—  Не стану скрывать, я бы купил её за любые деньги, —  признался Мартино. —  У вас ведь, насколько мне известно, нет таких денег, чтобы выкупить всю фазенду.

Винченцо вскипел:

—  Да, мы за это время поиздержались! И деньги, вырученные от продажи фазенды, частично истратили! Но лично мне уезжать отсюда не хочется, и, если Железная Рука настолько переменилась, то, возможно, она согласится на какую-то уступку или на рассрочку. Вот Фарина с ней может поговорить! Правда, Фарина? Ты тоже не хочешь отсюда уезжать?

—  Теперь это было бы просто глупо с моей стороны, —  усмехнулся тот. —  Ты же сам видел, как преобразилась эта прелестная вдовушка! И я охотно поговорю с ней. Но вовсе не об отсрочке или рассрочке. У нас хватит денег, чтобы выкупить обратно свои доли, Винченцо! А земля Адолфо пусть остаётся прекрасной Франсиске, я не буду возражать против такого компаньона.

—  Значит, всё возвращается на прежнее место? —  задумчиво произнёс Винченцо. —  В том числе и межа с изгородью?

—  Если вы не против, то я мог бы купить долю вашего бывшего компаньона, —  сказал Мартино. —  Мне тоже не хочется отсюда уезжать. Давайте будем партнерами, и тогда вам не придётся устанавливать ограду на меже.

Фарина и Винченцо промолчали. Им вовсе не хотелось, чтобы Мартино стал их компаньоном, но и денег на покупку бывшей земли Адолфо у них не было. А у Мартино денег было достаточно, чтобы купить всю фазенду, поэтому Винченцо и Фарина предпочли не ссориться с ним сейчас.

—  Давайте я сначала потолкую с Франсиской, а там посмотрим, как лучше поступить, —  уклончиво ответил Фарина.

У Мартино же на сей счёт было своё мнение и он, не мешкая, отправился в Сан-Паулу —  за деньгами, которые хранились в банке.

А Фарина после его отъезда облачился в свой лучший костюм, надушился дорогим одеколоном, который у него никогда не переводился, но использовался лишь в торжественных случаях, и в таком респектабельном виде предстал перед Франсиской в той самой гостиной, где когда-то они увиделись впервые.

Здесь все было на местах, кроме портрета Марсилиу, над которым Фарина достаточно поиздевался во время своих прежних визитов. Теперь же, не обнаружив на стене портрета, он красноречивым взглядом выразил своё удовлетворение: «Наконец-то мы сможем поговорить без свидетелей!» И тут же одарил Франсиску комплиментом, отмечая её светло-бирюзовое платье:

—  Как вам идут светлые тона! Я всегда говорил, что вы —  богиня, но лишь теперь увидел вас во всём великолепии.

Франсиска приняла комплимент как должное —  без смущения, без раздражения. А чтобы окончательно уйти от темы траура, сама указала рукой на то место, где прежде был портрет, и пояснила Фарине предельно просто:

—  Теперь я окончательно его похоронила.

Фарина по достоинству оценил её мужественное поведение и тоже заговорил просто, без всегдашнего комедиантства: сказал, что он и его компаньоны с благодарностью принимают её предложение и готовы вернуть деньги за фазенду, как только Мартино привезёт их из Сан-Паулу. Франсиска никаких дополнительных условий не выдвинула, и на том деловая часть их беседы закончилась. А поскольку расставаться так скоро им обоим не хотелось, то они решили немного прогуляться по фазенде и полюбоваться её красотами.

Во время прогулки Франсиска охотно рассказывала о своём детстве и юности, о том, что была единственным ребёнком в семье, и отец рано обучил её секретам выращивания кофе.

—  Потом я многому научилась у мужа, —  сказала она, продолжая свой рассказ. —  Поэтому после его смерти мне было несложно управлять фазендой.

—  С такой непростой задачей могла справиться только очень умная и очень сильная женщина, —  заметил Фарина и в ответ услышал искреннее признание Франсиски:

—  Как показала жизнь, я не очень умная, и совсем не сильная, хотя и пыталась выглядеть таковой... Однако, мы с вами так заговорились, что я даже забыла об обеде! Дети уже заждались меня. Может, и вы пообедаете с нами? Я была бы этому рада, —  добавила она, приветливо улыбаясь Фарине.

Он, разумеется, принял приглашение с радостью, а вот дети не поняли Франсиску, увидев за обеденным столом столь неожиданного гостя. У Маурисиу даже пропал аппетит. Он с трудом вытерпел присутствие Фарины за столом, а когда тот ушёл, потребовал от матери объяснений:

—  Что всё это значит? Почему ты оказываешь такие почести этому сеньору?

—  Я предложила ему и сеньору Винченцо выкупить обратно их прежнюю фазенду, и вот они согласились, —  пояснила Франсиска.

—  Ты хочешь продать фазенду?.. Которая была мечтой моего отца?! —  возмутился Маурисиу.

—  Да, именно поэтому я и хочу от неё избавиться, —  спокойно ответила Франсиска.

—  Ты оскорбляешь память моего отца! —  не унимался Маурисиу.

—  Нет, я отдала дань его памяти, а теперь считаю нужным подумать о живых. Ведь на этой фазенде будут жить родители Катэрины —  моей невестки и твоей жены. Я действую в интересах нашей семьи, и мне странно слышать, что ты этому противишься, Маурисиу.

Последним доводом Франсиска выбила почву из-под ног сына. Препятствовать продаже фазенды, тем более в присутствии Катэрины, он больше не мог, но у него было достаточно других претензий к матери:

—  А зачем надо было приглашать на обед этого Фарину? Ещё не так давно ты его терпеть не могла, он же итальянец!

—  А что ты имеешь против итальянцев? —  вскинулась на мужа Катэрина, обиженная его оскорбительным тоном.

—  Я не против итальянцев, —  вынужден был оправдываться Маурисиу. —  Но Фарина мне всегда был неприятен, а сейчас я его просто ненавижу!

—  У тебя нет причин для ненависти, —  строго сказала Франсиска. —  Сеньор Фарина всегда вёл себя порядочно по отношению к нам, а кроме того, он ещё очень и очень приятный человек.

Для Маурисиу это прозвучало как гром среди ясного неба. Он решил, что мать сошла с ума. Всю жизнь ненавидела итальянцев, и вдруг такая перемена? Уж не влюбилась ли она в Фарину? Не владея собой от гнева, он прямо спросил об этом Франсиску, и она ответила с достоинством:

—  Нет, это не любовь. Но я свободная женщина и имею право принимать у себя в доме всех, кого сочту нужным. В том числе и мужчин.

—  Да, мы не можем тебе этого запретить, —  с болью произнёс Маурисиу. —  Но я вправе потребовать, чтобы ты вернула на прежнее место портрет отца!

—  Этот человек перестал для меня существовать, и мне не нужен его портрет, —  ответила Франсиска.

—  Но он же наш отец! Мне дорога память о нём! Я восстановлю его портрет и повешу у себя в комнате! —  заявил Маурисиу.

—  И этого я тебе не советую делать, —  холодно сказала Франсиска.

—  Ну почему ты его так ненавидишь? Что с тобой происходит?! —  в отчаянии закричал Маурисиу, и Катэрина сочла своим долгом вмешаться, чтобы успокоить мужа.

—  Идём в нашу комнату, я всё тебе объясню, —  сказала она, силой уводя его из столовой.

Маурисиу, однако, ещё долго не мог успокоиться и не хотел слушать никаких доводов Катэрины.

—  Она стала неузнаваемой. Сошла с ума! —  твердил он. —  Это просто кошмар какой-то! Продаёт фазенду, любезничает с Фариной!..

—  Но вы же с Беатрисой давно хотели, чтобы она перестала ходить в трауре, —  напомнила ему Катэрина.

—  Мы ошибались. Тогда в ней было достоинство, а сейчас его нет. Сняв траур, она утратила и достоинство!

Терпение Катэрины и без того было на пределе, а тут она окончательно вскипела и, перестав церемониться с Маурисиу, перешла на более доходчивый, простонародный язык:

—  А у твоего отца было достоинство, когда он делал Жулию?

Шокированный её грубостью, Маурисиу на какое-то время умолк, а затем произнёс упрямо, с горящими от волнения глазами:

—  Мой отец всегда был и остаётся для меня кумиром! Я никому не позволю оскорблять его память! Ни тебе, ни моей матери. Запомни это!


Глава 9


Не обнаружив Марию и ребёнка в гостинице, Мартино довольно быстро отыскал их в пансионе доны Мариузы и, с трудом сдерживая гнев, приказал жене:

—  Собирайся! Поедешь со мной на фазенду, которую я намерен купить.

К несчастью для Марии, Мартино заявился в пансион поздно вечером, когда Дженаро уже отправился на службу в ночное заведение и не мог её защитить. Поэтому Мария была вынуждена противостоять мужу одна.

—  Никуда я с тобой не поеду, —  твёрдо сказала она.

—  Поедешь. Ты моя жена и должна меня слушаться.

—  Я больше не твоя жена. Я ушла от тебя. Разве ты этого не понял?

—  Нет, ты пока ещё мне жена, —  недобро усмехнувшись, сказал Мартино. —  И будешь делать всё, что я сочту нужным. Собирайся!

—  Я отсюда никуда не поеду, —  вновь повторила Мария.

Мартино понял, что уговорами тут не обойтись, и пригрозил ей:

—  Тогда я поеду с сыном. Увезу его на фазенду.

—  Он не твой сын! —  парировала Мария.

—  Но он этого не знает и никогда не узнает, —  угрожающе произнёс Мартино. —  Я имею право забрать его, и закон —  на моей стороне. А ты решай, причём немедленно, будешь ли ты жить со своим сыном или хочешь потерять его навсегда!

Мария поняла, что он действительно возьмёт сейчас ребёнка и увезёт его в неизвестном направлении, а её просто отшвырнёт от себя как ненужную помеху...

Мартино же понял, что она заколебалась, и, взяв спящего малыша на руки, направился с ним к выходу. Как он и предполагал, Мария тотчас же воскликнула:

—  Нет! Не уходи! Я еду с тобой.

Они так спешно покинули пансион, что Мариуза даже не успела попрощаться с постоялицей и спросить, куда её уводит муж.

—  Этот сеньор был страшно сердит и увёз Марию силой, —  рассказывала она потом Дженаро, который плакал от горя. —  Простите меня, я не уберегла вашего внука. Но что я могла сделать? Ведь у них же семья... Даже если бы я вызвала полицию...