстегнул последние пуговицы.

— Спасибо, что зажгла свечу, — пробормотал он. — Я не смог бы сделать это без света.

Он спустил платье с ее плеч и на мгновение прижался губами к шее. Затем его руки перешли к корсету.

Он неторопливо развязал узел, распустил ленты и бросил его на пол. Ей вдруг захотелось схватить корсет и надеть его обратно. Марк хотел не просто ее тело; он хотел близости, а она не была ни с кем близка уже много лет. Несмотря ни на что, ее не покидал страх, что он внезапно очнется от наваждения, встанет и уйдет, а она останется стоять на месте, дрожа от холода, боли и желания.

— У этих юбок тоже есть секрет? Или нет? — Он расстегнул пуговицу, на которой держалась самая верхняя.

— Марк, что ты делаешь?

— Ты знаешь, что я делаю. — Он откинул юбку в сторону и взялся за следующую. — Я тебя раздеваю. — Вторая юбка присоединилась к первой. Он покачал головой. — Похоже на то, будто я разбираю часы. Разъединить все части довольно легко, но вот собрать их воедино без помощи специалиста я бы точно не смог.

— В самом деле, Марк. Ты должен остановиться. — Ее начала бить дрожь.

Последняя юбка упала на пол. Теперь она стояла перед ним в одной сорочке.

— Ты правда этого хочешь?

Она обернулась. Его глаза скользнули по ее телу, теперь свободному от излишков одежды и прикрытому единственным тончайшим слоем ткани.

Вся ее неуверенность и уязвимость вдруг испарились под этим обжигающим взглядом. Она почувствовала себя кроликом, который замер на месте при виде ястреба. Но конечно, это был не ястреб, и он не бросился на нее, а просто наклонился к ней и поцеловал. Очень нежно, очень трепетно — только его губы на ее губах, и его рука на ее плече. Ей показалось, что она тает. Но страх так и не исчез до конца; он был похож на осколки стекла в бурном потоке ее страсти. Она могла пораниться в любую секунду.

Он медленно провел рукой по ее плечу, как будто старался запомнить его на ощупь. Волоски на ее руке встали дыбом.

— Если мы будем продолжать в том же духе, я очень скоро перестану владеть собой, — призналась она.

Он откинул голову назад и посмотрел ей в глаза.

— Жду этого с нетерпением.

Потом он снова наклонился и поцеловал ее грудь. Ее окатила волна жара. Теперь она совсем не могла противостоять своему желанию — хотя и до этого ее возражения были слабыми и не очень искренними.

— Тебе нравится, — хрипло проговорил он. — Я мечтал сделать это уже очень давно. Не мог думать ни о чем другом.

Она молча кивнула, боясь, что голос подведет ее. Он обвел языком ее сосок. Она слышала его неровное дыхание, ощущала его на своей коже. Наслаждение рождалось тут, в этой самой точке, и толчками расходилось по всему телу. Ее возбуждение стало почти нестерпимым.

Другой мужчина, потрудившись немного над ее удовольствием, давно перешел бы к удовлетворению своей собственной похоти. Но Марк смаковал ее, как изысканное лакомство, упивался каждым прикосновением, как будто ее наслаждение было главным, как будто в нем и заключалась цель — а вовсе не в том, чтобы сделать свое проникновение в нее более приятным.

— Быстрее, — прошептала она.

Он поднял голову и улыбнулся, еле заметно, одними уголками губ, и это показалось ей необыкновенно порочным и волнующим.

— Я ждал этого двадцать восемь лет. Еще пара часов ничего не изменят.

То, что он пришел к ней, было почти невероятно. То, что он продолжал думать о ней хорошо даже после всего, что узнал, было немыслимо. Но при этих словах у нее вдруг пересохло в горле. Сомнений не было — он хотел ее, ее саму… и это было просто невозможно.

Он взялся за подол ее сорочки и медленно снял ее. Тонкая ткань прошлась по ее разгоряченной коже.

— Пара часов? — пискнула она. — Ты… большой оптимист.

Его губы снова дрогнули в улыбке, и он стал покрывать поцелуями ее живот, прокладывая путь от груди до пупка.

— Это потрясающе, — прошептал он. — Трогать тебя, видеть, как ты вздрагиваешь. Знать, что причина этому — я, и только я. — Он погладил ее по бедру, а затем осторожно раздвинул колени и снова коснулся ее трепещущего бутона. — Это намного лучше, чем я себе представлял.

Она запустила пальцы ему в волосы.

— А что будет, когда я начну трогать тебя…

— Как хорошо, — выдохнул он. — А тебе приятно… здесь?

Лаская ее, он смотрел ей прямо в глаза, и это возбуждало ее еще больше.

— Или лучше здесь?

— Да.

Теперь его пальцы казались более опытными и уверенными.

— А может быть, здесь?

Она прикусила губу.

— Да… да…

Его палец скользнул внутрь. Она содрогнулась.

— А так?

— Это слишком хорошо… о, Марк… и слишком мало.

Он встал, расстегнул жилет и развязал галстук. Несмотря на ситуацию, в его движениях не было спешки. Он через голову стянул с себя рубашку и бросил ее на пол; Джессика не могла оторвать глаз от золотистой поросли у него на груди.

Она протянула руку и погладила его плечо. Это было восхитительно — он, такой сильный и широкоплечий, трепетал от одного только ее прикосновения. Она провела ладонями по его груди, остановилась на сосках и погладила их большими пальцами. У него перехватило дыхание.

— Джессика. Пожалуйста. Милая, сделай это еще раз.

И она с удовольствием повиновалась.

Почему считается, что только женскому телу свойственны округлости и изгибы, смутно удивилась она. Его тело было словно вылеплено искусным скульптором. Мускулистые руки. Сильные, изящные пальцы. Мощная грудь. Чистые, плавные линии торса. Это был настоящий образец мужской красоты.

Он начал расстегивать брюки. Она судорожно вздохнула, протянула руку и накрыла его пальцы своими.

— Что же ты делаешь?

Он остановился.

— Знаешь, почему я стал таким сторонником целомудрия? Я уже говорит. Потому что не хочу никому причинять вред. Особенно тому, кто мне дорог.

Он осторожно отвел ее руку в сторону и расстегнул еще одну пуговицу.

— Но главное — это женщина. То, чего хочет она. Не моя гордость. Не моя репутация. Даже не мои принципы. На первом месте должна быть ты. — Он приспустит брюки. — Я мечтал о спокойствии и равновесии. Но — повторю — на первом месте должна быть ты. И на последнем тоже. Только ты. Везде. Всегда. Джессика… всю мою жизнь.

Должно быть, это был сон. Видение. Он не мог говорить этого на самом деле. Он не мог стоять перед ней без всякой одежды. Но вот он взял ее за руку — и его ладонь была теплой и настоящей. Он потянул ее к дивану. Ее босые ноги ступали по полу — и это ощущение тоже было реальным. Ни за что на свете она не смогла бы представить его, обнаженного, сидящего на диване, или себя, опускающуюся к нему на колени. Он обнял ее за талию и поцеловал.

Она подалась к нему. Их пальцы переплелись.

А его мужской орган…

Он был большим и твердым. Когда она прикоснулась к нему, он как будто вздрогнул, и это окончательно свело ее с ума. Его тело выгнулось навстречу ей; инстинкт вел его там, где опыт не мог.