При моем появлении вид у пацана стал испуганным, что немного успокоило: опасности в нем не чувствовалось. Ненавижу дерзких и борзых, когда дело касается близких мне людей.

— Саня, это Захар, он почти на год старше, живет в соседнем доме и занимается каратэ.

Чтобы не отвечать на лишние вопросы, сестренка называла меня просто Саней. Родительское Ксаня напоминало ей Ксению, и я не возражал.

Парень недовольно протянул:

— Про каратэ не совсем правда, я только начал.

Честность — это хорошо. На правах брата, ответственного за порхающее рядом юное создание, я оглядел кавалера с нарочитой придирчивостью. Из-под кепки торчали темно русые патлы, уши оттопырены, лицо никакое. Именно так, никакое, и точка. Ни глупое, ни умное, ни наглое, ни забитое. Щеки, у сестренки во время разговора жившие собственной жизнью, пластичные и растягиваемые, как меха гармошки, у начинающего каратиста оставались неподвижными, словно гипсовые. Тонкие губы крепко сжаты — будто боялись, что вылетит что-то непрезентабельное.

С апломбом королевы двора Маша объявила непререкаемым тоном:

— Мы погуляем немного. Если что, скажешь родителям, что я весь вечер с тобой была?

Вот так. Растет сестренка. А я о чужих беспокоюсь.

— Машка, не в службу, а в дружбу, сгоняй домой за моим телефоном, я его под подушкой забыл.

— Хочешь с Захаром с глазу на глаз поговорить? Только не пугай сильно, у меня не так много ухажеров, как у Ирки Северцевой.

Вообще-то, позыв был другой, но о нем я никогда не сказал бы вслух.

— Беги, разберусь.

Захар с тоской проводил глазами умчавшуюся Машку.

— Нотации читать будешь? — скривился он, едва я приблизился.

— Зачем? Никаких проблем, вы оба взрослые люди, и сами все понимаете.

Металлическая беседка скрипела проржавевшей крышей, мы с Захаром сидели друг против друга на затертой круговой скамье и смотрели в разные стороны. Пахло краской (неподалеку древний дед красил балкон на втором этаже) и сигаретным дымом, безоблачное небо радовало теплом и штилем. Лето. Привычное. Родное. Чудесное. Я словно вернулся в детство.

Машка обернулась пулей, из открытой двери подъезда уже слышался приближавшийся топоток. Сестренка явно не хотела оставлять меня с поклонником надолго. По лицу Захара расползлась довольная улыбка, и я завершил речь:

— Только помни, что сестра у меня одна, и ты у себя один. Спасибо.

Последнее предназначалось бурно дышавшей Машке, протягивавшей мне телефон.

Двор пустовал, лишь у дальнего подъезда о чем-то срочном и невероятно важном судачили три старушки, около гаражей полная женщина выгуливала болонку, и вдоль пятиэтажки напротив нашей еще одна женщина, беременная, в джинсовом комбинезоне, медленно катила перед собой коляску. Асфальт дороги без бордюров сразу переходил в «клумбы», если так можно назвать участки под окнами, где росли березы и корявые кусты. Из соседней «хрущевки» истошный женский вопль позвал какого-то Федю, женщине ответил мальчишка из окна в другом подъезде: «Сейчас приду!»

Обычная жизнь. Ничего не изменилось. Впрочем, во времена моего детства звали Васю. Я не сомневался, что до темноты зов раздастся еще не раз, и каждый раз ему так же звонко ответят «Сейчас приду!» Меняются имена и фасоны одежды, но не провинциальные дворы. Любопытно увидеть это как бы со стороны. Представляю, как на мою жизнь студента в областном центре (бурлящем котле событий нашего региона) поглядел бы столичный житель. Наверное, он тоже не впечатлился бы. На ярко-белом серое кажется черным. Но радовало, что этот природный закон работал и в обратную сторону.

— Ну, мы пошли. Не забудешь, что обещал?

— А я что-то обещал?

Машка свела брови в одну ровную короткую полоску:

— Сказать родителям!

— В смысле — соврать, что ты была со мной?

— Ага. Не забудь.

Молодежь отправилась по своим молодежным делам куда-то за гаражи, откуда дорога через арку выводила в соседний микрорайон, а я включил телефон. Руки почему-то дрожали. Пульс бил в голову. История вызовов сообщила, что скрытый абонент перезванивал еще трижды, затем пришло текстовое сообщение с номера, который не шифровался: «Как насчет еще раз в картишки перекинуться? Мухлевать не буду, обещаю. Завтра после шести у меня».

Этот день оказался одним из самых длинных в моей жизни. Она, то есть жизнь, налаживалась.

Настя. Солнце нашего курса. Чувственному чуду стоило лишь поманить пальцем, чтобы у ног грохнулись штабеля желающих, а ей захотелось повторения со мной. В прошлый раз поддатой сокурснице изыски не требовались, всем остальным мой неутоленный энтузиазм обеспечил ее полностью. Выходит, я произвел впечатление, и лишние кило никакого значения не сыграли. У нее самой лишнего хватает, которое в определенные моменты совсем не лишнее. Пересмотренные фото заставили сглотнуть и опасливо рыскнуть глазами по сторонам.

Это оказалось своевременным: сестренка с мальчиком повстречали друзей, теперь объединившаяся компашка возвращалась. Кроме Машки и Захара там былрасхлябанный детина с дурной отвагой в глазах, явно младше меня, примерно призывного возраста. Он вел двух девчонок, держа за талии. Захар, обладатель только Машкиной талии, люто ему завидовал, негодник.

Вышагивавший между девушек кусок самомнения важно объявил спутникам:

— Там какой-то жирдяй наше место занял.

— Сам ты жирдяй. Еще Дашку жирдяйкой обзови, увидишь, что она скажет. — Машенька кивнула плотной высокой девушке, ведомой слева.

Та не встала на ее сторону, вместо этого напряглась и смутилась. Видимо, вес, казавшийся лишним, ее, как и меня, очень нервировал. Больную мозоль трогать не стоило. Не дождавшись поддержки, Машка помахала мне рукой.

— Это мой брат.

Светлая, курносая, смешливая, сестренка имела благостное личико совершеннейшего ребенка, случайно оказавшегося в теле женщины. Сейчас она мне напоминала Хадю — такое же наивное мягко-хрупкое создание с женственными обводами и прочими необходимыми выпуклостями. В обеих чувствовалась подростковость, только Хадя благополучно вплыла во взрослость, а Машенька застряла на границе. Наша мама не из худеньких, а дочери почти всегда похожи на матерей, и подумалось, что прежде чем достичь маминых результатов, Машенька станет этакой Настей — златокудрой бойкой пышкой, по которой будут сходить с ума сокурсники. Пока по ней сходил с ума только Захар, да и тот периодически косился на приведенных приятелем более созревших особ.

Мое поколение, с которым я здесь играл, дружил и дрался, разъехалось — по учебе, по работе, в армию. Кто-то загремел в места не столь отдаленные. Кто-то женился и переехал. Во дворе обосновалась новая компания. Они еще не подошли, а в глазах уже читалась свойственные юности неловкость, вспыльчивость, колючая отчужденность и вымученное нахальство. Верховодивший долговязый парниша с раздраженно прищуренными глазами отличался худощавостью, но выглядел спортивно. Одет он был стандартно-неприметно, объяснялось это просто: в нашем городишке любое выделение из толпы рано или поздно каралось.

Девицы были примерно его ровесницами. Рыжая худышка с чутким носиком, похожая на выискивающего добычу хорька, первой вырвалась из объятий, ее хлипкий задик оседлал перила беседки. Когда девушка села на парапет, даже проминаться было нечему, ничего не облегло и не свесилось. Вид снизу мне открывался хороший.

Вторая — антипод предыдущей. Большая и плотная, пухлощекая, крашенная в цвет свежевымытого катафалка. Чернотой она походила на Мадину, волосы тоже просто спускались на плечи, но краска и естественность — разные вещи. Одна была, другая казалась. Лопающийся от содержимого бюстик брюнеточки звал на подвиги, крупная фигура дышала чувственностью, однако во взгляде пряталась некая конфузливость за свой внешний вид и все, что здесь происходит. Девушка словно стеснялась этого, хотя, допускаю, всего лишь внутренне посмеивалась. Серые глаза как бы говорили: «Видите, уважаемый, чем дети тешатся? И мне приходится, я же с ними».

Обе девушки смерили меня озорно-заинтересованными взглядами, демонстративно ушедшими в плотоядность:

— Какой у тебя брат. Познакомь.

Такое внимание к моей персоне сестренку обрадовало, подростки обожают, когда случается повод чем-то возгордиться.

— Саня, это Данила, а это Ната и Даша.

Данила нехотя снизошел до рукопожатия, девушки кивнули. Рыжий хорек оказался Натой, а Дашей звали крупную брюнетку. Данила распростер длинные руки, как Христос над Рио-де-Жанейро:

— Звезды нашего двора: Маша, Даша и Наташа. Не имена, поэма!

— Беседка превращается в трехзвездочную, — пошутил я.

Только рослая Даша чуть растянула губки, остальные не поняли или проигнорировали. Компания унылой змейкой втянулась в беседку. Я занимал место справа у входа, Маша плюхнулась рядом чуть дальше, между мной и спешно подсевшим Захаром. Даша томно расположилась напротив меня, по левую сторону входного проема, около Наташи, висевшей на перилах как птичка на жердочке. Розовое пятно трусиков выглядывало из-под юбочки, задранные коленки этому сильно способствовали. Нахалку такие мелочи не волновали, хищный взгляд оглядывал меня придирчиво, с ног до головы, с профессионализмом оценщика, определяющего стоимость принесенной безделушки. Дескать, вдруг под неказистой поверхностью сверкнет драгоценность? Тогда важно не упустить. А пока не сверкнула, нужно быть готовой к любому развитию событий. Для этого — на все намекнуть и ничего не обещать.

Данила стоял вне беседки, снова обняв обеих девушек, теперь за плечи.

— Закурить будет? — спросил он меня.

— Брат не курит, — влезла Маша.

Мое общество сестренку немного напрягало, а Данилу злило: обе его подружки проявили интерес к более взрослому сопернику, противопоставить которому нечего. А Машеньке хотелось побыть в своем кругу. Мне так казалось. Поэтому я поднялся.