Целый день он раздумывал о предстоящей встрече. По лестнице поднимался так медленно, будто к каждой ноге ему привязали по пудовой гире. Медлил он и перед тем, как войти в комнату. Но едва вошёл —  Камилия тотчас же повисла у него на шее, и эта гиря была потяжелее всех пудовых.

—  Тебе не из-за чего огорчаться, Тони, —  радостно произнесла она, —  мы будем жить совершенно самостоятельно! Я поняла, что тебе не понравилось жить с моими родителями! Теперь у нас всё будет хорошо, и ревновать тебя, я тоже не буду, —  поспешно пообещала она, очевидно, полагая, что соединить разбитые судьбы так же просто, как склеить чашку.

Тони постарался помягче разомкнуть её руки, по лицу его было видно, что он страшно напряжён и недоволен. Он отстранил от себя Камилию, и у той на глазах появились слёзы. Но эти слёзы уже не трогали и не волновали Тони. Они его раздражали, и больше ничего.

—  Мне кажется, что, приехав сюда, ты совершила очередной опрометчивый поступок, —  начал он.

Смертельно обиженная Камилия не упустила возможности начать ссору:

—  Какие ещё опрометчивые поступки я совершила? Вышла за тебя замуж?

Конечно, Тони имел в виду именно это и, конечно, не признался в этом. Он ушёл от ответа, предложив:

—  Давай я провожу тебя домой, дорогая. Мой друг пустил меня к себе из чистого милосердия. Нам тут и вдвоём повернуться негде.

Но Камилия и слышать не хотела о родительском доме.

—  Муж и жена должны жить вместе, —  твердила она. —  Мы с тобой клялись перед алтарём, что до конца своих дней не разлучимся, наши руки и сердца соединили два священника, так что союз наш нельзя разорвать из-за пустой прихоти. Бог накажет тебя Тони, если ты откажешься от своей законной жены и ребёнка, рождённого в браке.

Тони тяжко вздохнул. Он успел убедиться, как упряма Камилия. Она готова была добиваться поставленной цели любыми средствами.

—  Камилия, у нас, католиков, запрещено поминать имя Бога всуе. Господь сам разберётся, кого наказывать, а кого нет. Но меня всегда учили, что для Бога главное —  терпение и смирение, а у тебя я не вижу ни того, ни другого. Не будем заноситься в небесные сферы, обратимся к нашей грешной земле. Где ты собираешься спать, Камилия?

Тони обвёл глазами маленькую комнатушку, где стояла только одна кровать, и никак не могла уместиться другая.

—  Вместе со мной на полу? Или вместе с Жозе Мануэлом на кровати?

—  Мы можем снять комнату, —  предложила Камилия, на этот раз пропустив мимо ушей обидные слова мужа.

—  Кто мы? Я не могу, —  резко заявил Тони. —  Или ты думаешь, я живу здесь потому, что обожаю спать на полу возле чужой кровати?

—  Тогда, может, стоит вернуться со мной к моим родителям, —  тут же подхватила Камилия, —  мой отец купил нам прекрасную кровать.

—  Тебе, безусловно, стоит вернуться. И спать на прекрасной кровати, а не на полу. Пойдём, я провожу тебя домой, —  тут же подхватил Тони. —  Я рад, что ты всё-таки поняла: здесь нам втроём никак не разместиться!

—  Ничего я не поняла! —  резко отозвалась Камилия. —  Я пришла к мужу, а где он уложит меня спать —  это уже не моя проблема.

—  Разумеется, это моя проблема, —  сердито вскинулся Тони. —  Но мне, ни к чему лишние проблемы! Ты меня поняла? Такие проблемы мне ни к чему!

Ссора разгоралась, и конца ей не предвиделось. Что бы ни делала, что бы ни говорила Камилия, Тони испытывал только раздражение, а чем больше он раздражался, тем судорожнее цеплялась за него Камилия.

Она уже поняла, что ничем его не растрогает: живот, слёзы, ласки, отчаяние вызывали у него единственную реакцию —  злость. Тони всё больше каменел, отчуждался и замыкался. Но Камилия ничего не могла с собой поделать. Отчаяние её было так велико, боль неразделённой любви так невыносима, что она рыдала в голос и сулила своему мужу все блага мира, только бы он остался с ней, позволил ей быть с ним рядом. Не в силах прекратить истерику жены, Тони с тоской оглядывался по сторонам, словно собирался бежать, но только не мог понять, куда.

—  Пойдём, я отведу тебя к родителям, —  безнадёжно повторял он время от времени. Но Камилия словно бы и не слышала его.

Тони представил настроение Жозе Мануэла, который, конечно же, уступит свою кровать Камилии и будет вынужден спать на полу, и стал действовать более решительно. Он обхватил Камилию за талию и почти понёс к двери. Наплакавшаяся Камилия, почти что, не сопротивлялась. Да и попробуй оказать сопротивление железным рукам, которые взяли тебя в оборот! Работа грузчиком не прошла для Тони даром, он стал необыкновенно сильным и крепким.


Жозе Мануэл сидел возле Мадалены и с наслаждением изливал ей свои обиды:

—  Я пустил к себе Тони только потому, что он —  ваш родственник. Если он поселит у меня ещё и свою жену, то я попрошусь ночевать к вам. Вы сами понимаете, мне там не будет места.

Мадалена в притворном ужасе замахала на него руками.

—  Что надумал! Только посмей порог переступить! Мы с Ниной живо тебя образумим!

—  Неужели моя готовность жертвовать собой ради вашей родни не заслуживает награды? —  поинтересовался Жозе Мануэл. —  А я-то думал, что вы с такой же радостью примете меня, с какой я —  вашего Тони.

—  Вот увидишь, наш Тони живо разберётся со своей Камилией. Мы не из тех, кто церемонится, если что-то нам не по нраву. Ты в этом убедишься. Я бы на месте Тони очень рассердилась: таскаться с таким животом вверх и вниз по нашим лестницам, значит, наделать вреда и себе, и ребёнку! Раз посадил тебя муж под крыло родной мамочке, сиди и дожидайся его в покое и холе!

Мадалена всерьёз не одобряла Камилию: с её-то сроком тащить чемодан, неведомо куда ехать! Удивительное, непростительное легкомыслие!

Жозе Мануэл слушал Мадалену вполуха, и всё поглядывал на дверь, надеясь, что вот-вот появится Нина. Он собирался просидеть в гостях столько, сколько нужно, чтобы её дождаться. Но Мадалена нарушила его планы.

—  Нечего здесь рассиживаться! Отправляйся! Помоги Тони! Вы —  мужчины, вы не понимаете, какой опасности подвергает себя Камилия! Отправьте её домой немедленно! Если будет надо, беги ко мне, я сама вам помогу.

Но помощи не потребовалось, Тони сам справился с упрямицей и чуть ли не на руках донёс её до родительского дома.

—  Я буду тебя навещать, —  пообещал он. —  Не смей больше выкидывать таких штук!

Камилия снова разрыдалась. Тони махнул рукой и двинулся по улице, не оглядываясь.

Ципора приняла дочь в свои объятия.


Не прошло и нескольких дней, как у Камилии начались схватки. Дело шло к вечеру. Эзекиела не было дома, он задержался в лавке. Ципора срочно послала за повитухой. Камилия кусала губы и стонала. Когда схватки стали особенно сильными, она принималась звать Тони, как будто он мог ей помочь.

—  Тони! Тони! —  кричала она. —  Я рожаю нашего ребёнка! Тони, где ты?

Ципора только вздыхала. Она не помнила, чтобы во время родов ей хотелось видеть Эзекиела. Своего ребёночка, да. Но Эзекиела? Всё-таки её дочь была не совсем нормальной, Ципора всё больше убеждалась в этом.

Камилия мучилась долго, как это часто бывает при первых родах. Роды были трудными. Тяжело пришлось Камилии, тяжело повитухе. Ребёнок никак не хотел кричать, наконец раздался слабый писк. И повитуха передала обмытого ребёнка счастливой Ципоре.

Камилия лежала без кровинки в лице и равнодушно смотрела в пространство.

—  Сын! У тебя родился сын, доченька! —  радостно твердила Ципора. —  Наследник! Твой муж будет доволен. Мужчины гордятся сыновьями-первенцами.

Едва заметная улыбка тронула губы Камилии и тут же исчезла.

—  Я устала, —  сказала Камилия. —  Очень устала. Мне кажется, я устала навсегда.

—  Устала, доченька, так отдохни, —  тихонько отозвалась Ципора, —  поспи. Выспись как следует. Теперь уже можно.

Эзекиел был счастлив. Он мечтал о внуке, и мечта его исполнилась.

—  Мой наследник будет правоверным иудеем, что бы ни решили его мать и отец, —  твердо заявил он.

Ципора покачала головой.

—  Я бы всё-таки с ними посоветовалась, —  осторожно сказала она.

—  Я бы тоже, —  энергично закивал Эзекиел, —  но только где взять этого Тони? Мы даже не можем сообщить ему о рождении сына.

На самом деле Эзекиел лукавил, не так-то уж трудно было разыскать Тони. Во-первых, Камилия побывала у него и могла дать адрес. Во-вторых, он и сам мог легко его разыскать. Но Эзекиел не хотел появления Тони, не желал лишних разговоров и лишних ссор. Он сделал вид, что не хочет беспокоить дочь, напоминая об ушедшем муже. Не стал и сам наводить справки. Эзекиел хотел растить мальчика сам, хотел, чтобы Тони навсегда исчез из их жизни, хотел, чтобы Камилия позабыла о нём и когда-нибудь вышла замуж за правоверного еврея. Вот чего хотел Эзекиел и не спешил сообщать Тони о рождении сына. Мальчику нужно было сначала придумать имя, потом совершить обряд обрезания, а уже потом сообщать отцу такую важную новость. Или вообще ничего не сообщать, раз тот не появляется в доме жены, хотя прекрасно знает, что ей вот-вот рожать.

Так считал Эзекиел. Ципора с ним не спорила. Камилия тоже. После родов она погрузилась в странное состояние. Она словно бы разучилась улыбаться, всё пугало её, она часто плакала. Плакал и малыш.

—  Нервы! Это всё нервы, —  вздыхала Ципора. —  Нужно бы купить каких-нибудь капель. Может, им обоим полегчает.

Хлопот у неё хватало, состояние дочери внушало большие опасения, —  Камилия была тяжело больна, и Ципора опасалась за её жизнь.


Глава 2


Мартино вернулся из очередной поездки. Ещё в дороге он заранее радовался уюту семейного очага, размеренному образу жизни. Он соскучился без Марии, без её заботы, и с нетерпением ждал трапезы вдвоём, предвкушая, как жена выбежит ему навстречу, как он её обнимет... Но жены не оказалось дома. Мартино встретили только нянька с приёмным сыном.