Ольга не знала, что это значит, но он сказал то же самое годом ранее. Вали наклонился и перерезал мечом горло кабана. Чаша на земле заполнилась кровью. Ольга отвернулась. Вид крови заставил ее почувствовать дурноту, да и было жаль убитого кабана.

~oOo~

Большая часть празднования солнцестояния, как любого другого празднования среди ее нового народа, состояла из распития медовухи. Мужчины и женщины снова и снова возносили тосты за богов, и прежде чем праздник закончился, люди начали собираться в пьяные толпы. Те, кто все еще праздновал, не обратили на это особого внимания; они продолжали петь и пить, и кричать, и Ольга ускользнула бы в тишину своего дома, если бы не сидела с Якобом и Фридой, которые бы огорчились, если бы она ушла.

Якоб тоже напился и пел вместе со всеми, несмотря на то, что знал лишь несколько слов. Когда одна песня закончилась воплем, его голос сорвался, и он начал кашлять. Сначала это был просто быстрый кашель, как будто он что-то вдохнул, но затем спазмы стали мучительными, и слезы потекли у парня из глаз. Фрида и Ольга помогли ему сесть, а Фрида наполнила чашку медовухой и уговорила мужа выпить и смыть то, что раздражало горло.

Наконец кашель прекратился, и Якоб изобразил улыбку.

— Я в порядке, — выдохнул он, голос у него был грубый, как шелуха коры. — Все хорошо.

Ольга улыбнулась в ответ и убрала темные кудри со лба своего воспитанника. Он был горячим, но это не был жар от песен и вина. Это был сухой жар болезни. Она поймала взгляд Фриды.

— Это не так. Ты болен. Давай отведем тебя домой спать.

Якоб начал трясти головой, возражая, но Фрида хлопнула мужа по плечу.

— Не глупи, Яки. Если ты болен, то начнешь лечиться и быстрее поправишься, — она положила руку на лоб мужа, как это сделала Ольга. — Ты слишком горячий. Мы уходим.

Якоб нагнулся, чтобы встать, и его снова пронял кашель, и теперь, откашлявшись, он не стал спорить и покорно вышел из зала вместе с ними.

Когда Ольга оглянулась, чтобы закрыть дверь, песня закончилась, и в этот момент тишины она поняла, что слышит в зале что-то еще.

Отовсюду доносился кашель.

~oOo~

— Я считаю, что болезнь передается через дыхание. Это самая опасная из всех болезней, потому ее так трудно сдерживать. Уксус не помогает. Я пытаюсь придумать что-то еще, но сейчас зима, и у меня есть только травы, которые я высушила летом.

Ольгу охватила усталость, и она положила голову на руки, сидя за столом рядом с Вали и Бренной. Они пришли к ней, чтобы понять, что случилось с их городом.

Через четыре дня после солнцестояния уже более пятидесяти человек лежали на лежаках на полу большого зала, почти каждый — тяжело болен. Шестеро уже умерли.

В Карлсу пришла чума.

Якоб и Фрида были среди больных. И Бьярке тоже. До сих пор Ольга оставалась здоровой — или такой же, какой она была до того, как болезнь захватила город. Она, Дагмар и несколько служанок из зала ухаживали за больными.

Ольга никогда раньше не видела такого. Скорость, с которой развивалась болезнь, кашель, головная боль, потеря сознания — нет, такую болезнь Ольга не знала и не понимала, как с ней бороться.

Вали повернулся к Бренне.

— Вы с Сольвейг должны держаться подальше от дома. Насколько это возможно. Иди к Эсе.

— К провидице? Вали, нет!

Он обхватил руками ее лицо.

— Она живет достаточно далеко от города, но достаточно близко, чтобы я знал, что ты в безопасности. Все не так, как когда ты была девочкой, и ты это знаешь. Нужно уйти туда, где ты и наша дочь будете вдали от этой болезни.

— А ты? — в голосе Бренны звенела решимость.

— Я ярл. Ты знаешь, что я должен остаться.

Больше Бренна не протестовала, хотя Ольга видела муку в ее глазах. Она кормила дочь и не могла позволить себе заболеть, а потому ничем не могла помочь. Вали был прав — он не мог бросить свой народ. Он был хорошим ярлом и хорошим человеком. Если он заболеет, то умрет вместе с ними, но не оставит их.

Когда Вали и Бренна уже готовы были уходить, Ольга встала, чтобы проводить их до двери. Комната тяжело качнулась, и она упала обратно в кресло. Вали сразу присел рядом и положил свою огромную руку ей на щеку.

— Ты холодна. Это хорошо. Но ты себя неважно чувствуешь?

Она убрала его руку, положила к себе на колени и удержала там. Бренна подошла с другой стороны и смотрела на нее с суровым беспокойством.

— Я совсем не больна. Просто устала. Я не очень-то хорошо сплю, — она посмотрела на Бренну. — Тебе это известно. Но я не чувствую себя больной. Болезнь — в дыхании.

Она глубоко, ясно вздохнула и улыбнулась.

— Я не болею.

Бренн посмотрела на мужа.

— Вали, иди к моей матери и собери Сольвейг. Я скоро приду.

Вали перевел взгляд с одной женщины на другую, потом кивнул и встал.

— Не медли, — он поцеловал Ольгу в щеку, жену — в губы и ушел.

Когда он ушел, Бренна повернулась к Ольге.

— Когда Леиф был здесь, вы с ним спали?

Ольга моргнула, удивленная вопросом, но не его прямотой. Бренна всегда была прямолинейной. Когда она попыталась решить, сколько рассказать подруге, ее осенило понимание.

— Бренна, нет. Я не могу быть беременна. Я... я не могу иметь детей. Ты это знаешь, — за время своей дружбы они часто и откровенно говорили о своей жизни. Никто не знал Ольгу так хорошо, как Бренна.

— А ты уверена, что это правда?

— Я не смогла понести с тех пор, как была беременна сыном. Много лет назад. Да, я уверена. Это все из-за… я чувствую грусть и усталость, а еще мне надо работать и ухаживать за больными. Я отдохну и вернусь в дом, и все будет хорошо.

Выражение лица Бренны смягчилось, она положила руку на плечо Ольги и нежно сжала.

— Но у Леифа было много детей от его жены. Семь детей. Возможно, его семя сильнее, чем у твоего мужа.

— Мы были вместе в Эстландии с момента нападения Ивана до самого... конца, и я не понесла. Я бесплодна.

Эта тема грызла сердце Ольги, и она хотела покончить с разговором поскорее.

Но Бренна упорствовала.

— У тебя была кровь?

Да, крови не было, но у нее все шло вразнобой с тех пор, как пришла зима. Мысль была одновременно и заманчивой, и сокрушительно болезненной, но это было невозможно.

— Нет, Бренна. Мое чрево мертво. В нем ничего не может расти. Я целительница и повитуха, и я знаю.

Бренна убрала руку с ее плеча, наклонилась вперед и положила руку на живот.

— Тогда, наверное, тебя надуло воздухом, мой друг. Потому что ты не ешь, но у тебя вырос живот. Ты должна пойти со мной к Оили. Здесь слишком опасно для тебя.

Ольга оттолкнула руку Бренны и положила обе руки на живот. Да, он стал чуть больше, но она могла назвать несколько причин, гораздо более вероятных, чем беременность.

— Нет. Ты ошибаешься, и я нужна здесь.

Две женщины долго смотрели друг на друга, пока Бренна не кивнула.

— Ну, хорошо. Если ты точно уверена.

— Уверена.

~oOo~

Фрида и Якоб лежали рядом друг с другом на полу длинного дома. Ольга опустилась на колени между ними и влила несколько капель нового лекарства в рот Якоба. Губы юноши стали совсем синими и сухими.

Со дня солнцестояния прошло больше недели. Умерших было уже около тридцати, и почти сотня болела. Якоб, один из первых заболевших, пока был жив.

Но ему осталось недолго, Ольга знала. Кожа приобрела ровный серый оттенок и стала холодной, а глаза, которые он не открывал вот уже несколько дней, казались запавшими.

Его кашель стал слабее, но не потому, что он выздоравливал. Якоб потерял силы кашлять. Теперь, когда начинался приступ, он просто слабо кряхтел, пока кто-то не подбегал к нему и не переворачивал на бок.

Фрида начала лечиться раньше и сражалась изо всех сил. Она хрипела на подстилке рядом с мужем, из ее глаз и носа тек гной. В некоторых случаях от гноя глаза у больных вообще не могли открываться. Когда Ольга дала Якобу все, что было в ее силах, она повернулась, усадила Фриду и прижала голову девушки к плечу, чтобы вытереть гной.

В организме Фриды все еще бушевала лихорадка, но за последние десять дней Ольга заметила, что те, у кого был сильный жар, часто начинали выздоравливать, как будто жара сжигала чуму. Сначала заметив это, она подумала, что лихорадка проходит, но потом от жара умерли сразу четверо. Она не могла понять эту болезнь.

Каждый третий из заболевших выздоровел или выздоравливал, в том числе и Фрида. Но до сих пор почти каждый третий умирал — некоторые молниеносно, а другие долго, как Якоб. Остальные мучились, и она не могла сказать, какова их судьба. И каждый день приходили новые больные, вползали или оказывались принесены на носилках в большой зал. Болезнь косила город, как банда налетчиков.

Орм и Бьярке. Рикке и Эльфа, которые ухаживали за остальными. У них у всех теперь были подстилки в зале. Ханс был среди тех, кого смерть взяла быстро. Что бы это ни было, оно питалось слабыми и сильными, молодыми и старыми. Младенцами в пеленках.

Ольга, Дагмар и Холмфрид оставались на ногах, несмотря на время, которое они проводили среди больных. Вали, Яан и Георг были пока здоровы, несмотря на то, что хоронили тела.

Вали и некоторые из мужчин копали могилы глубоко в замерзшей земле, чтобы схоронить всех мертвых. И теперь они готовили ритуал кровавого жертвоприношения, прося милости богов. Ольга не стала вмешиваться в их дела и попыталась понять болезнь сама.

— Он меня оставляет, — выдохнула Фрида.

— Тише, kullake, тише.

Девушка покачала головой.

— Я чувствую. Я должна была позволить ему сделать мне ребенка.

Ольга закрыла глаза. С тех пор, как Бренна высказала свою идею неделей ранее, это не покидало ее разум. Она знала, что бесплодна, и мысль о том, что она может забеременеть, была не более чем новым страданием в коллекции уже имеющихся.