Ох, зря она так, с людьми надо по-людски. Мне хотелось поговорить и предложить взаимовыгодный вариант, но теперь…

Во мне поднялась злость.

Теперь рассчитаемся.

* * *

Вечером я отправился к Теплице. Недолгое наблюдение за окнами показало ничем не нарушаемые тьму и безжизненность внутри. Набирать снова не хотелось, если вернется — поговорим, если нет — счет увеличится. И когда он будет предъявлен к оплате…

У подъезда притормозила машина, оттуда вынырнула знакомая фигурка, которую за четыре года довелось видеть в разных одеждах, а в последние дни даже без. Изящная ручка прощально помахала тем, кто остался внутри машины (глухая тонировка скрывала салон, а лампочка на потолке при открытии дверцы не загорелась), Теплица юркнула в подъезд. Я дождался, когда наверху загорится свет, и надавил кнопки на пульте домофона.

— Кваздапил? Поднимайся.

Люська встретила меня в дверях.

— Наконец-то. Не люблю незаконченных дел. Как самочувствие?

— Не заметно?

— Прости, ребята перестарались. — Люська впустила меня внутрь. — Сам представь: как реагировать на фото, где неизвестно кто пользуется моим состоянием и творит неизвестно что?

Я проглотил замечательное «неизвестно кто», хотя слова в горле передрались за право выскочить первыми. А «неизвестно что» после секундной паузы потребовало объяснения:

— Вообще-то, я помогал в меру сил. Не поверишь, насколько теперь жалею об этом.

— Спасибо Насте, довелось своими глазами увидеть твою «помощь в меру сил».

— Сойдемся на том, что за все спасибо Насте. — Мы все еще стояли между прихожей и комнатой. Я оглядел квартиру, в которой за прошедшее время ничего не изменилось, кроме хозяйки, из горизонтально-безмолвной превратившейся в вертикально-язвительную, делающую меня же во всем виноватым. Ладно, мне не привыкать. — Ты хотела рассчитаться.

— Одну минуту. — Люська прошла к шкафчику, ее пальцы зашуршали в выдвинутом верхнем ящике.

— Я не за деньгами.

Люськины ресницы оторопело хлопнули:

— Не поняла.

— Мне обещали компенсацию.

— Ну? — Холеная ручка приподняла стопку купюр.

Я отрицательно покачал головой:

— Меня избили за то, чего не было. Я пришел получить то, за что избили, чтобы было за что. Скажи, разве это не справедливо?

— Кваздик, ты офигел? Хочешь получить еще раз?

— А ты хочешь, чтобы я заявил в полицию?

Люськины глаза пробежались по синюшным проявлениям, шрамикам и остаткам отеков. Она хмыкнула:

— Все почти прошло.

— Почти, но не все. И обо всем, что было, у меня имеется медицинское заключение.

Блеф удался.

— Я же просила!

— Заявление написано, но в дело не пущено. Ты обещала компенсацию. Кто из нас нарушает договор?

— Кваздик, какой же ты урод!

— Твоими стараниями. Раньше я был намного симпатичней.

Юмор не прошел, его приняли за тупость. Собственно, Теплица так воспринимала всех окружающих. Какими считала, такими и воспринимала.

Она высокомерно бросила:

— Я имела в виду в моральном плане.

— Кстати, о морали. Давно хотелось поделиться соображениями: мне никогда не доводилось так напиваться, чтобы кому-то пришлось тащить меня через весь город, затем отмывать от блевотины и чистеньким укладывать в постельку, затем просить других избить этого кого-то до полусмерти, затем умолять его же не давать делу хода, обещая все компенсировать, а в конце отделаться чем-то незначительным, бросив в виде подачки. Расскажи человеку, у которого такого не было, что чувствуешь в этом случае?

Люська побагровела:

— Я же извинилась!

— Классный ответ. Сколько тебе годиков, девочка? А взрослые дома есть?

— Прекрати паясничать. Если не нужны деньги…

— Деньги всем нужны.

— То есть, этого мало? Сколько же ты хочешь?

— В первую очередь мне нужны не деньги, а моральное удовлетворение. Сядь. — Я толкнул Люську в гостиную, и мы почти свалились в кресла, держа друг друга на мушке взглядов, как ковбои перед перестрелкой. — Теперь забудь о деньгах, забудь все слова, которые приготовила. Ответь сердцем: что ты думаешь о произошедшем?

С минуту в собеседнице боролись разные чувства, но вот лоб разгладился, скулы расслабились. Люськин организм будто получил команду «вольно». Злость во взгляде испарилась, проявилось сочувствие:

— Прости, Кваздик. Я была вне себя, когда Настюха… Ладно, забыли. Я виновата. Тебе досталось из-за меня. Скажи, я могу что-то сделать для тебя — такое, что в моих силах и что могло бы устроить обоих?

— Как же приятно говорить с человеком, а не с заносчивой стервой. Хоть я и урод по твоему мнению…

— Прости за урода, вырвалось.

— Прощаю. Ты поддерживаешь отношения с Гасаном?

Люську подбросило:

— С чего ты взял?

— Надежный информатор сообщил. По реакции вижу, что мне не соврали, только чего ты так вскинулась?

— Будто не знаешь.

Я напрягся:

— Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.

— С начала кутерьмы, которую затеял Шамиль, у них все друг от друга прячутся, боятся кровной мести. Пока старейшины утрясают ситуацию, Гасан, как брат Султана, тоже скрывается.

— Но ты, как я понял, знаешь, где его найти? Устрой встречу, и мы в расчете.

В битве взаимоисключающих желаний победила алчность. Люська осторожно вымолвила:

— Это небезопасно.

— Иметь с тобой дело всегда небезопасно, я заметил.

— Что ты хочешь от Гасана? Ты был другом Гаруна, а они теперь кровники.

— Я всего лишь задам пару вопросов.

— Он спросит меня, чего ты хочешь.

— Мне известно кое-что интересное для него, а он знает то, что интересно мне.

— Это касается Гаруна?

— Да.

Глава 4

Следующие полдня, откатанные в качестве таксиста, принесли карману немного шуршащей радости, но тут взбунтовался желудок. Часы показали, что время обеда давно наступило. И Хадя ждет. Нехорошо опаздывать, даже если это хорошо оплачивается, существуют вещи дороже денег.

Отпираемый замок щелкнул, я убрал ключи и толкнул дверь.

— Нет! Стой! — На моих глазах вход в комнату захлопнулся, Хадя загородила его собой. — Туда нельзя. Проходи сразу на кухню.

Она оказалась красиво одета, а с кухни ошеломительно пахло.

— Сегодня какой-то праздник?

— Типа того. Садись.

Стол ломился от выставленных яств. Я уже рассказывал о многообразии кавказской кухни, но сегодня Хадя превзошла себя. Наверное, пока блюда готовились, весь микрорайон остался без собак, поскольку они захлебнулись от слюноотделения. Кстати, нужно предложить метод соответствующей структуре. По-моему, это намного гуманнее отстрела и не требует прямого контакта, как при усыплении.

При виде накрытого стола повесился бы любой веган, это зрелище для мужчин с кровью в крови, а не с зеленкой. Хотя зелени тоже хватало. Ее количество и способы приготовления заставили бы того же вегана повеситься вторично — теперь от зависти.

— В комнату не заходи, — снова напомнили мне, когда я задумчиво шагнул в ту сторону.

— Мне нужно взять…

— Принесу все, что нужно. Не заходи и не заглядывай. Там сюрприз.

О, как. Нежданчик. И какой приятный. Если сюрприз для меня, то — что сегодня за день? Может, я забыл какую-то дату? Общенациональные мужские праздники откидываем, летом их нет, а летние военные и связанные с конкретными профессиями меня не касаются. Может быть, сегодня — наш маленький юбилей? Тоже не сходится. С вечеринки, когда мы второй раз познакомились, количество дней прошло неровное, с момента ночевки в машине и съема квартиры — тоже. Я считал. И не стала бы такая, как Хадя, отмечать наши юбилеи, я ей никто. И большинство таких юбилеев радостны лишь для меня, а для нее трагичны, каждый омрачен драматическими или просто неприятными событиями. В общем, ничего не понятно.

Стоп, машина, задний ход. Существует же масса религиозных праздников. Сегодня, скорее всего, один из них, о котором понятия не имею. Помню, как в детстве мы вместе отмечали все праздники — христианские, мусульманские, иудейские… даже, кажется, было что-то буддистское. Через костер прыгали, еду по соседям разносили, куличами угощали… всего не упомнить.

Теперь второе: какой сюрприз можно сделать, если не выходить из дома? В пустоте черепа билась единственная мысль: Хадя каким-то образом восстановила бассейн. Я сам не раз подумывал его склеить, а поверху усилить скотчем. Можно сделать дополнительные слои из полиэтилена, а щели запаять утюгом. Тот «вечер на море», закончившийся потопом, рвал душу до сих пор, неимоверно хотелось повторить. И развить. Хадя в купальнике, которая не стесняется меня — мечта сегодняшнего дня. Да и завтрашнего тоже. Скажем проще: Хадя — мечта. И что бы она сейчас ни придумала для меня, сам этот факт — подарок судьбы. Невозможное стало на микрон ближе.

Усевшись напротив и наполнив два стакана шипучей минералкой, я глянул в прятавшиеся глаза, в которых смешались счастье и горечь:

— За что поднимем бокалы?

Хадя потупилась, щечки порозовели:

— Сегодня особенный день. Если можно, то после обеда не уходи, всех дел не переделаешь, всех денег не заработаешь. Хорошо?

— Как скажешь.

— Неправильно. Это должно быть твоим решением.

— Хадя, уведомляю тебя, что сегодня я плюю на работу, потому что мне хорошо здесь, и пока стол не станет пустым в той же степени, как в день нашего заселения, моя нога отсюда шага не сделает.

Смущенная улыбка сообщила, что теперь ответ правильный.