Мария Соареш - Испытание чувств

—  Да, я помогал Марии, поскольку она ничего не понимала в банковских делах, ну и что? —  уставился на него Фарина.

—  А то, что ваше поведение мне кажется, мягко говоря, странным.

—  Видимо, у нас разные представления о добродетели, —  поддел его Фарина. —  Я, например, всегда считал своим долгом помочь любой женщине, которая в этом нуждалась.

—  А у меня есть подозрение, что вы помогли ей и в организации убийства. Если она была затворницей и никого в округе не знала, то убийцу наняли вы! А потом поехали с ней за деньгами, которыми она, вероятно, щедро с вами расплатилась.

—  И вы можете хоть чем-то подтвердить ваши подозрения? —  спросил Фарина, глядя на него в упор.

Омеру выдержал его взгляд и затем ответил:

—  Нет, пока это только версия.

—  Необоснованная версия, вы хотели сказать, —  уточнил за него Фарина.

—  Я буду её проверять, —  жёстко сказал Омеру. —  И для этого мне придётся допросить сеньору Марию. Возможно, она сама скажет мне, сколько денег заплатила вам за услугу!

—  Вы только доставите ей ненужные неприятности и зря потеряете время, —  с досадой произнёс Фарина. —  Я не обязан доказывать свою невиновность, но мне жалко Марию, и поэтому я подскажу вам более простой способ для удовлетворения вашего любопытства.

—  Что вы имеете в виду? —  спросил Омеру, не понимая, к чему клонит Фарина, и тот ответил:

—  Если вы хотите узнать, как Мария распорядилась теми деньгами, что достались ей в наследство от мужа, а точнее —  не сняла ли она со счёта крупную сумму, чтобы расплатиться с убийцей, то не обязательно её допрашивать. Для этого достаточно сделать официальный запрос в банке. Во всяком случае, вы сможете убедиться, что до моего отъезда из Сан-Паулу Мария крупной суммы со счёта не снимала.

—  Спасибо за ценные сведения, я обязательно их проверю, —  сказал Омеру и на том закончил этот допрос с пристрастием.

—  Бедная Мария! —  сказал после его ухода Фарина. —  Только этого ей не хватало!

Винченцо выразился круче и точнее:

—  Он всех нас окунул в дерьмо! Теперь, попробуй, отмойся!..

Нина и представить не могла, как ей будет трудно работать управляющей фабрики. Для этой работы мало было энергии, задора и прекрасных помыслов. Для того, чтобы помыслы претворялись в действительность, нужны были основательные экономические познания. А сколько требовалось познаний, чтобы правильно организовать производственный процесс! Нина и не подозревала, как много самых разных условий ей придётся учитывать, какие концы сводить с концами. Она сидела ночами над счетами. Вникала в ведомости. Не спала ночей, осваивая бухгалтерский учёт и прочие премудрости. И неустанно корила себя за самонадеянность.

Оказавшись по другую сторону баррикад, она стала понимать, почему сеньор Умберту не сразу соглашался на нововведения, почему так часто отказывал работницам в тех требованиях, которые казались такими разумными и простыми. Теперь Нина видела всю сложность процесса производства, понимала, что вмешиваться в него нужно очень осторожно, иначе можно только навредить. Она стала понимать, что производство —  это не колодец, из которого можно черпать и черпать, оно само было тканью, сплетённой из множества нитей.

Осложнились отношения Нины и с работницами. Поначалу, когда она вернулась на фабрику в качестве начальства, бывшие товарки встретили её бурными восторгами, не сомневаясь, что для них наступил золотой век, что все требования, которые когда-то выдвигала сама Нина, она же и осуществит. Но не тут-то было. Заработная плата не повышалась, а даже немного понизилась, рабочий день не становился короче, недовольство Ниной росло. Но до поры, до времени неприязнь к Нине копилась подспудно, выражалась пересудами и сплетнями.

—  Подкупили, теперь, как верная собака, хозяевам служит, —  таково было общее мнение работниц.

Между тем Нина старалась, как можно глубже вникнуть в ткацкое производство, и думала о том, за счёт чего возможно снизить себестоимость тканей и повысить их продажную цену, в этом случае работа стала бы прибыльней и зарплата выше. Но сделать это было не так-то легко.

Она чувствовала, что подруги перестали доверять ей, и очень нервничала.

Нина приходила на фабрику первой, уходила последней, но в этом видели только её раболепство, а вовсе не преданность общему делу. Когда она пыталась объяснить подругам то, что поняла сама, они только от неё отмахивались:

—  Ладно, чепуху-то молоть, —  говорили ей самые близкие, —  что мы не видим, на чью сторону ты переметнулась? Может, мы и сами так же поступили бы на твоём месте, так что не переживай!

И это прощение было для Нины тяжелее любых упреков. Она делилась своими переживаниями с Жозе Мануэлом, с Мадаленой, иной раз даже с соседками.

Соседки советовали ей всегда одно, и тоже:

—  Плюнь на всё и выходи замуж! Не хватало ещё здоровье своё терять!

Мадалена сочувствовала дочери, но при этом и не скрывала своего неодобрения.

—  Не за своё дело ты взялась, дочка, —  твердила она. —  Женское дело —  это дом и семья, а фабриками пусть мужчины управляют. Твоё дело рожать детей, растить их и помогать во всём мужу.

Точно такого же мнения придерживался и Жозе Mануэл, но не высказывал его с прямотой Мадалены, боясь, как бы Нина не рассердилась на него, не упрекнула в старорежимных взглядах. Помирившись с ней после того неудачного «ультиматума», он теперь всячески утешал свою невесту, говорил, что как только она освоится, ей станет намного легче. Но время от времени не мог не вздохнуть:

—  Ты так осунулась, радость моя! И глазки потускнели!

—  Да я спать совсем не могу, —  объясняла Нина.

—  Я вижу! Ты не ешь, ты не спишь, и на меня у тебя времени нет! Вот какую жизнь тебе твоя благодетельница, Силвия, устроила, —  не без язвительности усмехался Жозе Мануэл. —  Может, она тебе так за сеньора Умберту мстит? Согласись, ничего лучше в качестве мести не выдумаешь!

—  Пожалуй, ты прав, —  усмехалась Нина. —  Я живу теперь в настоящем аду.

—  За былые грехи расплачиваешься, —  подкалывал её Жозе Мануэл.

—  Скажешь тоже! —  обижалась Нина. —  Я к тебе за сочувствием, а ты мне всякую чепуху городишь!

—  Я тебе рай на земле устрою, как только ты, наконец, надумаешь выйти за меня замуж, —  становясь очень серьёзным, обещал невесте Жозе Мануэл.

Однако Нина пока уходила от ответа.

Как бы трудно ни давалась ей работа, она была увлечена ею и чувствовала: что-то у неё получается. Силвия хвалила Нину, обе они строили большие планы, собирались заняться переоборудованием фабрики, и Нина мечтала довести начатое дело до конца. Тогда все убедятся, что она не предательница, что она заботится вовсе не об интересах хозяев, а принимает близко к сердцу интересы работниц. Почему-то именно это было необыкновенно важно для Нины.

—  Настоящий рай? —  улыбалась Нина. —  Для меня одной? А я мечтаю устроить рай для всех.

Жозе Мануэл тяжело вздыхал. О рае для всех он не мечтал, он уже знал, что такое невозможно. И вновь принимался уговаривать Нину выйти за него замуж, а потом со вздохом отступался, видя, насколько она погружена в свои фабричные дела.

—  Я понимаю, почему Силвия с головой ушла в управление, —  говорил Жозе Мануэл Мадалене, —  во-первых, это её собственная фабрика, и заботиться о своих прибылях —  её первейший долг, а во-вторых, у неё неприятности с мужем, она его отстранила от дел, и ей нужно отвлечься от личных проблем. Разве не так?

—  Так, —  соглашалась Мадалена.

—  А вот почему это так важно для Нины, я не могу понять, —  сетовал Жозе Мануэл.

—  А я думаю, что она наберётся опыта, и будет потом хорошей помощницей во всех твоих начинаниях, —  утешала его Мадалена. —  У тебя же тоже есть какое-то производство, так или нет?

—  У нас хлебопекарни, ими сейчас занимается моя матушка, и я не буду вторгаться в её дела, пока она сама меня не позовёт, —  отвечал Жозе Мануэл.

—  Конечно, но рано или поздно позовёт, вот тогда Нина и будет тебе неоценимой помощницей, —  утешала будущего зятя старушка.

Жозе Мануэл не мог не признать разумности доводов тёщи. Собственно, особых причин торопиться со свадьбой у него не было: в любви Нины он не сомневался, время, когда мать торопила его приехать в Рио и заняться делами отца, прошло, мать сама повела их и вполне успешно справлялась. Жозе Мануэл вполне мог подождать, пока Нина созреет для замужества. По его мнению, она сейчас проходила свой университетский курс, и он вполне спокойно мог подождать получения диплома.

Силвия была довольна своей помощницей, зато её люто возненавидел Умберту. Он винил Нину во всех своих несчастьях, считая, что именно она вконец испортила их отношения с Силвией. Он успел забыть все свои прегрешения, забыл, что собирался бросить жену, и видел одно: его кресло на фабрике заняла Нина, она стала правой рукой его жены, а жена научилась или почти научилась обходиться без него, Умберту. Раньше ему казалось, что одной только угрозой исчезновения он сможет управлять своей женой. Боясь потерять его, она будет идти на уступки, и поэтому он всегда будет на коне. Но в жизни всё получилось совсем по-иному. Пожив отдельно от Силвии и захотев вернуться, он был вынужден просить у неё прощения и обещать то, чего не слишком-то хотел обещать. Силвия позволила ему вернуться в дом, но отношения у них были натянутыми, хотя Умберту чувствовал, что жена по-прежнему любит его. Однако обида её была так велика, что она не хотела идти на сближение.

Положение приживала в доме было оскорбительно для Умберту. Он считал, что неплохо справлялся с делами на фабрике и хотел вновь занять директорское кресло. В этом случае Силвия была бы вынуждена считаться с ним, у них вновь появились бы общие интересы, это бы их сплотило. Словом, Умберту мечтал выдворить Нину с фабрики, поквитаться с той, в ком видел своего врага. Появляться на фабрике он больше не рисковал, но, пользуясь своей импозантной внешностью и богатым любовным опытом, завёл интрижку с очередной хорошенькой и молоденькой ткачихой. Через неё он, во-первых, узнавал все фабричные новости, а во-вторых, искусно разжигал недовольство действиями Нины. Результаты его политики не замедлили сказаться: Нина всё чаще стала чувствовать враждебность бывших товарок.