Я был проповедником.

Христос призвал меня сделать что-то действительно хорошее для этого мира. И я не собирался предавать ни его, ни свою семью, ни паству. Не собирался подводить эту невинную девушку, уступив похотливым желаниям, которым не было места в моем сердце.

– Ты должен ответить, – пробормотала она хриплым со сна голосом.

Я стиснул зубы. Несмотря на мысленную браваду, мое тело все еще реагировало на ее близость. Проклятие. Теперь мне придется открывать дверь с торчащим вверх десятидюймовым[5] стояком. Подавив волнение, я отскочил от Лэйси. За то время, пока открывал дверь и платил за пиццу, мне удалось успокоить член.

Мы молча ели, пока Лэйси не потянулась к телефону. Я уже надеялся, что сообщение будет для меня. Когда у меня завибрировал телефон, я улыбнулся.


Лэйси: Посиделки и пицца делают меня счастливой.


Милая очаровательная чертовка. Я даже не был уверен, понимала ли она, насколько в действительности соблазнительна. Миниатюрная лисичка с пухлыми губами и грудью взрослой женщины. Лэйси пробиралась ко мне в голову, пока разум кричал, напоминая мне о том, кем я являлся. Проповедник Истон Макэвой.

И все же сердцем...

Нет, это сбивало с толку.

С каждым глухим стуком сердца мне становилось все труднее цепляться за данные Богу клятвы. Словно аромат Лэйси проникал ко мне в ноздри и пьянил разум. Искушал и медленно разрушал изнутри. Я должен взять себя в руки. Возможно, придется помолиться вместе с отцом, чтобы снова найти свой путь.

А это?

Лэйси. Мой дом. Посиделки.

Больше никогда не повторится.

– Ешь, – произнес я, мой голос сорвался из-за потребности в чем-то, что никогда не станет моим. – Дождь закончился. Пора вернуть тебя домой. 

***** 

Лэйси: Пианино делает меня счастливой. Я даже не понимала, как скучала по игре.

Лэйси: Мамин смех делает меня счастливой. Она такая красивая, когда улыбается.

Лэйси: Боже, уроки Лонга по математике делают меня счастливой... когда заканчиваются.

Лэйси: Тихие пятничные вечера делают меня счастливой.

Лэйси: Слушая по воскресеньям твои проповеди, я чувствую себя счастливой.

Лэйси: Наши субботние марафоны «Ходячих мертвецов» делают меня счастливой. 

***** 

Прошло почти два месяца с тех пор, как я начал помогать Лэйси. И мои красивые планы не допускать искушающих ситуаций с ней потерпели крах. Каждую субботу я приглашал ее к себе. Тем не менее, разговоры с отцом и дополнительные молитвы помогли снова стать сосредоточенным. Я смог игнорировать тягу своего тела, вместо этого исцеляя сердце Лэйси. Оно было разбито, но я хотел помочь и все исправить посредством божьей любви. Поначалу Лэйси мало со мной говорила. Но потом рассказала о том, как ее лишили детства. Про все порванные отношения. Что чувствовала себя брошенной своей лучшей подругой, Оливией. Про то, как боялась будущего. Что ее терзало чувство вины из-за того, что Поулк в тюрьме, хотя и не должно было. Единственное, о чем мы почти не говорили – это потеря Майки.

– На каком ты была сроке?

Мой вопрос застал Лэйси врасплох, и она перестала жевать. Рекламные ролики во время серии слишком громкие, потому я отключил звук, нажав на кнопку. Лэйси сглотнула и подняла с пола сумочку. Я наблюдал за ней, пока она копалась, ища кошелек. Внутри оказалась сложенная фотография. Когда Лэйси мне ее протянула, я понял, что это сонограмма.

– Тринадцать недель, – ее голос сорвался. – Я не знаю, какой у ребенка был пол, но сердце говорит, что мальчик. Так что я назвала его Майки.

Я изучал зернистую картинку, размышляя, каково Лэйси было пережить все это. Под поверхностными эмоциями она всегда скрывала грусть и печаль. От этих мыслей в груди защемило. Когда я вернул ей фотографию, наши пальцы соприкоснулись. Я никому не рассказывал о наших субботних свиданиях, даже отцу. После еженедельного сеанса и молитвы мы всегда приезжали ко мне домой. Безусловно, как друзья. Но становилось все труднее игнорировать то, как гудела кожа, когда рядом была Лэйси. Или то, как в груди стучало сердце, когда она смеялась. Никакое количество молитв не способно противостоять физическому притяжению, которым реагировало на нее мое тело.

Я перевел взгляд на телевизор, желая разобраться в своих мыслях. Я не был уверен, чем, черт возьми, занимался с этой девушкой, но это точно неправильно. Помимо того, что я не повиновался воле божьей и всему, за что сам боролся, тут присутствовал еще один пункт. Лэйси была несовершеннолетней, а я – преступником с судимостью. Это рецепт катастрофы. И все же я не мог противиться желанию проводить с ней время. Я впервые ощутил с кем-то такую связь с тех пор, как вышел из тюрьмы. У меня была в чем-то схожая связь с Томом. Он мне стал отцом, в некотором смысле. Мы были неразлучны до тех пор, пока Господь не призвал его к себе. Лишь теперь боль одиночества стала уменьшаться, ведь появился человек, который желал проводить со мной время столь же сильно, как я с ней.

На мой телефон пришло сообщение, и я нетерпеливо взял его в руки. Мне нравилось узнавать, что делало Лэйси счастливой.


Лэйси: Это делает меня счастливой.


Я хмуро посмотрел на нее. Она откинулась на подлокотник дивана, а ее ноги лежали на мне. Поскольку сегодня было жарко, Лэйси не стала накрываться одеялом. Светло-зеленое летнее платье сидело на ее фигуре просто идеально. Подол был довольно коротким, и так высоко задрался на ее бедрах, что я увидел белые трусики. Член мгновенно затвердел. Стиснув зубы, я попытался отвести взгляд, но не смог.

Я на мгновение прикрыл глаза и помолился.

«Ты сильнее этого, Истон».

Да, сильнее. Однако только я открыл глаза, как они снова жадно устремились к Лэйси.

Ее ресницы были покрашены темной тушью и невинно хлопали по щекам. Сиявший розовый блеск, казалось, делал губы еще более пухлыми и уязвимыми, чем обычно. Ее волосы – Боже, ох уж эти волосы – были распущены и ниспадали мягкими шелковистыми волнами. Не успев задуматься о своих действиях, я протянул руку и коснулся золотистой пряди, лежавшей прямо поверх груди Лэйси.

– Я тоже счастлив сейчас, – ответил я ей. Иногда я бывал честен до предела. Мне следовало сказать ей, что у нее неправильные мысли, что этого никогда не случится – о чем бы Лэйси там ни думала. И все же я был способен лишь втайне упиваться тем, что она счастлива рядом со мной.

У Лэйси перехватило дыхание, когда я отпустил прядь и провел пальцем по ее нижней губе. Как только мне удалось воззвать к разуму, я отдернул руку и откинул голову на спинку дивана. Мое сердце бешено колотилось в груди. Я уже сто лет не был с женщиной. Так давно, что даже не помнил точно когда. Может, я и был проповедником, но не идеальным. Я искушался за последние годы раз или два и спал с женщинами вне брака. Бог наставлял подождать и взять женщину в жены, но иногда грешнику внутри было все равно. Он просто хотел кого-нибудь обнять.

Мне повезло, что Бог был всепрощающим.

Меня за многое нужно было прощать.

– Шон не был так добр ко мне, – пробормотала Лэйси, отвлекая от внутреннего смятения. Я снова бросил взгляд ей между бедер и одновременно обрадовался и почувствовал волнение, снова увидев трусики. Ее платье совсем их не скрывало. Вместо того, чтобы отругать Лэйси, я сосредоточился на влажном пятне, затемнявшем ткань. Облизав губы, я посмотрел Лэйси в глаза.

– Он плохой человек, – согласился я.

Она нахмурилась.

– Я имею в виду, что Шон говорил правильные слова в пылу момента, но... – Лэйси сглотнула, и ее горло дернулось. – У нас никогда не было ничего подобного.

Я хотел отчитать ее и сказать, что между нами ничего не было. Но, опять же, я не был лжецом. И та связь, которая вспыхнула между нами в тот момент, как Лэйси впервые вошла в мой кабинет, не давала мне покоя. Эта связь заставляла меня вечерами поглаживать свой член, пока я представлял все возможные греховные образы с молодой блондинкой-подростком на моем диване. А потом горячо молил Бога о прощении.

– Лэйси... – я замолк, когда она переплела свои пальцы с моими.

– Да, проповедник?

Я рассмеялся, и это немного поубавило напряжение в моем теле.

– Ты знаешь, что мы поступаем неправильно. Если бы это было невинными дружескими посиделками... – я снова замолк и провел по волосам свободной рукой. – Но это другое. Я ничем не лучше Шона. Приводить тебя сюда неэтично и ненормально.

«И мои мысли с тобой в главной роли отнюдь не благочестивы».

Она сжала наши сплетенные руки.

– Почему это неправильно, Истон?

– Во-первых, твоя мать убьет меня. Во-вторых, мне ненавистна сама мысль, что тобой может кто-то воспользоваться. Даже я сам. И, в-третьих... – я застонал. – Меня могут посадить обратно в тюрьму, а я не собирался в ближайшие время туда возвращаться. Даже если это дало бы шанс надрать задницу Шону Поулку за то, что причинил тебе боль.

Ее смех заставил меня улыбнуться.

– Проповедники не должны говорить слова вроде «задницы».

– Кто сказал? – потребовал я с усмешкой.

– Не знаю. Бог?

– Бога меньше всего волнует моя ругань, он больше обеспокоен... – «Тем, как я смотрю на мокрое пятно твоих трусиков и задаюсь вопросом, каково оно на вкус».

 – Он больше озабочен всем этим.

– Этим, – повторила Лэйси. – Бог не хочет, чтобы ты был счастлив?

Я поднес наши сплетенные руки к губам и поцеловал ее кисть.

– Честно говоря, Лэйс, я не знаю. В священном писании нет ничего, что бы могло помочь мне в этом вопросе.

– Я действительно сомневаюсь, что в Библии сказано, будто ты не можешь ни с кем встречаться, – пробормотала она. – Что ты не можешь влюбиться. Разве не об этом девяносто процентов Библии? Любите ближнего своего и все такое? – Лэйси приподняла колено, уперев ногу в мое бедро. От этого движения ее платье задралось еще выше, сильнее открывая трусики. Маленькая лисичка знала, что делала. Она подталкивала меня все дальше и дальше к краю. Даже у Иисуса были свои искушения, а его воля была намного сильнее моей. Укоренившийся во мне грешник умолял о снисхождении.