— Как же вкусно, когда готовишь не сама и знаешь, что не надо мыть посуду! — изрекала она, промакивая тарелку хлебом. — А главное — никто не вырывает изо рта и не кидается едой.

У противоположной стены положили женщину из Средней Азии с прободной язвой. Она все время звонила кому-то и долго ругалась на непонятном придыхательном языке. Пила чай со странным запахом и ела, отвернувшись от всех. Еще была молоденькая девушка, которая не вынимала из ушей наушники, стонала во сне и все время закатывала глаза. К ней, как и к Нике, приезжала мама, кормила чадо йогуртами и бульонами, в ответ получая только недовольную физиономию разной степени кислоты. Девушке повезло больше: ее аппендицит заметили сразу, поэтому во время обходов Ника с завистью смотрела на ее аккуратный животик с крошечными дырочками после эндоскопической операции.

6

Единственным развлечением были коллеги. Они слали веселые сообщения, забавные видео и пытались подбодрить человека, который скрасил день тимбилдинга сладостями и приключением. Двадцать девятое апреля вошло в историю как день, когда Карташову увезли на скорой, и все испытания отменились. Даже Веселовский прислал на электронную почту красивую фотографию пионов и подпись: «Выздоравливай скорее, отдыхай, сколько потребуется. Увидимся в офисе».

Ника убеждала себя, что это просто дань вежливости и ничего не значит, но то и дело пересматривала слова «увидимся в офисе». Неужели он все-таки ждет встречи? Преждевременно было бы ждать чего-то другого, но вдруг интуиция ее не подводила? И он правда хотел опять ее увидеть?

После обеда заглянула Лена. Она не разозлилась от того, что дегустация с треском провалилась. Зато привезла Нике приличного белья, шампуня и крем для рук.

— Ну, скоро они тебя отправят домой? — поинтересовалась она, усаживаясь на краешек кровати.

— Не знаю, но вряд ли завтра, — обреченно скривилась Ника. — Я хотела спросить, но когда Ивашкина, моя соседка, спрашивала, ее дежурный врач чуть не пришиб на месте. Орал и плевался на тему ранних прогнозов, ответственности за жизнь и прочей фигни.

— У, это они любят, — со знанием дела закивала Ленка. — Рассусоливают, сыпят терминами, а хочешь от них конкретики, сразу про ответственность.

— Ну вот. Я и решила, что если их не бесить, то быстрее про меня забудут и выпишут.

— А шов-то какой? Очень страшный?

— Там все равно повязка. Я тебе дома покажу. Но принц меня теперь в жены ни за какие коврижки не возьмет.

— Да ну, ты преувеличиваешь! У кучи звезд есть шрамы, и никому это не мешает.

— И у каких это звезд? — прищурилась Ника.

— Ну… Я так сразу не скажу… У Сталлоне нос сломан, и потом в «Отчаянных домохозяйках» была одна… Со швом…

— Ладно, я поняла. Макарычева, ты настоящий друг.

— Да правда, ну чего ты! Шлифовку сделаешь, и никто ничего не заметит.

— Я уже гуглила. Минимум год!

— Ну, знаешь, надо было Исаева слушать.

Это Нике крыть было нечем. Она по глупости сболтнула Лене про визит Пашки, благо та отлично помнила, каким негодником он был в школьные годы. Хорошо еще, что Лена ничего не рассказала Надежде Сергеевне, а то Армагеддон настиг бы человечество чуть раньше задуманного. Радовало одно: хотя бы сам Исаев не станет свидетелем этого позора и не будет изводить ее своим триумфом. Доктор, тоже мне. Был бы настоящий профи, так бы и сказал: аппендицит, неужто бы она не рванула в больницу? А то, мол, непонятно, аппендицит, яичник, подагра, а то и вовсе ничего страшного… Диагност хренов, Хаус бирюлевского разлива.

— Ты чего надулась? — с усмешкой спросила Лена. — Опять про Исаева задумалась?

— А? — заморгала Ника.

— Да у тебя всегда в школе была такая физиономия, когда ты план мести на него готовила. И всегда зря.

— Ничего подобного… Я, может, про дегустацию. Давай лучше обсудим, когда будем заново все печь. Народу понравилось, и мне кажется, от этого меню не стоит отходить…

— Хей, Басик! Тебя позавчера только вскрыли! Угомонись ты со своей дегустацией. Мы сколько этот план готовили? Два года? Вот и еще месяцок подождем, но чтоб уж наверняка.

— Я просто никак не отойду. Нет, ты представляешь, полчасика бы еще…

— Карташова, уймись. Слышать ничего не хочу. Если тебе так сильно колется, могу я ему все отнести.

— Нет! — встрепенулась Ника. — Не надо.

— Тааак, — Лена скрестила руки на груди и подозрительно уставилась на подругу. — Это что такое сейчас было?

— В смысле?..

— Не морочь мне голову! Ты что, не хочешь меня к нему подпускать?!

— Да я же…

— Вот оно все и выяснилось! — Лена цокнула, покачав головой. — Лучшей подруге — и не доверять. Что за зверь этот твой Веселовский?

— Он не мой. И не зверь, — виновато отозвалась Ника.

— Понятно. Прынц, стало быть.

— Ну…

— Эх, Бася-Бася… Неужели ты так плохо обо мне думаешь?

— Да нет, но ведь формально у меня на него никаких прав, а ты… Ты вон какая красавица! Он тебя один раз увидит — и мне можно будет забыть о нем раз и навсегда.

— Глупая! — вздохнула Ленка. — Я никогда не встану у тебя на пути, будь он сто раз миллиардер. Давай договоримся: если кому-то из нас понравится парень, надо просто об этом сказать. И сразу табу. Ладно?

— Ну, из меня так и так угрозы никакой.

7

— Хорош придуряться! Договорились?

— Договорились.

Ника собиралась мыть голову, как только Лена уйдет, но силы кончились, и она, скрепя сердце, отложила водные процедуры до утра. Провертевшись ночью от боли, тошноты и какой-то щекочущей мерзости, которую она при всем желании не смогла бы описать словами, незадачливая жертва хирурга бросилась к раковине, едва закончился завтрак. Ну, как бросилась… Поковыляла. Грязная голова мучила ее второй день. Да, шрам ныл после операции, слегка познабливало, на утренней побудке она намеряла тридцать семь и пять, но она не особо беспокоилась на этот счет: ей же все равно вливали антибиотик. А вот грязная голова просто убивала. Ладно бы просто длинные волосы, затянула бы в хвост, и как будто так и должно выглядеть. Но челка… После всех мытарств, температуры и пота, после больничного белья, от которого всю палату покрывал тонкий слой мелкой ветошной пыли, и в волосах сваливались какие-то белые катышки, сильно напоминающие перхоть, Ника нуждалась в помывке.

Она знала, что вот-вот появится мама, и та ни в жизни не позволит «студиться» и лежать потом с мокрой головой, поэтому торопилась успеть заранее. Завела руку с катетером за спину, наклонилась под кран и как могла одной правой намылила волосы и шею. Любимый фруктовый запах, мягкая пена… Как мало надо, чтобы почувствовать себя человеком! Сразу стало свежее, кожа задышала. Ника прополоскалась, выключила воду и вспомнила, что забыла полотенце. Да, оно было маленькое и вафельное, но хоть какое-то! И только она собралась попросить о помощи многодетную соседку, как услышала за спиной душераздирающий вопль.

[1] Коридор (медицинский жаргон)

[2] Случаи с летальным исходом (медицинский жаргон)

[3] Кишечная непроходимость (медицинский жаргон)

— Ты что творишь?! Совсем из ума выжила!

Ника как была с наклоненной головой и занавесью мокрых волос на лице, так и развернулась, звонко капая на линолеум. В щель между прядями она разглядела мамину юбку и мужские джинсы.

— Ну ты даешь, Карташова, — знакомым голосом произнес их обладатель. — Уже тренируешься приходить ко мне в кошмарах, как девочка из «Звонка»?

— Исаев… — обреченно выдохнула Ника.

— Да что же ты стоишь? Надует же! Сквозняк какой! Мыслимо ли дело! — и Надежда Сергеевна бросилась за полотенцем.

— Мам, я сама…

— Сама ты уже вон, до чего додумалась. Давай сюда. Вот так… И немедленно в кровать.

— Тебе помочь? — протянул руку Паша.

— Не надо, — буркнула она, выпрямилась, чтобы продемонстрировать крепость духа, и, закусив от боли губу и не дыша, ровным шагом двинулась к койке.

С трудом усевшись, она едва не застонала от облегчения, но взяла себя в руки и смерила Исаева скептическим взглядом.

— А ты чего пришел? — сердито спросила она. — Позлорадствовать?

— Никусь, ну как тебе не стыдно! — вмешалась Надежда Сергеевна. — Человек приехал, чтобы тебе помочь, поговорить с твоим лечащим врачом…

— Я не собираюсь злорадствовать, Вероника, — Исаев сунул руки в карманы. — Мог бы, но не буду. А приехал я, чтобы успокоить твою маму. Могла бы в кои-то веки подумать о ком-то, кроме себя. Ты знаешь, какое у нее было давление?

— Павлик, не нужно… — начала было мама.

— Сто восемьдесят на сто, — неумолимо продолжал он. — Так что давай ты убьешь меня этим страшным взглядом в другой раз.

— Не собираюсь я… — Ника набрала воздуха для новой тирады.

— Так вот, — перебил Исаев. — Я звонил в ординаторскую несколько раз, меня отбрили. Надежда Сергеевна, Вы не попросите историю болезни? Может, хоть Вам дадут? Мне не стоит и пытаться, сами понимаете: хирургическая ревность, москвичи…

— Конечно-конечно, Павлик, бегу, — спохватилась женщина и через мгновение исчезла в коридоре.

— Какая еще хирургическая ревность? — Ника подозрительно прищурилась.

— Так, Карташова, слушай меня, — Исаев нагнулся почти к ее лицу, и она заметила в его глазу красный лопнувший сосудик.

Наверное, почти не спал…

— Ты опять с суток?

— Нет, удалось ночью вздремнуть. Иначе нельзя было бы сегодня… Не перебивай, — он говорил тихо, чтобы не привлекать внимания других больных и посетителей. — Я вчера вечером смог дозвониться до хирурга и выяснил, что у тебя был гангренозный аппендицит, абсцесс, тифлит и полный комплект, — сообщил он.