Мой кулак едва не разнес железную дверь. Опять ничего, кроме пожилой соседки, чья недовольная физиономия выглянула из противоположной двери.

— Не скажете, Люсины родители дома? — осведомилась Настя.

— Павел Евграфович с Ольгой Георгиевной на юг уехали. — Соседка презрительно задрала подбородок. — Этой шалаве квартиру оставили. Надеялись, что у нее совесть проснется. Нечему там просыпаться!

Соседская дверь с грохотом захлопнулась.

Настя порылась в сумочке подруги. Два ключа со связки подошли, замки поочередно клацнули, перед нами раззявилась черная пасть прихожей.

— Вноси, — приказала Настя. — Клади здесь, в коридоре.

Загорелся свет. Мы разулись и разули подопечную.

Квартира Теплицыных выглядела богато: мебель — новая, стены украшены тарелками с росписью, африканскими масками, индейскими талисманами из перьев и другими, большей частью заграничными, сувенирами. Прихожая продолжалась как небольшой коридор, он упирался в ванную и туалет, а в стороны расходилось две пары дверей. На кухню и в зашторенную гостиную приглашали открытые створки, а другие две комнаты (видимо, спальни) были прикрыты.

Еще вчера я мог лишь фантазировать на такую тему: одни в квартире с чарующей соблазнительницей, которая смущала взоры всех мужчин от мала до велика. И вот все это на самом деле. Но то, как оно происходило, с мечтами категорически не совпадало.

Я помог избавить Люську от куртки. Напарница отбросила ее в сторону и взялась за низ Люськиного платья:

— Ну?

Приподнятое за подмышки тело безучастно принимало все, что с ним делали.

Стянутое через голову платье вместе с курткой отправились в пакет, затем Настя по-хозяйски включила воду в ванной и с суровой деловитостью оглядела оставшуюся в нижнем белье подругу. На всем отчетливо проступали пятна невероятных вида и аромата.

— Поднимай.

— Что ты собираешься?..

— А что предлагаешь?

— Пусть проспится. Увидит себя утром — сделает выводы. Если найдется чем.

— А если бы тебя бросили таким грязным и вонючим?

Я брезгливо поморщился.

— Думаешь, застрахован? — в голосе Насти лязгнул металл, — и с тобой ничего подобного не случится?

Да, я думал именно так. Напиваться до скотского состояния — не мое, поэтому — как, если никогда?

Наверное, Настя прочитала ответ по лицу.

— Не зарекайся, — буркнула она тихо. — Помогай.

Аккуратно подхватив Люську под спину и колени, я перенес сползавшее с рук скользкое тело в ванную комнату. Опущенная в набиравшуюся воду прямо в белье, Люська не реагировала на новые обстоятельства. Сколько же она выпила и чего? За столом большинство пило привезенное с Кавказа домашнее вино, от него так не развезет. Люська же или пришла подшофе, или налегала на что-то более крепкое.

Настя нагнулась к беспросветно отсутствовавшей подруге, чтобы расстегнуть запачканный лифчик. Ее собственное короткое платье открыло бедра почти целиком, прорисовав все скрытое и вновь вызвав к жизни больную игру воображения.

Настя резко обернулась:

— Чего встал?

Видения рассыпались, искромсанные неприятным тембром.

— Я еще нужен?

— А сам как думаешь?

Не знаю, что это означает на женском языке. На всякий случай я вышел за порог ванной комнаты, краем глаза следя, как в искушающем наклоне Настя лишала приятельницу предпоследнего прибежища скромности. Запятнанный лифчик отлетел и со звонким чваком шмякнулся на пол. Поддерживая под голову, чуткие руки омывали безразличную к происходившему Люську — бережно, ласково, как хрупкую драгоценность. Если Настя чувствовала мое визуальное присутствие, то никак на это не реагировала. Дело дошло до нижней части белья. Пара неудачных попыток закончились встречей Люськиного затылка, а затем лица с эмалированным чугуном. Принесся недовольный оклик:

— Ну где ты? Подними.

— Э-э… Теплица не будет потом возмущаться, что я…

— Еще слово, и возмущаться буду я — здесь и сейчас!

— Возражения признаны убедительными, вопрос снят.

Я продел кисти под безвольно болтавшиеся руки. Настя снисходительно поглядывала на меня, опершись о ванну и немного помогая в меру возможности. На лице у нее было написано такое невероятное ехидство…

Не хватало еще, чтобы казалось, будто я специально Теплицыну лапаю. Нужна она мне, как лосю вешалка. В жизни бы на такую не позарился, тем более в безответном состоянии. Я — за отношения, наполненные чувствами, а эта кукла в моих руках — просто кукла, и ничего больше. Ничем не лучше резиновой. Живая — в теории. На практике — куль с костями, причем довольно тяжелый.

Отведя взор от вылезших в неприличном любопытстве чужих прелестей, вместе с хозяйкой не понимавших происходившего, я собрался с силами и резко выдернул Люську из водяного плена.

…И волна брызг окатила не успевшую увернуться Настю. Ко мне обернулось лицо разъяренной ведьмы, готовой не только немедленно превратить в крысу, но тут же сожрать вместе со шкуркой, хвостом и когтистыми лапками.

— Прости… — Я едва не развел руками, отчего Люська почти грохнулась обратно в ванну.

Как можно не очнуться, когда с тобой такое творят — не понимаю, однако Люська не очнулась.

— Думать надо, прежде чем делать! — злобно, но уже вменяемо сообщила Настя.

— Хороший совет. Все бы ему следовали, и мы здесь не корячились бы.

Настя уже не боялась намочиться, моими усилиями это стало не нужно. Она стянула с вертикально провисшей жертвы остатки, текущие ручьем трусики отправились в ванную, меня настиг окрик:

— Чего столб изображаешь? Не то время и место. Подними ее над ванной и держи.

Легко сказать. Но я постарался.

Люська была омыта из душевого шланга, вокруг летели брызги. На такие мелочи Настя внимания не обращала. На меня вскинулся смешливый взор:

— Теперь не жалеешь, что не поменялся с Султаном?

— Не переводи стрелки.

Настя не поняла.

— Объясни.

— Выгодоприобретателем ситуации ты выставляешь меня, на самом деле мое присутствие нужно тебе. Окажись на моем месте Султан, и помощь понадобилась бы другая.

— Слишком много о себе воображаешь.

— Можно поменяться, еще не поздно. Один звонок Гаруну с просьбой и адресом, и через пять минут твой приятель будет здесь.

— Он не мой приятель.

— Делаем вывод: в данный момент мое общество приятнее и надежнее.

В Настиных глазах мелькнуло что-то несогласное, в стиле, что небольшая опасность только бодрит, но дальше пикироваться со мной она не стала. Висевшим на двери полотенцем Настя вытерла выскальзывавшее у меня из рук тело подруги, затем выжала белье и побросала его в пакет с тряпками, некогда носившими гордое имя одежды.

— Чего встал? — Ядреным боком Настя толкнула меня в сторону выхода — Тащи ее в спальню.

Я принял Люську на грудь, перехватив под колени и спину — теперь чего уж бояться намокнуть после всего, что случилось.

Ощущения мне понравились. Большинство женщин мечтает, чтобы мужчины носили их на руках. Вопреки желанию и не подозревая об этом, Люська Теплицына очутилась в моих объятиях — в настолько бесстыжем виде, что, когда очнется, боюсь, мне несдобровать — и все же именно я сейчас был тем могучим и единственным, кто позаботится и не даст в обиду, кто обогреет, успокоит и защитит от жизненных невзгод. Картина маслом: рыцарь со спасаемой красавицей на руках. Запечатлеть бы эту сцену на камеру…

Ни в коем случае. Что-то воображение расшалилось так, словно мне жить надоело.

— Ты чего опять остановился? Новую пакость задумал? Я же сказала — в спальню!

— В какую? — Я качнул подбородком на две одинаковых двери.

С недовольно поджатыми губами Настя бросила пакет с Люськиными тряпками в стоявшую рядом со стиральной машинкой корзину для грязного белья, вышла и нажала на ручку ближайшей. Дверь отворилась.

— Сюда. Родительская заперта.

— Я же не знал.

— Мог бы попробовать.

Мог бы. Только как она это себе представляла?

— Если бы руки были свободны, — сказал я.

— А ты не жалуйся, — с непонятной злостью прошипела Настя. — Ты радуйся. Согласись, не часто такую красоту в руках держал?

— Не часто. — Я отвел взгляд.

С девушками мне, как правило, не везло, а с такими, как Настя и Люська-Теплица, особенно. Мы с ними обитали в параллельных мирах. Мой мир мне нравился, и все же у него был недостаток. В нем не было ярких девушек вроде Насти и Люськи.

Вообще-то, понятие «красота» — относительно. Настя красива, но бочку меда портило и снабжало неприятным душком потребительское отношение к парням. При этом она не считалась доступной или чрезмерно ветреной. У нее получалось оставаться независимой и даже самодостаточной, хотя я не думаю, что это ее радовало. Разговор о парнях, которых судьба награждает за роль ведущего в отношениях, и явный интерес к Гаруну сказали мне больше, чем Насте хотелось. Красота, к сожалению, не равна счастью, это как, например, «синее» и «короткое» — оба понятия служат для описания, но описывают разное. Синее может быть коротким, но не все синее обязательно короткое. Чаще наоборот. Сейчас я, конечно, имею в виду не синее и короткое.

А упомянутая для подначки «такая красота», которую я вряд ли часто держал в руках, то есть Люська Теплицына, относилась к тому же разряду синего, всеми силами старавшегося укоротиться. Люська могла бы работать моделью, ее лицо и фигура вызывали, в зависимости от пола глядевших, восхищение и зависть, а умопомрачительную пятую точку наш сокурсник Игорь почитал за отдельную личность, за глаза обращаясь именно к ней и называя «мадам Сижу». Многие посмеивались, что у мадам Сижу мозгов больше, чем у оборотной стороны медали — у самой Люськи Теплицыной. Люська давно могла жить отдельно — на съемной (за собственный или спонсорский счет) квартире либо замужем, воспитывая к этому времени пару-тройку детей. Добавлю: в ее годы и, главное, с ее внешностью. Но замуж не звали или звали не те, а снимать жилье за свои деньги казалось ей глупостью. И содержанкой выглядеть не хотелось — где-то глубоко внутри у Теплицы еще теплились зачатки совести. Впрочем, я могу ошибаться, и она просто боялась, что свалившаяся свобода превратит ее жизнь и жилье в проходной двор.