Я быстро посмотрела на него, но если в этих словах было особое значение, то оно не отразилось на его лице. Я была возбуждена и услышала то, что не было сказано. Очнись, Андреа! Остынь! Я бы умерла от стыда, если бы он увидел, какое действие оказывает на меня. Я сделала глубокий вдох и пустилась рассказывать длинную историю о Мозесе.

– А у тебя есть какие-нибудь домашние животные?

– Нет, моя жена считает, что собаки слишком беспокойные и слишком грязные, а у девочек аллергия на кошек. У нас есть тропические рыбы.

Мы обсудили его рыб.

– Расскажи мне о своей работе.

Он засмеялся:

– Я могу отвечать на вопросы столько, сколько ты будешь сидеть и слушать. Здесь действительно нечего рассказывать. У меня – собственная компания, занимающаяся программным обеспечением: «Техтрон». Маленькая, но платежеспособная.

– Вполне прилично, – ответила я, услышав чувство гордости в его голосе.

– Времени отнимает много, но ведь деньги чего-то стоят. В целом у меня хорошая жизнь, я полагаю, хотя всегда сожалел… Нет, я вижу, тебе это неинтересно. – Он посмотрел на меня вопросительно, затем, к счастью, переменил тему. – Теперь ты расскажи мне о себе. В каком разделе права ты практикуешь? Ты всегда говорила о юридической школе.

Как он помнил такие вещи? Я не могла даже вспомнить, когда у него день рождения.

– Нет, я никогда не училась в юридической школе. Я была секретарем, пока не появились дети, но, в конце концов, сумела остановить снижение – я поступила на юридические курсы, но авария задержала меня на середине.

– Ты вернешься к этому, ничто не удержит тебя слишком долго.

– Почему ты думаешь, что можешь судить обо мне?

– Из-за того же инстинкта, который есть и у тебя по отношению ко мне. Я понимаю, как работает твой ум. Сейчас я знаю, что ты чувствуешь очень сильное влечение ко мне. Мы, как магниты, Андреа. Я часто думаю о тебе… Я говорю это не для того, чтобы вынудить что-то сделать, а просто хочу, чтобы ты знала.

Он часто думал обо мне. Я должна была задать ему вопрос, который пылал внутри меня в течение многих месяцев, но я ловко заткнула брешь в нашем разговоре вопросом:

– У тебя красивые дети, а твоя жена здесь?

– Нет, она не захотела ехать со мной, встречаться с людьми, которых она не знает. Моя жена не очень общительна, и мы не часто ездим вместе. Она делит свое время между бизнесом и детьми.

Он подарил мне печальную улыбку, вызывающую сочувствие, и я подумала, не была ли это жалость к себе, которую я услышала за сарказмом в его голосе. Я снова улыбнулась, ничего не говоря и отказываясь менять тему разговора, хотя я должна не забыть спросить о том бизнесе, которым она занимается.

– Она… мы… Это не настоящий союз, Андреа. У моей жены хорошая голова для бизнеса, она любит детей, и это, собственно, все. Она не любит танцевать, вечеринки утомляют ее, она не видит разницы между Моцартом и «Битлз», и в ней нет радости жизни. Она совсем не такая, как ты. – Он замолчал, и его глаза встретились с моими. – Она не знает о тебе ничего, Андреа.

Мое сердце бешено забилось, и я отвела глаза в сторону, подальше от его пронизывающего взгляда. Он женился на точно такой же, как Стюарт, и они совсем не были счастливы.

То, что я надолго опустила глаза, было фатальной ошибкой. Его улыбка была дружелюбной и поверхностной, но светящаяся глубина его глаз, невидимая и в то же время выставленная напоказ, была любовью ко мне. Он сломил меня уверенностью, которая была прямо-таки физической, и вопрос, который готов был у меня вырваться, замер на губах. Он любил меня! Несмотря на обиду и прошедшее время, он все еще любил меня. Я не фантазировала: он любил меня.

– Почему ты женился на ней? – я почти прошептала это.

– Почему… – Он пристально вглядывался в развешенные плакаты, собираясь с мыслями. – Мне было очень трудно в жизни. В конце концов, я понял, как много ты для меня значила, но когда я вернулся домой, то услышал, что ты уехала и вышла замуж. Ты не дала мне много времени, любовь моя.

– О, мой Бог!

Опять эта печальная улыбка.

– Она немного напоминала мне тебя: не внешне, но достаточно, чтобы сделать интересной, достаточно, чтобы ухаживать за ней.

Я так много хотела сказать, но остановилась на этом:

– Ты любил ее?

– Нет, нет, не любил.

«Никакого сомнения», – заметила я, приведенная в чувство холодом в его голосе.

– Я закончил колледж со званием инженера-электрика и большим интересом к математике. Производство компьютеров находилось в шестидесятые еще в младенчестве, и компания IBM была лидером. Я приехал в Нью-Йорк и получил работу компьютерного аналитика, приложив все усилия, чтобы работать в перспективном направлении. Мы были самоотверженной и серьезной группой на переднем крае захватывающей новой науки. Все время работа, не было времени для забав. Знаешь ли ты, что я в течение четырех лет жил на Манхеттене и никогда не был в городском мюзик-холле? Ночные клубы, подобные «Копакабана», были последним криком моды, но они ни разу не получили от меня ни пенса. Компьютеры и индустрия разработки программного обеспечения будущего занимали все мое время. Я мечтал о том, что когда-нибудь у меня будет собственная компания. У Валери была такая же мечта. Она на пару лет старше меня, и одна из немногих женщин, работавших с нами, – не слишком многие женщины интересовались сложностями программирования в шестидесятые. Она была честолюбива, мы были увлечены одними и теми же вещами и часами говорили о том, как наилучшим образом собрать данные, чтобы преобразовать их в полезную информацию: тогда не было дискет, вся информация пробивалась на лентах и хранилась на огромных бобинах. Валери очень интеллигентна, с быстрым умом в математике и логике. Я не был затворником, я встречался и с другими женщинами (я подумала, что в этом нет ничего необычного), но они улыбались, ничего не понимая, когда я говорил о вещах, которые меня интересуют. Валери же все впитывала и понимала, и вносила свой собственный вклад. Она несколько раз приглашала меня к себе на обед, а за одним следует другое, мы… мы…

Казалось, что Ричард перелистывает страницы своего прошлого, и я позволяла ему перескакивать с одной мысли на другую, полностью захваченная его рассказом. Он глубоко вздохнул, затем продолжил:

– Она забеременела. Я никогда не забуду ее лица, когда она сказала мне об этом: торжествующе, как если бы она, наконец, достигла цели. Ей было двадцать девять, и, как теперь говорят, «ее биологические часы тикали очень громко». Она выбрала меня на том основании, что я годился в отцы ее ребенку.

Его взгляд снова стал сосредоточенным, и переживания отразились на его лице. Удивительным было то, что он рассказал мне об этом, и облегчение, что я знаю, и снова эта тоскливая улыбка.

– Мои дети – лучшая часть моей жизни, я горячо люблю их. Валери – основной партнер моей компании: ее деньги – в действительности деньги ее отца – позволили нам начать свое дело… Но мы не любим друг друга, Андреа.

У него был свой способ произносить мое имя, с легким иностранным акцентом: Онд… Ондрэ… Я повторяла это мысленно снова и снова, но мне хотелось слушать его слова, хотя они и произносились шепотом:

– Я хочу, чтобы ты была в моей жизни, Андреа…

Я растаяла, как масло. Что за сентиментальная дура, не правда ли? Он потерял меня, и он ждал меня. Это было лучше, чем я навоображала. Я не знала, что делать. Ко мне вернулся дар речи.

– Может быть, мы присоединимся к остальным? – предложила я, хотя на самом деле хотела остаться с ним здесь.

– Только еще одну минуту, пожалуйста, Андреа!

– Эти звуки, как в старые времена, не правда ли?

Мы оба засмеялись. Мой голос звучал резко и притворно, но все годилось для того, чтобы снять напряжение, опять возникшее между нами.

– Не для того, чтобы сменить тему, но на какой машине ты ездишь? – спросила я, вспоминая его любовь к английским спортивным машинам.

– На какой еще! – ответил он со смехом в голосе. – На старом «Остине Хилсе».

Ничего удивительного. Машина, на которой он ездил, была просто замечательной, но определенно могла показаться несостоятельной в нынешнее время. Она была темно-зеленая, с рыжевато-коричневыми кожаными сиденьями, за исключением тех мест, где набивка выглядывала через дыры в сиденьях. В этой машине (вместе со многим другим!) я училась вождению. Я вспоминала эти замечательные дни прошлого, когда мы выбирали заброшенные дороги, ведущие из города, и разъезжали по изрезанным грязным колеям, чтобы найти уединенное место, где, забыв про еду и запутавшись в руках друг друга, наслаждались нервной дрожью от тесных объятий.

И чем больше я думала, тем больше я хотела его тогда, но тогдашнее желание было, как свеча, по сравнению с большим костром, горевшим во мне сегодня вечером. Я хотела этого мужчину, этого знакомого незнакомца, хотела, чтобы он прижал меня к себе, поцеловал, чтобы страстно добивался меня, пока… Боже милостивый, что на меня нашло? Я вернулась к настоящему.

– Прости, что ты сказал?

Музыканты играли, и я придвинулась ближе, притворяясь, что не слышу: мне хотелось почувствовать его дыхание на своей шее. Мы говорили, сплетая воспоминания в здание нашей жизни.

По мере того как наша беседа становилась все более оживленной, я начала прерывать слова и фразы, касаясь его руки, колена или положив руку на его бедро. Хорошенькое дело, я не могла держать свои руки вдали от этого типа. Я хотела почувствовать тепло его тела через одежду.

– Давай потанцуем, – сказала я, не способная больше сидеть, и вытащила его на танцевальную площадку, где была причина очутиться в его объятиях. Я не подумала о том, какая играет музыка, но, к счастью для меня, танец оказался медленным. Я молилась, чтобы мое больное бедро вело себя прилично хотя бы несколько минут, хотя, полагаю, обратное было бы мне в оправдание, чтобы совсем повиснуть на Ричарде. Но после нашей интимной беседы танец меня разочаровал: Ричард держал меня на расстоянии вытянутой руки, и мы танцевали строго порознь. Я была на более близком расстоянии с семидесятилетними дядюшками на свадьбах!