Она снова хрипло рассмеялась.

Филипп сказал:

– Бабушка, мы пришли, чтобы просить вашего благословения.

– Почему же вы пришли именно ко мне?.. Разве бедная Хуана еще нужна кому-нибудь?.. Когда им хотелось, они делали меня сумасшедшей… а когда я им понадобилась здоровой, они делали так, чтобы я выздоровела… обрела рассудок. Это все мой отец и мой супруг… они договорились, что так будут поступать со мной… сначала сумасшедшая, потом здоровая… потом опять сумасшедшая… А сегодня что?

– Бабушка, это моя невеста, Мария Мануэла…

– Такая пухленькая и симпатичная… И она – твоя невеста? Как тебя зовут, мальчик? Как ты сказал?

– Филипп.

– Да, Филипп.

Она помолчала, затем внимательно оглядела комнату.

– Филипп? Нет, сегодня он не выйдет. Это потому что вы здесь. Он прячется за гардинами. А жаль. Я бы хотела, чтобы вы посмотрели на него. Филипп… Филипп Красивый… самый видный мужчина во всей Фландрии… или Испании… или еще где-то. Я не говорила ему об этом. Вместо меня были другие… Дитя мое, подойди ко мне.

Мария Мануэла отпрянула, но Филипп мягко подтолкнул ее, а Хуана сразу взяла ее за запястье. В следующее мгновение Мария Мануэла почувствовала ее костлявые пальцы на своем подбородке.

– Пухленькая и симпатичная. Такие ему нравились… Вот только брюнетка… а он любил блондинок. Ты почему оглядываешься? Его высматриваешь? Ах, ты, лукавая бестия! А ну, поди прочь отсюда! Впредь ни одной женщины сюда не пущу! Ты его знаешь? Обычно он приходит и смеется надо мной. Они пробовали отнять его у меня. Он лежал в гробу, но я-то всегда была рядом… И однажды ночью, когда все ушли, я заглянула в гроб… он тогда смеялся надо мной… хвастался своими победами над женщинами. Он очень красив. Когда он бывал с другими, мне хотелось умереть… а когда он возвращался, я все прощала ему… он сводил меня с ума. И вот, теперь ты… такая пухленькая и симпатичная, пришла к нему…

В глазах помешанной вспыхнула ярость. Филипп положил руку на плечо Марии Мануэлы и привлек ее к себе. Она задыхалась. У нее перехватило дыхание, стучали зубы. Всхлипывая, она торопливо перекрестилась.

– Нет, нет, – спокойным голосом произнес Филипп. – Это моя невеста, Мария Мануэла. А ваш супруг умер, бабушка. С тех пор прошло очень много лет, и сейчас мы просим вас благословить наш союз.

Хуана откинулась на спинку кресла. По ее щекам потекли грязные слезы.

– Так это правда? Он и в самом деле умер? И никогда не обнимет меня своими красивыми руками?

– Бабушка, это правда. Он умер.

Она невесело рассмеялась.

– Подойдите ко мне. Оба подойдите. Так, значит, он умер? Мне всегда так говорили… Но я открою вам одну тайну. Сейчас он здесь. Вот в этой комнате. Она издевается над нами… Вон он, целует ту жирную фламандку, что выткана на гобелене. Клянусь, когда-нибудь я сожгу эту тряпку! Посмотрю я тогда на его кислую мину… – Она уставилась на Марию Мануэлу. – Кто эта девушка?

– Моя супруга, бабушка. Мария Мануэла, ваша внучка. Дочь вашей дочери.

– Дочь моей дочери? Которой из них?

– Катарины. Той, которая вышла замуж и уехала в Португалию.

– Катарины?… Ах, моя Катарина… моя нежная маленькая Катарина… – Хуана снова заплакала. – Ее отняли у меня. Она жила здесь, вот в этом дворце. Такая ласковая, хрупкая… мне все время говорили, что я одеваю ее в лохмотья и не отпускаю за границу. Я не смела перечить. Боялась, что ее отнимут у меня. Я велела прорубить еще одно окно в детской, чтобы она могла смотреть, как во дворе играют дети… Очень не хотела отпускать ее от себя… Дитя мое, твоя мать когда-нибудь говорила обо мне?

– Д-да, бабушка, – пролепетала Мария Мануэла. – Она говорила о вас.

– А говорила она, как за ней пришли и забрали ее у меня?.. Это все мой сын Карл… император… который на самом деле всего лишь принц, а правит страной только потому, что сумел избавиться от меня. Ведь покуда я жива, я все еще королева… да, я – законный правитель Испании.

Филипп напомнил:

– Бабушка, вы говорили о вашей дочери Катарине.

– Моя дочь Катарина… моя нежная, ласковая Катарина. Мой сын Карл прислал ко мне ночью своих слуг… и они отняли у меня мое сокровище… мою маленькую Катарину. – Внезапно она перестала плакать и громко расхохоталась. – Но они отдадут ее мне. Они должны вернуть матери ее любимого ребенка. – И снова опечалилась. – Нет, я навсегда потеряла мою Катарину. Ей уже не позволят вернуться ко мне… Ей дали учителей, наставников… сказали, что она должна воспитываться, как инфанта, а не как дочь сумасшедшей… помешанной… тогда я была для них сумасшедшей. Вот так всегда – то нормальная, то сумасшедшая… Сегодня-то какой мне нужно быть?

– Прошу вас, бабушка, благословите нас, – взмолился Филипп.

– Подойди ко мне, я хочу получше рассмотреть тебя. Так это и есть твой супруг, девочка? Он тебя не обижает?

– Он… очень добр ко мне.

– Откуда тебе знать? Ты ведь только-только вышла за него. Подожди, он еще обманет тебя. Вот и я… когда-то я считала себя самой счастливой женщиной на свете. Это было в ту брачную ночь. Он был красив и любвеобилен, как и все Габсбурги. Он говорил: «Не бойся, моя ненаглядная Хуана. Ты не пожалеешь, что вышла за меня замуж». Тогда я не знала, что он будет заниматься любовью с другими женщинами… прямо на следующую ночь… и на следующий день после той ночи… всегда – и днем, и ночью.

– Бабушка! – строго произнес Филипп.

Но его холодный тон ничуть не смутил королеву; сейчас она пребывала скорее в своем прошлом, чем в этой грязной комнате с зажженными свечами и плотно завешенными окнами. И вместо молодых жениха и невесты видела перед собой другую юную пару – себя и своего, другого Филиппа. Она вновь переживала те муки ревности, от которых ей никогда не удавалось избавиться. Затем перед ее глазами возникла та полногрудая фламандка с широкими бедрами – женщина, которой ее супруг оставался верен больше двух недель, что стало для него непревзойденным рекордом. Что в ней было особенного, в той женщине? Чем она отличалась от всех остальных? Как ей удалось на целых две недели удержать этого ветреного Филиппа? Ее сила, как у древнего Самсона, заключалась в ее прекрасных волосах. Больше ни у кого не было таких чудесных волос – ни до, ни после. На солнце они сияли, как золото, и доходили ей до самых ног.

Внезапно Хуана расхохоталась. Слишком уж отчетливо предстала та перед ней: обнаженная, со связанными за спиной руками. Хуана тогда сказала: «Приведите цирюльника». Она покатывалась со смеху, когда смотрела на онемевшую от ужаса женщину, чьи роскошные волосы длинными золотистыми прядями падали на пол. Потом она велела запереть ее в шкаф, и захохотала еще громче, когда в комнату ворвался Филипп.

Внезапно она закричала:

– Вот она, твоя красавица! Здесь, в этом шкафу! Что, соскучился по ней? Ну, иди же к ней, она тебя ждет… в том же виде, что и всегда… ха-ха-ха, голая, хотя и непричесанная… Бесстыдница!.. Разумеется, я не позволила ей стоять обнаженной в присутствии ее королевы. Потому-то и заперла. Можешь сам посмотреть…

Хуана закрыла лицо ладонями и затряслась в беззвучном хохоте.

– Прошу вас… – начал Филипп.

Его слова заставили ее опомниться. Она опустила руки и сказала:

– А когда он ее увидел, он повернулся и ударил меня по лицу. Я упала… потом сама набросилась на него с кулаками. Я била его, царапала, кусала. Но, дети мои, я была счастлива, потому что любила… и ненавидела его… ненавидела так сильно, что даже драка с ним доставляла мне величайшее наслаждение… второе после того, что он иногда доставлял мне ночью.

На ее дикий хохот прибежали двое вооруженных стражников. Они остановились у двери и вопросительно посмотрели на Филиппа.

– Кто вас звал? – спросила Хуана. Стражники поклонились. Один из них сказал:

– Нам показалось, что Ваше Высочество изъявили желание видеть нас.

Филипп произнес решительным тоном:

– Оставайтесь на месте. Ее Величество как раз собиралась благословить нас. – Он повернулся к Марии Мануэле. – Ну, давайте. Вставайте на колени.

Они молча подчинились. Взглянув в невозмутимое лицо Филиппа, помешанная немного успокоилась.

– Благословляю вас обоих, – подняв руки над их головами, сказала она. – Будь счастлив, Филипп. Пусть это юное дитя родит тебе много сыновей… таких же красивых, как мой Филипп… и пусть у ее дочерей будет более счастливая судьба, чем у меня.

Мария Мануэла вцепилась в руку Филиппа. Он с понимающей улыбкой взглянул на нее.

– Можете встать, – прошептал он.

Хуана говорила ровным, почти безучастным голосом.

– Да, таких же красивых, как мой Филипп, – повторила она. – Он прогнал меня, чтобы больше времени проводить с любовницами. Если твой Филипп будет обращаться с тобой подобным образом… подойди сюда, дитя. Подойди ко мне. Я научу тебя, как поступать с потаскушками…

– Ну, бабушка, спасибо вам за благословение, – сказал Филипп. – Нам пора.

– Нет, сначала вы послушаете музыку! – воскликнула Хуана. Она махнула рукой стражникам, стоявшим у двери.

– Эй, рабы! Приведите музыкантов. Пусть они сыграют что-нибудь веселое для принца и принцессы.

Когда музыканты пришли и начали играть, Хуана настояла на том, чтобы молодые сидели на специально принесенных стульях. Сама она задумчиво постукивала пальцами по подлокотнику своего кресла. Музыка напомнила ей о днях молодости, о свадьбе с Филиппом Красивым. Тогда Хуана была стройной, жизнерадостной девушкой. Любовь и ревность к супругу свели ее с ума.

Она попросила Марию Мануэлу придвинуться ближе к ней. Она назвала ее «моя маленькая Катарина». Затем, дотронувшись до ее колена, сказала:

– Я убью ее. Вон ту мерзавку, что сейчас прячется за гобеленом… Эй, не прячься, все равно я тебя вижу! Когда-нибудь я исполосую ножом твои толстые жирные ягодицы! Может быть, тогда они разонравятся ему… может быть, тогда он вернется к своей законной супруге!