– Когда вы станете членом их семьи, я буду ходить туда с большей охотой. Пока же, если хотите, могу передать Винсену записочку…

Он был настолько мил, что даже не смутил ее, но она, покачав головой, отказалась. С Винсеном они виделись почти каждый день: иногда, если это было днем, устраивали пикники, по вечерам – романтические прогулки. Он клятвенно заверял, что поговорит с отцом до конца каникул, и она с тревогой ждала результатов этого разговора. Насколько ей было известно, Шарль Морван-Мейер был опасным человеком. А тетушка Одетта еще больше нагоняла на нее страх. «Никогда он не позволит своему сыну жениться на такой девушке, как ты. О чем ты думаешь? Проснись! Когда он все узнает, вам обоим достанется. Парню он устроит взбучку, а тебя оставит на закуску!»

Магали знала, что Одетта права, но все равно надеялась. Винсен клятвенно обещал, что найдет решение, он не хочет еще целый год прожить без нее, не хочет, чтобы она работала служанкой. Она терпеливо ждала и разумом понимала, что надо дорожить тем, что имеешь.

– Пойду переодеваться, спасибо за чай, – вставая, сказал Жан-Реми.

У него была привычка благодарить ее, даже если он все сделал сам. Они обменялись привычным рукопожатием, и он вышел из кухни. К девушке художник относился очень хорошо, да и быть с ней приветливым не составляло труда. Поначалу он находил ее просто красивой, честной, но с хитринкой, потом начал жалеть: ведь впереди ее наверняка ждало столько неприятностей. Только юная невинная девушка, как она, может думать, будто Морваны примут ее с распростертыми объятиями. А пока, слушая ее рассказы о Винсене, Жан-Реми думал об Алене.

Стоя перед большим зеркалом в ванной, он размышлял, как воспримет его визит молодой человек. Они не виделись несколько недель, Ален никак не давал о себе знать – не позвонил, не написал, – и терпение Жана-Реми иссякло. Было непонятно, почему Ален не хочет приходить на мельницу во время приездов семьи: ведь теперь он уже совершеннолетний. Разумеется, никто не знает об их истинных отношениях, но можно ведь просто так встречаться, как добрые друзья.

– Что же надеть? – вертясь перед зеркалом, раздумывал он.

Большой платяной шкаф занимал всю стену ванной комнаты; открыв дверцы, Жан-Реми придирчиво осмотрел свой гардероб. Художник любил красивую одежду и всегда тщательно выбирал ее по ткани, покрою и цвету.

– С этими людьми не стоит слишком фантазировать.

Нет, надо было отказаться от приглашения, придумать очередную отговорку, но жгучее желание увидеть Алена оказалось сильнее. Да и любопытно взглянуть на Валлонг.

– Наконец-то я смогу увидеть, каков он дома!

До конца лета ему только и остается, что представлять его. Поездки по Европе лишь немного развеяли Жана-Реми, ему не удалось даже как следует поработать: все его мысли были заняты Аленом. Визит к нему может выглядеть как бесцеремонность, но всегда можно сослаться на невозможность отказать Кларе. Или же наговорить какой-нибудь вздор по поводу добрососедских отношений.

«А ведь на самом деле ты испугался…» Испугался, что Ален плохо примет его, рассердится и больше вообще к нему не придет, – на это он был способен. В нерешительности Жан-Реми подумал даже, а не лучше ли отослать Кларе огромный букет роз с извинениями.

Закрыв глаза, Мари полулежала в кожаном кресле «Трансат»[15]. На ней было свободное крепдешиновое платье, скрывавшее живот. На шестом месяце беременности она стала быстро уставать. Тем более что перед летними каникулами в конторе у Шарля она много работала: хотела реабилитироваться после провала в суде.

Чуть поодаль, под платанами, Винсен и Ален учили маленького Сирила играть в петанк[16] пока еще с пластиковыми шарами. Ален так нежно относился к своему племяннику и крестнику, что Мари изумлялась. Она никогда не думала, что ее брат, этот асоциальный тип, может так любить детей.

– Все уже решено? Крестным будет Винсен?

Открыв глаза, она увидела Готье, тот протягивал ей стакан мятной воды.

– Хочешь пить?

– Да. Большое спасибо. Извини, но Винсен первый попросился в крестные.

Она жадно выпила стакан ледяного напитка, Готье сел рядом на траву.

– Вечером опять какие-то гости, надо переодеться, – вздохнул он.

– Пусть бабушка развлекается, она обожает принимать гостей. Кого она пригласила сегодня?

– Кастекса, он приехал в Авиньон на каникулы, и какого-то известного художника, он живет тут, неподалеку.

Подошел Ален, держа Сирила на руках: ребенок доверчиво уткнулся в его плечо.

– Можно я выкупаю и накормлю его? – спросил Ален.

– Я помогу тебе, – сказал Винсен.

– О каком художнике вы здесь говорили? – поинтересовался Ален, гладя светлые локоны малыша.

– Жан-Реми Бержер… Клара все лето звала его, и он наконец почтит нас своим присутствием… Зимой я был на его выставке, – добавил Винсен. – Он талантливый и очень приятный человек. Я даже подозреваю, что бабушка припасла его для тебя, Мари…

Он рассмеялся. Мари и Готье подхватили смех, а Ален молча пошел к дому. Из окна второго этажа Мадлен плаксивым голосом позвала Готье. Тот с недовольной гримасой ответил, что уже идет.

– У нее сломался замок на шкатулке с украшениями. Она думает, что у меня талант слесаря! – объяснил он.

– Это верно, – усмехнулась Мари, – у тебя получится, ты ведь будущий хирург…

Шутка не рассмешила Готье – он нахмурился.

– Даниэль куда лучше меня разбирается в таких делах, лучше бы он пошел. Кстати, где он?

– В кабинете отца, – ответил Винсен, – они там с обеда сидят. Шарль решил поговорить с сыном о будущем, и похолодевший Даниэль пошел за ним, зная, что свои мысли ему высказать не дадут.

– Если он не станет лучшим выпускником Политехнической школы, отец его убьет, – задумчиво сказал Винсен с грустной улыбкой.

Спорить с отцом было по-прежнему трудно, хотя они стали взрослыми, и Винсену становилось не по себе при мысли о предстоящем разговоре относительно Магали. Если Шарль разозлится по-настоящему, если ответит категорическим отказом, то Винсен пойдет на ссору с ним – а это безрадостная перспектива. Но отказаться от Магали было просто невозможно.

– Тебя что-то тревожит? – заметила наблюдавшая за ним Мари.

– Тебе кажется, – ответил он.

Он не хотел жаловаться: у нее-то всегда хватало смелости противостоять всем. Мадлен, Шарлю, Кларе, она не боялась вступать с ними в конфликт и жить так, как хочет.

– Надо переодеться, – сказала она, вставая.

Винсен подал руку, и она с легкой улыбкой приняла ее: забота кузена была трогательной.

Жан-Реми вышел из черного «Хочкисса» и, захлопнув дверцу, залюбовался фасадом. Так вот каков Валлонг: дом большой – и гораздо красивей, чем он его представлял – с голубыми ставнями, плоской розовой кровлей и белоснежными стенами, на которых выделялись балкончики из кованого железа. Изысканное сочетание роскоши и процветания, создававшее ощущение достатка и спокойствия.

На крыльце раздались голоса, и сияющая Клара появилась в чесучовом платье цвета слоновой кости. Она с улыбкой шла к нему навстречу, радуясь, что, наконец, принимает его у себя. После короткого обмена любезностями она представила ему членов семьи: Мадлен показалась ему толстой неинтересной женщиной, а руку Шарля он пожал с интересом. Ален столько рассказывал о дяде, что можно было заранее испытывать к нему неприязнь, но Жан-Реми представлял себе совсем не такого человека, каким оказался Шарль. Ален говорил о нем: «Отвратительный, высокомерный, холодный». Но не упомянул о безукоризненной элегантности, удивительных светло-серых глазах и низком волнующем голосе.

Клара провела их через дом и вывела на патио, где обычно вся семья собиралась на аперитив. Все подошли поприветствовать его: Мишель Кастекс, Винсен, Даниэль, Мари, – Ален чуть помешкал и подошел последним. Он кивнул и совершенно равнодушно пробормотал:

– Очень приятно…

Он целые дни проводил на воздухе, на солнце, и загар делал его еще желаннее; Жан-Реми с трудом отвел взгляд от молодого человека и повернулся к Кларе: она предлагала напитки. Взяв с подноса мартини, Жан-Реми вдруг почувствовал неловкость. Зачем он приехал сюда, в семью Алена? Что за неуместное любопытство побуждает его подсматривать? А если юноша никогда этого не простит ему?

– Моей матери очень нравится ваше творчество, – сказал Шарль, садясь рядом с Жаном-Реми. – Вы могли бы показать мне ваши картины? Я хотел бы сделать ей подарок на день рождения…

Их взгляды встретились, и Жан-Реми почувствовал, что Шарль, несмотря на свою холодность, умеет очаровывать собеседников. Конечно же, профессиональное качество адвокатов.

– С большим удовольствием, – согласился художник.

Но он твердо решил никогда не принимать его на мельнице. Не могло быть и речи о каком-либо общении с человеком, которого Ален ненавидел. По крайней мере, так художник понял из его обрывистых рассказов. У него сложилось впечатление, что причиной этой неприязни послужила чрезмерная придирчивость Шарля к племяннику, но в особенности – недостаток родительской любви. Лишившись отца в тринадцать лет, совершенно не понятый матерью, Ален, конечно же, стремился сблизиться с дядей, брать с него пример, однако натолкнулся на непроницаемую стену отчуждения. Хуже того, дядя не только не принимал всерьез его сельскохозяйственные затеи, но и вообще презирал племянника, как ни на что не годного. Без поддержки Клары он был бы совершенно одинок в своей семье. Да, у Алена были причины чувствовать себя неуютно и невзлюбить того, кто им так пренебрег.

Жан-Реми осторожно огляделся. Пятеро кузенов сидели рядом с диваном-качалкой и вполголоса разговаривали: было видно, что между ними уже давно установилось полное взаимопонимание. Ален повернулся спиной, опираясь плечом на нелепую пальму, и рассказывал что-то забавное: все улыбались. Он отличался от того человека, которого знал Жан-Реми, был моложе и веселее. Какой же из двух Аленов настоящий? Винсен тоже казался беззаботным, а ведь он мучился из-за своей маленькой Магали. Неужели, находясь в кругу семьи, эти молодые люди так притворялись?