— А ты?

— Не только с одним, а целую стратегию выстроила, как сделать игру интересной. Твоя.

Из неуклюже перетасованной колоды рубашкой верх на ковер легла первая карта, затем еще одна упала рядом с раздатчицей. Настя предупреждающе подняла руку:

— Давай договоримся: кто бы сейчас не выиграл, он велит обоим снять мокрое, чтобы не превратить его в грязное и замызганное. Нам в этом еще по домам идти. Только попробуй сказать, что возражаешь.

Я мечтать не мог о подобном желании, а его ставят условием! Внутри все взбурлило и заклокотало, поэтому с несусветным трудом удалось сделать голос сухим и серьезным:

— Принимается.

— Вскрываемся.

— Валет.

Настя перевернула свою карту:

— Восьмерка.

— Не возражаешь, если к оговоренному условию примажется маленькое дополнение: снимаем не сами, а один у другого?

Настя пожала плечами:

— Ты выиграл, тебе и решать. И то, что фантазия включилась, меня радует. Значит, не все потеряно.

Она поднялась во весь рост и, облегчая мне работу, раскинула руки.

Кто бы сказал мне раньше, что снимать мокрое настолько приятно? Это самостоятельное удовольствие, отдельное от остальных. Как пить и есть — то и другое нужно желудку, но насколько разные ощущения! Одна за другой вещи отправлялись в угол, на линолеум, чтобы не пачкать ковер. После финального элемента, с которым я на миг замешкался, придерживаемая за руку Настя подобно Афродите вышла из пены будней в абсолютную свободу. По крайней мере, я воспринял именно так. Поэтически. Настроение резко поднялось, хотелось петь, танцевать, и даже пьяная соседка не смущала. Пусть себе спит. Покрепче. И подольше.

Оставшись в божественном ничего Настя то же проделала со мной. Задержек не случилось, а намек на будущее желание вызвал загадочную улыбку. Джоконда, понимаешь. Если у этой ночи имеется не единственный вариант завершения, то не знаю что думать. Пока думалось только о нашем виде (в основном о сказочном Настином), о наших желаниях (в основном о природно-нескрываемом моем) и о возможных каверзах напарницы, которая уже продемонстрировала богатство воображения. Желание, аналогичное тому, что сверлит мои мозги и прочие части тела, с ее стороны не прозвучит, это понятно. Потому любопытно, чем мне придется расплатиться.

Настя медленно тасовала колоду.

— Раздаем по очереди или доверишь мне? — спросила она. — Я, например, мужчинам не доверяю, каждый второй — шулер, а каждый первый норовит смухлевать.

— Нет проблем. Раздавай.

На ковер вывалились две карты.

— Десятка, — сказал я.

Настя перевернула свою.

— Дама.

Она задумалась.

Это длилось нестерпимо долго, я почувствовал себя в аду на сковородке.

— Ты же сказала, что уже все решила.

— Решила, но как заставить тебя сделать то, что ты не хочешь? Ладно, забудем про фломастеры. — Победительница сходила за сумочкой, и рядом со мной на ковер упал тюбик помады. — Желаю, чтобы ты написал вдоль всей Люськи свое имя большими буквами, а затем слизал. Ни учебы, ни денег желание не касается, значит, отмазаться ты не сможешь. Прошу, мой рыцарь печального образа. К барьеру.

Настин взгляд крушил попытки сопротивления, как кувалда спичечный коробок, а указующий перст отправлял на подвиги. Хорошо, сделаем. Подобрав тюбик, я отправился к мирно отсутствовавшей в этом мире сокурснице.

Из-под одеяла торчала вывалившаяся нога. Я аккуратно убрал одеяло в сторону. На розовом поле раскинулись горы, долины и овраги, не подозревавшие, как ими распорядилась лихая подружка.

— Писать имя или прозвище?

— Да кто помнит твое имя? Конечно, прозвище!

Первым делом я аккуратно вернул на место откинутую ногу, и теперь она, длинная, гладкая и прохладная, вновь лежала впритык ко второй, и мои чувства смущались не так сильно. Хотя, куда уж больше.

От двери в спальню ситуацией забавлялась ее создательница.

Я начал от выемки между ключицами. Среди выпучивших «глаза» удивленных грудей появились первые буквы: «Ква»…

— Крупнее! — прошипела Настя. — Не шпаргалку пишешь. А то заставлю переписывать — минимум десять раз, как в детстве, когда у детей почерк хромает. Кстати о почерке: пиши четче!

Я продолжил выводить: «З»… «Д»…

«И» пришлось рисовать уже около ямки пупка. Осталась всего одна «К».

— Не сокращай! Не «Квазик» пиши, а полностью!

— Не поместится.

— Вот уж неправда. — Настя искренне веселилась. Заодно мстила за ненаписанный диплом. — Боишься, что в самый пикантный момент Теплица очнется?

Именно это и напрягало. Однако, признаваться не хотелось.

— У меня алиби: меня заставили. Все претензии к правообладателю желания.

— Как же я устала от умников. Давай слизывай последнюю букву и пиши как следует.

После того как Люську помыли, она не вызывала прежнего отторжения. Сейчас это была спящая красавица, почти сказочная, если не приближаться к лицу. Главное, что требовалось от рыцаря — ни в коем случае не разбудить заколдованную деву. В любую секунду чары могли развеяться, тогда принцесса обратится в злую ведьму, и рыцарю настучат по тыкве. Самое обидное, что, будучи несправедливо обиженным, он не посмеет дать сдачи, потому что рыцари принцесс не бьют.

Язык размазал помаду по нежной глади, затем губы тщательно впитали все лишнее. На очищенном холсте рука художника завершила начатое, причем с последней буквой, как я и предполагал, пришлось поморочиться. Пульс из рваного перешел в сплошное стрекотание, грудь хотела взорваться и при выдохе могла сдвинуть паровоз. Простит ли меня Теплицына, когда узнает, каких заповедных кущ достиг предел моих художеств?

Не когда, а если. Не надо, чтобы она узнала. Я, конечно, не виноват, меня заставили, но объяснить это, боюсь, будет трудно.

С чувством выполненного долга я оглянулся:

— Так?

— Отлично. Переходим к основному этапу. Не отворачивайся, а то скрываешь самое прикольное. Лезь на кровать с другой стороны — это же спектакль для меня — и приступай к самому приятному.

Если бы не полумрак, мне никогда не решиться на подобное. Ночь и предвкушение делали свое дело, от двери подначивала соблазнительная зрительница, и мои колени продавили матрас рядом с Люськой. Ладони оперлись о покрывало. Голова, как к водопою, склонилась над молочной рекой с медовыми берегами.

— Молодец. Давай!

И я дал. Поле для действий несравнимо превышало «И», слизанную ранее. Лоб вспотел, язык конфузливо начал с верхней «К», хотя о стыдливости в сложившейся ситуации речи идти просто не могло. Ничего, выиграю — отомщу. Подвыпившая баловница настроена на долгое веселье, вот и повеселимся.

«В». Полет нормальный. Хорошо, что я писал самым кончиком помады, стоило надавить сильнее, и тогда не факт, что губы и язык справились бы. Для удаления улик пришлось бы снова тащить Люську в ванную.

При слизывании «А», утопленной в пологой ложбинке, то нос, то подбородок касались мягкого окружения. Уши горели. При каждом движении челка окучивала маленькую красную корону, невесомым поглаживанием превращая ее в шляпу колдуньи.

Представляю, как это смотрелось со стороны. Любопытно, что сейчас чувствует Настя. Она же должна что-то чувствовать?

— Даже завидно, в следующий раз надо загадать такое же со мной, — подбадривала (или подстрекала?) она меня от двери. — Если мертвое тебя так оживляет, то живое, должно быть, вообще убьет?

Я не отвечал. Мне было стыдно за себя и свой организм. И мне было здорово. Все же такого приключения в моей жизни еще не бывало.

Следующие три буквы дались быстро, а с «П», окружавшей пупок, пришлось повозиться.

Борьба с запупковой «И» заставила зрительницу искать новые места для обзора. Настя несколько раз меняла дислокацию. Честно говоря, я бы на такое тоже посмотрел.

Наконец, осталась последняя буква. Я перевел дух, довольная провокаторша выбрала лучший ракурс для поглощения зрелища, и мое лицо вновь опустилось.

По глазам ударила вспышка — безмолвно, словно молния в комнату залетела, а гром все еще добирался. Мир исчез, в глазах плясали пятна. Через пару секунд в проеме двери проявился размытый силуэт, заснявший роскошную сценку на камеру телефона.

— Сотри, — потребовал я, на ощупь сползая с кровати.

— Стереть — это желание, а ты еще не выиграл, чтобы требовать. — Заведенная за спину рука Насти прятала телефон от возможного рывка с моей стороны. — Можешь, конечно, применить силу, но тогда мне придется защищаться как умею — кусаться, царапаться и диким ором звать на помощь. Думаю, тебе проще дождаться выигрыша. Раздавать?

Пришлось совладать с собой. Подождем. Всего лишь игра продлится чуть дольше, чем хочется. Впрочем, концовка известна, и когда придет время — ох, отыграюсь…

Передо мной упала первая карта. Вторая еще вытягивалась из колоды, а в мозгах уже вопила сирена.

— Подожди. — Я схватил Настю за руку. — Ты сейчас снизу брала.

— И что?

— Могла подсмотреть при перемешивании. Ты мне даже сдвигать не давала.

— Хочешь сказать, что я шулерничаю?!

— Хочу сказать, что могла. А когда дело касается игры, возможность приравнивается к применению.

Два взгляда долго жгли друг друга напалмом. Наконец, Настя отвела глаза, пухлые щечки расползлись в усмешке:

— Ты первый, кто заметил. — Ее пальцы еще раз перетасовали колоду, на этот раз со скоростью фокусника. — Ладно, раз поймали, значит, проиграла. Говори желание. Учти, оно последнее, больше не играем. Как понимаю, ты хочешь, чтобы я стерла сделанное фото?

Я встал перед ней в полный рост. Взгляд опустился на то, что было призвано отвлекать меня от карт. Собственно, оно и отвлекало, но теперь у меня появились на него другие планы.