Полицейский заглянул в глазок: красивая молодая женщина вызвала его симпатию. Он приоткрыл дверь.

—  Чего шумишь? —  спросил он.

—  Долго мне ещё тут сидеть? —  спросила Нина. —  Я ни и чём не виновата.

—  Начальники разберутся, —  усмехнулся полицейский.

—  Тогда я объявляю голодовку, —  заявила Нина.

—  Скажи лучше, кому сообщить, что ты тут засела, —  спросил полицейский.

—  Никому! быстро ответила Нина.

Стоило ей представить себе отчаяние матери, как она испугалась ещё больше: Мадалена могла не выдержать этого удара. Она так боялась, что дочка попадёт в тюрьму! И Нина совсем пала духом. Ей стало безумно жаль свою мамочку.

—  Пусть домашние вас по городу ищут, пусть ночей не спят? – поинтересовался полицейский.—  Напиши записку, я отнесу.

Он протянул ей листок бумаги и карандаш.

—  Пиши! А кому записку нести? Мужу? Он ведь тебя домой не пустит, если сегодня не придёшь ночевать! С ума от ревности сойдёт!

Нина рассмеялась. И тут же снова стала серьёзной.

—  Меня не муж будет ревновать, у меня мама с ума сойдёт от беспокойства.

—  Ну, вот видишь! А ты писать не хотела! Эх ты, свистушка!

Нина даже на «свистушку» не обиделась и с благодарностью посмотрела на своего нежданного благодетеля. Она написала матери коротенькую записку, попросила не волноваться, обещала, что недоразумение скоро уладится. Пока писала, невольно припомнила всё, что мать рассказывала ей об отце, о тюрьме и о пагубных последствиях голодовок. И, отдавая записку, попросила:

—  Принесите мне, пожалуйста, поесть.

—  Вот это правильно, голодать вредно, —  широко улыбнулся надзиратель. —  Только кормят у нас тут по расписанию. Но ждать осталось недолго, скоро принесут.

Он отошёл от глазка.

После разговора с полицейским Нине стало немного легче. Они поговорили по-доброму, по-человечески, и если уж тут, в тюрьме, встречаются нормальные люди, то и дальше можно надеяться... А на что, собственно, ей надеяться? Что её ждёт? Её будут судить? Как только Нина задумалась о будущем, ей опять стало страшно.


Сменившись с дежурства, полицейский переоделся в штатское и отправился по указанному Ниной адресу. Он не хотел пугать ни матушку посаженной в тюрьму красавицы, ни её соседей. Полицейский достаточно быстро разыскал Мадалену и вручил ей записку.

—  Да где же она, моя голубка? Что с ней? —  со слезами стала расспрашивать старушка. Сердобольный полицейский рассказал ей как можно более мягко, что с Ниной случилось и где её отыскать, простился и ушёл.

Мадалена залилась слезами. Как ни предостерегала она дочь, та её не послушалась, и что же с ней, бедняжкой, теперь будет?

В слезах застали старушку Жозе Мануэл и Тони. Жозе Мануэл уже побывал на фабрике, узнал про забастовку и прибежал к Мадалене. Он хотел успокоить её, а потом уже отправиться на выручку Нине. Мадалена протянула молодым людям Нинину записку. Жозе Мануэл прочитал её и сказал Тони только одно слово:

—  Пошли!

Тони в ответ кивнул, не уточняя, куда именно нужно идти, и заторопился следом за быстро шагавшим по улице Жозе Мануэлом.

—  Да куда вы? Куда? Будьте осторожнее, —  закричала им вслед Мадалена. Сердце у неё сжалось: она поняла, куда помчались молодые люди. Потом она вытерла слёзы и вздохнула: сколько дней и ночей она вот так просидела и прождала! Сколько ещё таких дней и ночей ей предстояло! Потом она стала думать, что произошедшее всего-навсего недоразумение, что Жозе Мануэл сумеет толково поговорить с начальством, недоразумение рассеется, и начальство от-пустит Нину.

Однако недоразумение не рассеялось, оно разрослось ещё больше.

Молодые люди ворвались в участок как вихрь, они требовали освобождения Нины с такой яростной настоятельностью, так ругали фабричное начальство, что их, разумеется, сочли единомышленниками бунтовщицы, её друзьями-анархистами, и немедленно отправили в камеру.

Жозе Мануэл в негодовании грозил разнести всю тюрьму, но ему пригрозили карцером, наручниками, судом, долгим сроком, в конце концов, неприятностями для той, кого он так яростно защищал. Последний довод подействовал, и Жозе Мануэл был вынужден усмириться и проследовать за полицейским по коридору до места своего назначения. Он не подозревал, какой сюрприз его ждёт. Вот это радость! Вот это встреча! В камере, куда их с Тони препроводили, находилась Нина!

Молодые люди сначала бросились друг к другу в объятия, потом сплясали тарантеллу, а потом стали думать, что делать дальше. Жозе Мануэл был готов оставаться в этой камере до скончания века: он был рядом с той, кого любил, и больше никого ему не было нужно! Правда, было бы ещё лучше, если бы Тони вышел на свободу... Об этом он со смехом и сообщил Нине.

—  Как ты на это смотришь? Мы с тобой остаёмся жить здесь. А Тони придётся освободить. Выпихнуть его в окошко, что ли?

—  Я хоть и худой, но сквозь решётку не пролезу, —  вздохнул Тони. —  Придётся мне спать по-родственному у Нины под кроватью.

—  Это моё место, —  возмутился Жозе Мануэл. —  Я пока ещё не родственник, но надеюсь стать им в будущем. Причём самым близким. Как ты на это смотришь, Нина?

—  Я пока ещё только смотрю. И очень внимательно. На тебя, —  отвечала Нина.

Молодёжь шутила, смеялась, подкалывала друг друга. Они позабыли, что сидят в тюрьме, и не задумывались о том, чем может кончиться это приключение. Оказавшись вместе, они почувствовали себя сильными. Готовы были постоять за себя. Верили в лучшее.

Судьба оказалась благосклонной к этой добросердечной молодежи, которая и в самом деле не хотела ничего дурного и не заслужила тюремного наказания. Доброхот-полицейский, который, как видно, не остался равнодушным к чарам Нины, решил сообщить ей, что видел её матушку и передал ей записку. Нина познакомила его с женихом и кузеном, которые вместо того, чтобы освободить её, сами лишились свободы. Узнав, что теперь они сидят в камере втроём, полицейский усмехнулся:

—  Если кому-то и под силу освободить вас, то только мне, похвастался он.

Нина умоляюще взглянула на него.

—  Неужели? Нет, вы шутите!

—  Я никогда не шучу, —  назидательно заявил полицейский. —  Запоминайте, как идти, если вдруг дверь окажется незапертой.

Не надеясь на Нину, у которой память наверняка была девичьей, он рассказал, как действовать, куда идти и чего опасаться Жозе Мануэлу и Тони. Они ловили каждое слово полицейского, затаив дыхание. Второй раз повторять им не пришлось.

Когда вскоре дверь камеры и в самом деле оказалась незапертой, они действовали точно по полученной инструкции и очень скоро оказались на каких-то задворках. Вдохнув свежий воздух, молодые люди счастливо переглянулись, рассмеялись, а потом припустились со всех ног бежать. Похоже, что на сегодняшний день неприятности для них кончились, и они были страшно довольны.


Но довольны были не только Тони, Жозе Мануэл и Нина. Доволен был и Умберту. За свои действия он ожидал похвалы от Силвии и рассказал жене, как расправился с зарвавшейся Ниной.

—  Тюрьма остудит её пыл, —  заключил он, —  ей нужно хорошее ведро ледяной воды. Иначе от неё покоя не будет. Ты согласна?

—  Нет! —  возмущённо воскликнула Силвия. —  С помощью Нины дела на фабрике пошли гораздо успешнее. Я требую, чтобы ты немедленно позвонил в полицейский участок и добился её освобождения! Нельзя невинным оставаться в тюрьме.

—  Я принципиально против,—  заявил Умберту.—  Тюрьма идёт на пользу молодым и горячим.

Силвия поняла, что страсть мужа переродилась в ненависть и что Нина не солгала ей, когда отрицала свой роман с Умберту.

«Я сама займусь этим делом»,—  подумала она, сожалея ,что ночь бедной Нине всё-таки придётся провести в камере. В этот час в тюрьме уже не было никакого начальства, поэтому никто не мог взять на себя ответственность и освободить узницу.

Но каково же было её удивление, когда поутру служанка доложила ей, что Нина просит разрешения повидать Силвию. Разумеется, она тут же пригласила Нину к себе.

Узнав историю её самовольного освобождения, а точнее, бегства, Силвия немедленно позвонила в участок и распорядилась, чтобы никаких преследований не было, так как все фабричные дела улажены, у администрации нет никаких претензий к работнице, организовавшей забастовку.

Нина вздохнула с облегчением.

—  Спасибо вам, —  сказала она с искренней благодарностью, —  я никогда не забуду вашего участия. Но вы сами понимаете, что больше на фабрику я не вернусь.

—  Я понимаю, но искренне сожалею об этом, —  с неподдельной теплотой сказала Силвия. —  Благодаря твоим стараниям дела на фабрике пошли необыкновенно успешно, и я надеялась на дальнейшее сотрудничество.

—  Спасибо за доброе мнение. Если бы вы стояли во главе фабричной администрации, мы бы сработались, —  кивнула головой Нина. —  Но с сеньором Умберту мы плохо понимаем друг друга. У меня к вам ещё одна просьба: администрация должна выплатить мне зарплату, мне бы не хотелось приходить за ней на фабрику.

—  Я пришлю её тебе домой, пообещала Силвия. —  А дела на фабрике приму после того, как станцую вальс со своим мужем.

—  Да, он как-то сказал, что ваш вальс будет прощальным, —  подхватила Нина.

Для Силвии это было ударом, и очень болезненным: так вот что, оказывается, задумал её муж! Он хочет оставить её! Хороша бы она была со своей сентиментальностью и чувствительностью! Но Бог ей помог узнать его замыслы заранее.

—  Надеюсь, мы ещё встретимся, —  сказала Силвия на прощанье.

Нине она послала деньги с посыльным, прибавив от себя немалую премию.

Нина, получив куда большую сумму, чем рассчитывала, собралась вернуть деньги обратно, но Мадалена забрала их у неё и спрятала подальше.