Мария Соареш - Испытание чувств

Вечером он долго разговаривал с Жозе Мануэлом, пытаясь разобраться в себе, в своих чувствах.

Горячий, страстный Жозе Мануэл винил в случившемся несчастье исключительно одного Тони.

—  Ты не любишь Камилию, вот в чём дело, —  говорил он. —  Я вообще не понимаю, как ты мог жениться без любви.

—  Ты не прав, —  пытался возражать ему Тони. —  Я... Мне казалось, что я влюблён в неё... Её любовь вызвала во мне ответное чувство... Она так мне предана... Мне был нужен близкий человек... На какое-то время мне даже показалось, что я забыл свою Марию.

—  До тех пор, пока ты будешь называть Марию своей, она не уйдёт из твоего сердца, —  воскликнул Жозе Мануэл.

—  Но что я могу поделать, если я всегда зову её своей Марией. —  безнадёжно произнёс Тони. —  Хотя она давным-давно не моя, и мы никогда больше с ней не увидимся.

—  Значит, забудь о ней, —  твёрдо заявил Жозе Мануэл.

—  Тебе легко говорить, —  грустно отозвался Тони. —  Я всегда помню о ней, и пока ничего не могу с собой поделать. Но это не значит, что Камилия мне совсем безразлична. Если бы ты знал, как болит у меня сердце, когда я думаю, как она несчастна, потеряв нашего малыша. Я готов бежать к ней со всех ног, лишь бы её утешить!

В ответ Жозе Мануэл только недоумённо покрутил головой, он не мог понять подобного раздвоения, не мог представить себе, что, любя Нину, будет жить с другой какой-то женщиной, называть её свой женой, ждать от неё ребёнка...

—  Я бы тебе советовал вернуться к Камилии, —  наконец сказал он. —  Раз любовь к Марии не избавила тебя от желания жениться, значит, честнее будет прожить жизнь с той, кому поклялся в верности перед алтарём.

После этого разговора Тони долго лежал без сна. Представляя, что пережила за эти дни Камилия, он жалел её. Судьба обошлась с ней очень жестоко, она этого не заслужила. Конечно, характер у неё был тяжёлый, но она всегда была ему предана и готова ради него на всё, на любые тяготы, любые лишения. Не задумываясь, она оставляла родной дом, привычный уют, комфорт, любящих родителей... Её ревность тоже была своеобразным проявлением преданности. Может быть, и вправду эта женщина и есть его судьба? Может быть, он напрасно сопротивляется и пытается от неё убежать? Может быть, прав Жозе Мануэл?

Тони попытался поговорить о Камилии с Мадаленой, надеясь получить от неё совет и понять, что же ему делать дальше.

—  В таких делах советов не спрашивают, —  покачала головой Мадалена. —  А если спрашивают, то значит, сердце молчит. Камилия не пришлась мне по душе, но я всегда на стороне женщин. Я знаю, как трудно им приходится в жизни, и считаю, что ты перед своей женой очень виноват.

Тони понурил голову, он если и чувствовал вину, то только наполовину. И сразу припомнил все прегрешения Камилии, её истерики, бессмысленную ревность, разбитую статуэтку Девы Марии. Потом вспомнил потерю —  свою и Камилии, —  и всё разом померкло, —  обиды, недоразумения...

На следующий день он поспешил в дом Эзекиела, чтобы узнать, как себя чувствует Камилия и всё-таки навестить её в больнице.

Дом, квартира показались ему потускневшими и осунувшимися —  подстать хозяину. Тони снова отметил, как постарел Эзекиел.

Камилия оказалась уже дома и бросилась ему на шею с криком:

—  Тони! Не оставляй меня!

Ципора улыбнулась зятю и ласково сказала:

—  Здесь твой дом, Тони.

У Тони защемило сердце. Что-то невыносимо жалкое было в этих усталых исстрадавшихся людях.

Он вошёл в гостиную, подошёл по привычке к пианино, всегда казавшемуся странноватым гостем среди мягких полосатых диванов и скатерок.

—  Только не играй, Тони, —  торопливо предупредила Ципора. —  У нас траур.

—  Я не могу играть, —  успокоил её Тони. —  У меня испорчены руки.

—  Это большая потеря, —  сказала Ципора, —  у нас много тяжёлых потерь. Останься с нами, Тони. Вместе горе кажется легче.

Слёзы показались у Тони на глазах. Он обнял Камилию, которая расплакалась у него на груди, слёзы их смешались, и Тони понял, что он не должен с ней расставаться.

Я скоро приеду за тобой, и мы будем жить вместе, —  твердо пообещал он.

Казалось бы, ничто не предвещало грозы в доме Франсиски: мать и дочь мирно завтракали, Жулия проворно сновала у стола, наливая в чашки горячий ароматный кофе.

—  Ой, слишком горячий! —  сказала Беатриса, сделав единственный глоток и отодвинув от себя чашку. —  Пожалуй, я не буду пить кофе.

—  Не выдумывай. Такой же, как всегда, —  возразила ей Франсиска, не догадываясь, что Беатриса попросту ищет повод, чтобы поскорее улизнуть из дома и помчаться на свидание с Марселло.

В отличие от Франсиски Жулия верно разгадала нехитрый план Беатрисы и услужливо поставила перед ней стакан с апельсиновым соком. А та, залпом выпив сок, тотчас же поднялась из-за стола.

—  Извини, мама, я пойду, у меня сегодня важные дела в школе, —  сказала она уже на ходу.

Франсиска возмутилась, расценив это как дерзость и неуважение к собственной персоне. Какие могут быть дела в такую рань? Ясно же, что тут опять замешан проклятый итальяшка, сын Винченцо!

Всё это Франсиска вынуждена была высказывать Жулии, поскольку Беатрисы уже и след простыл. А Жулия, соответственно, должна была на это как-то реагировать, что она и сделала, заметив:

—  Но вы же знаете, Беатриса влюблена в него. Так стоит ли на неё обижаться?

—  Я не обижена, а возмущена! —  гневно воскликнула Франсиска. —  Это гнусная распущенность, не имеющая ничего общего с высокими чувствами! Я не верю, что можно влюбиться в неграмотного неотёсанного простолюдина, да к тому же итальянца!

Не желая спорить с госпожой, Жулия лишь снисходительно пожала плечами: дескать, вам виднее, сеньора. Но Франсиска усмотрела в этом скрытую насмешку над собой, вполне допуская, что, о её давнем романе с итальянцем Жулия могла узнать от своей не в меру болтливой бабки.

—  Что ты себе позволяешь? Твои ужимки здесь неуместны! —  прикрикнула на Жулию Франсиска. —  Если бы не великодушие моего покойного мужа, который сжалился над тобой, ты бы тоже не умела читать и гнула бы спину где-нибудь на плантации, как прочие негры!

—  Я прекрасно знаю, чем обязана моему крёстному, —  процедила сквозь зубы Жулия. В её тоне Франсиска уловила вызов и, уже не сдерживая себя, решила окончательно поставить на место нахалку.

—  Нет, в последнее время ты слишком зарвалась! Забыла всё то доброе, что мы сделали для тебя. Ведь это ты роешься в моих вещах, не отпирайся!

—  Я?! —  в изумлении уставилась на неё Жулия.

—  Да, ты. И не притворяйся, будто не знаешь, о чём идёт речь!

—  Я и правда не знаю, —  растерянно промолвила Жулия и услышала в ответ:

—  Перестань кривляться, воровка!

—  Да как вы смеете?! —  вскипела Жулия. —  Никто не давал вам права обвинять меня...

—  Замолчи, мерзавка! —  прервала её Франсиска. —  Думаешь, если я не поймала тебя за руку, то и доказать ничего не смогу? Ошибаешься! В моём доме не бывает посторонних людей, а ключи от всех комнат есть только у тебя. Так что ты лучше сразу во всём сознайся, или я подвешу тебя на суку!

—  Как вешал негров ваш дед? —  закусила удила Жулия.

—  Да, именно так, —  подтвердила Франсиска. —  Ты будешь висеть, пока не сознаешься и не вернёшь украденное!

—  Ничего у вас не получится, сейчас не те времена! —  с достоинством ответила Жулия. —  Вы можете заявить на меня в полицию, но если вздумаете хоть пальцем ко мне прикоснуться, то учтите: я буду отбиваться!

Напоминание о полиции мгновенно отрезвило Франсиску, и она резко изменила свои намерения, но отнюдь не тон.

—  Ты уволена! —  закричала она в бессильной злобе. —  Убирайся прочь вместе со своей бабкой! Я больше не могу видеть вас на моей фазенде!

И тут Жулия потеряла контроль над собой. Тайна, которую она много лет скрывала от Франсиски и не выдала бы её ни при каких иных обстоятельствах, теперь сама собой сорвалась с языка Жулии.

—  Мы никуда не уйдём из нашего дома, потому, что его оставил мне мой отец! —  заявила она с гордостью.

Не ожидавшая такого отпора Франсиска в первый момент даже не поняла, о чём идёт речь, и грубо одёрнула Жулию:

—  Что ты мелешь, несчастная? До сих пор ты жила здесь из милости, а кем был твой отец, вероятно, даже твоей матери не было известно, потому что она путалась со многими неграми!

Если бы Франсиска не допустила этого оскорбления, Жулия бы тоже промолчала —  она уже была готова пойти на попятный, испугавшись возможных последствий своей несдержанности. Но Франсиска сама не оставила ей пути к отступлению, и Жулия была вынуждена вступиться за честь матери.

—  Моим отцом был сеньор Марсилиу, ваш покойный муж! —  выпалила она, добавив: —  И это известно всем, кроме вас.

Франсиска покачнулась как от удара молнии. На сей раз она не усомнилась в правдивости Жулии, потому что видела перед собой её глаза, в которых отразились и ликование по поводу одержанной победы, и сочувствие к госпоже, и явное облегчение от того, что больше не надо будет носить в себе эту застарелую тайну.

—  Он что, спал с твоей матерью? —  спросила Франсиска глухим, жалким голосом. —  И ты всегда знала, что он твой отец?

—  Да, знала. Ещё с детства, —  тихо ответила Жулия.

—  А почему до сих пор молчала?

—  Чтобы не огорчать вас и моего отца. Он ведь хотел, чтобы вы думали, будто я его крестница... А мне всегда хватало его внимания и тепла...

—  Уйди, прошу тебя, —  взмолилась Франсиска, не в силах больше выносить эту пытку.

Жулия послушно вышла из гостиной.

—  Что же я наделала? Что теперь с нами будет? —  плакала она, спустя несколько минут на груди у старой Риты. —  Как ты думаешь, Железная Рука всё-таки выгонит нас из дома?