Кваздапил

История одной любви

Начало

Пролог

Дверь распахнулась. Застывшая в проеме фигура не двигалась, мне в живот глядело острие ножа.

— Прости. — Я глядел спокойно. В голове дул сквозняк.

— Такое не прощают.

— Тогда — сожалею. И все понимаю.

На душе было противно, словно там прорвало отстойник. Страшно хотелось сесть.

Говорить было не о чем. Гарун знал, что делать, я знал, что он сделает. Просить пощады — унижать себя. Пощада традицией не предусмотрена.

Часть первая

Сестра друга

Глава 1

Начало лета приезжие у нас принимали за настоящее лето, но вечер и ночь расставляли все по местам. Солнце работало в режиме разморозки, зелень едва выглядывала из набухших почек, а обман зрения по поводу тепла происходил из-за девушек в откровенных нарядах. Днем улицы переполнялись голыми ногами, развевались уставшие от шапок волосы, но передвигались их владелицы исключительно перебежками между дверями транспорта и отапливаемыми помещениями.

Одетый в осеннюю куртку, я спокойно пересек двор от остановки до девятиэтажки, где жил Гарун. Закатные лучи били отражением из окон соседней высотки, после прошедшего дождя пахло свежестью. У подъезда пятеро земляков моего друга громко обсуждали что-то на своем языке. При виде незнакомца они умолкли, человеческая стена на миг раздвинулась и, стоило мне пройти, сомкнулась позади. Я спиной чувствовал провожающие взгляды.

На нужном этаже я немного потоптался, собираясь с мыслями. Когда палец вдавил кнопку, истошный звон потерялся в бумканьи басов и гомоне голосов, старавшихся перекричать музыку. Дверь отворилась, придержавшая ее кареокая красавица улыбнулась:

— Кваздик? Я — Мадина, сестра Гаруна. Помнишь?

Мадина?! Вместо путавшейся под ногами соплюшки, требовавшей включить ее с сестренкой в наши игры, передо мной в выразительном изгибе струилось обворожительное создание. Большинство пришедших отметить окончание сессии учились со мной на четвертом курсе, а Мадина — только на втором. Юность и порывистость чувствовались в движениях, но изменения с последней встречи произошли непредставимые. Наполнение зеленого платья притягивало взгляд, взор волновал, кровь начинала искать другое русло… а это непростительно с сестрой друга-кавказца. Мой взгляд стыдливо упорхнул.

Мадину такая полупобеда не устроила. В дверном проеме отрепетированно воспроизвелась поза, предельно выпятившая все, что выпячивалось хотя бы в принципе. Головка склонилась набок, плечи и спину покрыла сверкающая тьма. Когда-то это была коса, а сейчас — покров ночи, чернее — только черные дыры космоса, и две подобные как раз глядели на меня из-под излома бровей. Однако, выросла девочка.

Но и перед ней стоял не мелкий шалопай Кваздик, а сто семьдесят сантиметров ума и мышц, обремененных, к моему стыду, балластом из нескольких килограммов. Добродушный увалень с вечно растрепанными вихрами — таким я стал за эти годы.

Мадина узнала меня сразу, радость от встречи грозила прорвать дамбу приличий, а лишний вес фигурировал только в моем мозгу. Он там всегда фигурировал, когда оказывался рядом с прекрасным полом.

— Привет, — сказал я, чтобы что-то сказать.

Убедившись, что изменения замечены и оценены, Мадина отступила на шаг, при этом созданная для меня композиция совсем с прохода не исчезла. Песочные часы талии жалили взор рельефом подробностей, расположенных выше и ниже. Прямой взгляд не давал сосредоточиться. По выразительным тонким губам пробежал язычок. Н-да уж, девочка не просто выросла, девочка повзрослела. И при чем здесь слово «девочка»? Передо мной стояла созревшая молодая женщина, от которой за версту несло всеми этими определениями — молодостью, женственностью… а в отношении зрелости умолчу, о сестре друга так думать не стоило. Заменим термин спелостью, будет точнее. И представим не налитое яблоко, не тугой арбуз или размякшую дыню, а сочный персик. Бархатистый и прямо-таки сочившийся.

Фу, ну и сравнения, как у торговца с базара. А с другой стороны — что поделать, если это правда?

Я не рискнул протискиваться и остался снаружи.

— Как дела?

— Вчера права получил.

Вырвалось, не удержался, хотя хвастаться особо нечем. Права — еще не автомобиль. Ход девичьей мысли был ожидаем:

— Машину купил?!

— Не совсем. Накопил на одно колесо. Теперь ускорюсь, с правами мотивация сильнее. Надеюсь, к концу учебы хватит сразу на два.

— Такой же весельчак, ничуть не изменился.

— О тебе последнего не скажешь.

Лесть пришлась к месту.

— Найду брата, скажу, что ты пришел, — смилостивилась белозубая фея. — Заходи, не стесняйся.

Квартира, в которой сокурсники праздновали окончание учебы, ходила ходуном, музыка грохотала, я не различал ни одного слова — ни русского, ни нерусского.

Лицо Мадины приблизилось к моему:

— На медленный танец пригласишь?

— Конечно.

В их семье сильны традиции, а мы уже не дети, поэтому я добавил:

— Если брат разрешит.

Глава 2

Когда девушка спросила «помнишь?», я удивился — чеканная красавица оказалась мелкозадиристой Мадей, когда-то мешавшей нам с Гаруном строить баррикады из стульев и вечным нытьем доводившей до каления. Хорошо, что в основном она сидела со второй сестричкой — Хадижат. Других братьев и сестер у Гаруна в то время не было. Трое детей для городской семьи их национальности, не имевшей для меня никакого значения (я еще не знал слова «национальность») считалось нормальным, зато двоюродной и прочей родни — не сосчитать. Для нас, маленьких, мир отдельно живущих родственников представлялся параллельной вселенной, она отвлекала от серьезности детских игр. У нас текла своя жизнь и были свои, неизвестные взрослым, ежедневные приключения.

Теперь Мадина выросла… очень. Повторяюсь, конечно, но впечатление она произвела такое, что повториться не можно, а нужно.

— Против тебя Гарун возражать не будет. — Вееры изогнутых ресниц, чересчур длинных, чтобы оказаться своими, чувственно опустились. — Буду ждать.

Ладная фигурка в обтягивающем зеленом платье удалилась в сумбур людей и звуков.

Сегодня не разувались, и, сбросив куртку, я тоже влился в домашний сабантуй, кивая девушкам и здороваясь за руку с парнями. Из мужской половины русским был только я, остальные — приехавшие на учебу земляки друга и его местные друзья-родственники схожего с нашим возраста. С девушками дело обстояло наоборот, с двумя исключениями в лице Мадины и ее мелькнувшей среди расфуфыренных девиц младшей сестры — скромно одетая, та ютилась где-то в углу, отрешенная от окружавшего веселья.

Музыка гремела, заполненная народом комната ходила ходуном, кто-то танцевал, кто-то пил за длинным столом или около него, кто-то общался, перекрикивая остальных.

— Гвоздопил пришел! — разнеслось поверх общего гвалта, и носорогом через джунгли ко мне ринулся сквозь толпу хозяин квартиры.

Я даже не поморщился. Гвозди не пилю и никогда не пилил, а насмерть присосавшееся в детстве прозвище звучало по-иному. Кваздапил. Отсюда сокращение «Кваздик». Замордованный смешным обращением в давние времена я пробовал сменить кличку, требовал называть по имени, обижался… Не помогло. Лучшее, что делают люди в таком случае — смиряются. Стоило принять как данность, что отныне я Кваздапил, и все стало нормально. К тому же, настоящее имя, которым по настоянию бабушки меня наградили в честь геройски погибшего прадеда, звучало не менее затейливо. Алексантий. Не Алексей, не Александр. С прозвищем — два сапога пара. А когда посторонние слышали ласковое родительское «Ксаня», это воспринималось как «Саня», и позже некоторые называли меня Шуриком. Чтоб избежать путаницы, я выбрал быть Кваздапилом. Было в этом что-то хулигански-задиристое. В конце концов, не имя красит человека, а человек имя. Перефразируя древнюю мудрость, лучше быть львом Кваздапилом, чем, скажем, цепным псом Цезарем.

— Молодец, что пришел. — Приятель по-дружески обнял, его ладонь несильно похлопала меня по спине.

Невысокий, среднего телосложения, Гарун не выделялся какими-то особенностями, он был предельно обычным, но не принять такого всерьез или случайно задеть — значило обрести неприятности всерьез и надолго. Накачанный торс вкупе с ищущим приключений взглядом намекали на тренировки в качалке и на матах, черная щетина на щеках и нос с горбинкой придавали лицу схожесть с брутальными персонажами из рекламы. На губах висела вечная улыбка в тридцать два крупных зуба, которым позавидовали бы негры и недареные кони. Наши сокурсницы и подруги сокурсников находили приятеля завидным кавалером, хотя сами эти сокурсники частенько сторонились.

— Располагайся. — Гарун обвел рукой комнату, указав сразу везде. — Многих знаешь, кого не знаешь — подходи, знакомься, у нас с этим просто. Наливай-накладывай себе сам, приглашения не жди. Короче, чувствуй себя как дома. Много внимания уделить, извини, не смогу, сам видишь за скольким слежу, в этом дурдоме я за главного. Будут проблемы — находи меня или Мадину. Прости, я побежал. Отдыхай!

Он умчался по очередному зову, больше напоминавшему слоновий рев.

Меня удивило, что в качестве заместителя Гарун избрал разбитную Мадину, а не Хадижат. Младшая по-прежнему избегала досужего внимания и пряталась в углу накрытого стола, подальше от всех и всего, что нарушило бы покой. Похожая на старшую сестру чертами, младшая была противоположностью в остальном: вместо дерзкой худобы — обволакивающая мягкость, вместо жгучего взгляда в упор — взмах кротко опущенных ресниц в моменты, когда собеседник отвлекся. Одна активно радовалась суете, вторая смиренно принимала ее, как в детстве я свое прозвище. Ранее в разговорах со мной Гарун восторгался малышкой Хадижат, часто говорил о ней без умолку. Мадина такой чести не удостаивалась, вести о ней сопровождались кривлением губ. Потому, наверное, и вызвал удивление возникший в дверях образ. Есть поговорка, что чужие дети растут быстро. Это касалось и чужих сестер.