— По сути, я помешал девчачьим радостям, и ты не закончила свои спа-процедуры. Я их обязан, как минимум, продолжить. Считай, что я сейчас массажист. Ну или врач.

— Ты — мужчина.

— Врач — вроде как бесполое существо.

— Вроде как. Мне не нравятся врачи мужчины, я предпочитаю иметь дело с женщинами, — совсем недружелюбно произношу я, настороженно смотря за тем, как Глеб ведет ладонями по моим ногам.

Сейчас я точно понимаю почему он не взял плед. Мне уже становится тепло. Просто от того, что горячая волна охватывает мое тело. И сердце отбивает чечетку, стоит мне только опустить взгляд на свои ноги. Точнее на его руки, гладящие мои ноги. Что вообще происходит? Ладно, двинуть в ответ ему ногой я не могу, но ведь… что-то сказать могу. И руки. Руки мне на что? Ну что мне стоит ударить его по ладоням? Ну сделай хоть что-нибудь, Соня.

— Ты копишь во рту слюну, чтобы плюнуть в меня, потому что не можешь ударить ногой? — тихий голос Глеба нарушает внезапно возникшую паузу.

— Не коплю, — шумно сглатываю.

— Но задумываешься об этом, — скорее утверждает, чем спрашивает. Забавно, но здесь он не прав. — Твои вопросы иссякли?

— Не иссякли, — по сути, он ведь не делает ничего плохого или пошлого. Втирает вроде бы как крем и выше коленей меня не касается.

— Ну так спрашивай и можешь для разнообразия перевести взгляд с моих рук на меня.

— Ты когда-нибудь был женат? — перевожу взгляд на его лицо.

— Нет, — без пауз отвечает Глеб, смотря мне в глаза.

— А в телефоне правда твоя кошка? Или это очередное разводилово, как и с женщиной?

— Правда. Мария, между прочим, уже женщина-кошка. Так что я не врал.

— Да неужели? И такие бывают?

— Конечно, бывают.

— И где она сейчас?

— Я же сказал — с моей бабушкой. Не могу ее пока забрать.

— Бабушку? Или Машку?

— Будь добра, никакой Машки. Она — Мария.

— Может еще по имени отчеству ее звать, когда буду тискать?

— Можешь называть ее Мари. И нет, увы, тискать ее у тебя не получится.

— Дай угадаю, ты боишься, что как только ты заберешь ее в дом, все внимание твоей кошки будет направлено на меня? Тогда я скажу тебе, что ты псих.

— Ну если я псих, Соня, тогда и разговаривать надо со мной осторожнее, — поглаживая мои коленки заключает Глеб, при этом подмигивает мне. — На самом деле все проще. Моя Мария — злюка. Она не любит людей и с ними не уживается. Даже с моей бабушкой с большим трудом. Хотя та крайне положительная старушка. Исключение составляют собаки. К ним она, как ни странно, относится положительно. Ну и я. Меня она любит, — могу поклясться, что последнюю фразу Глеб произнес с какой-то… гордостью что ли.

— Дай угадаю, потому что ты ее где-нибудь подобрал?

— Нет. Я ее забрал у своих нехороших знакомых.

— Нехороших?

— Да. Они не могли найти с ней общий язык и хотели вернуть заводчице. Увы, некоторым свойственно сдаваться при любых трудностях. Проще ведь спихнуть. Вот так девятимесячная злюка Мария оказалась у меня.

— Ну да… ты, как оказалось, любитель тяжелых случаев.

— Терпение и труд — все перетрут. Со мной Мари — шелковая, потому что я нашел к ней правильный подход. Хотя было трудно. Кота я ей нашел именно по этой причине.

— По какой?

— Чтобы добрее стала, — усмехается.

— И после кота подобрела?

— Нет. Кот сделал из нее женщину, ей не понравилось, и она его травмировала.

— Шутишь? — не скрывая улыбки выдаю я.

— Нет. Честно, — улыбается в ответ. — Расцарапала его так, что мне пришлось оплачивать его лечение. А потом я ее стерилизовал.

— Тогда стала добрее?

— Тогда стала жирнее, — уже не скрывая смеха, выдает Бестужев. — Пришлось искать к ней другой подход. Любовь и доверие к людям не привил, но меня любит, мне этого хватает.

— А ты любишь? Или это все в качестве эксперимента «как влюбить в себя злюку кошку?»

— Ты не там ищешь ассоциации, Соня. Я люблю свою кошку, если тебе нужен прямой ответ. А вот касательно тебя — потискать без царапин ты ее вряд ли сможешь. Надо искать к ней подход.

— То есть, когда мы переедем в твой дом, мне надо будет опасаться за свое здоровье? — на мой вопрос Глеб… нет, не просто улыбается. Он демонстрирует мне такую улыбку, как будто рекламирует зубную пасту. — И что такого смешного я спросила?!

— Ничего. Просто ты сказала не «если я перееду в твой дом», а «когда мы переедем в твой дом». Что-то нужно продолжать объяснять?

Сказать, что меня взбесило его замечание — ничего не сказать. Но еще больше меня вывело из себя осознание, что я действительно так сказала. И в ответ мне парировать ему нечем. Сказала. Сама сказала, за язык никто не тянул!

Отвожу взгляд от улыбающегося Бестужева на свои ноги и до меня только сейчас доходит, что ладони Глеба вовсе не на моих коленках. Он не просто задрал подол моей сорочки вверх, он гладит мои бедра и… как я этого не заметила? Черт!

Резко накрываю его ладонь двумя руками и сильно ее сжимаю.

— Не надо меня трогать. Убери руку.

— Сонь, ну может хватит, — подается ко мне ближе. Так близко, что между нашими лицами расстояние буквально несколько сантиметров. Я не знаю, что я сейчас испытываю, но то, что мое сердце грохочет как ненормальное — факт. — Я же не делаю тебе ничего плохого, — шепчет, зарываясь одной рукой в мои волосы. Я уже понятия не имею, что плохо, а что хорошо. Но вот то, что сейчас происходит… это странно. Но еще более странно то, что я закрываю глаза, как только понимаю, что его губы касаются моих…

Глава 27

Меня охватывает очередной волной паники, когда до моего сознания доходит, что сейчас происходит. Губы Глеба медленно проходятся по моим губам, скользят к уголку рта и возвращаются обратно. Я нахожусь в какой-то прострации, не отталкиваю, но и не отвечаю. Хуже всего, что сейчас мне не противно, а стыдно. Стыдно от того, что я не знаю, что надо делать в ответ. Целоваться… это ведь должно быть заложено в человеке природой, это же не высшая математика. Должно быть просто. Что-то сродни инстинкту. Вот только на деле — не просто.

Двадцать первый век, в конце концов, столько времени крутиться далеко не в святом бизнесе и не уметь целоваться. Стыдоба. А еще я вдруг четко понимаю, что то, что сейчас пытается делать Глеб — очень похоже на мою единственную и убогую попытку поцеловать Сережу на мое совершеннолетие. Тогда я не задумывалась, как я буду это делать. Ведомая какой-то эйфорией от «взрослости», так же несмело прикасалась к его губам. А он не отвечал… Бестужев, в отличие от меня, совершенно точно знает, что надо делать и как, вот только осторожничает, скорее всего боясь моего отказа. Да, он попросту боится, что я его оттолкну. От этого понимания я вдруг испытываю какое-то… удовлетворение. Человек «бронепоезд» и «невозмутимость» чего-то да боится. Как только до меня доходит эта мысль, Глеб отстраняется от моего лица, но по-прежнему удерживает одной рукой мою голову. Перебирает пальцами все еще невысохшие волосы, вызывая по телу россыпь мурашек. Это однозначно приятно. Вот только глаза открывать почему-то страшно.

Я не вижу лица Глеба, но кожей чувствую его прожигающий взгляд. И совершенно пропускаю момент, когда мои руки, несколько секунд назад сжимающие его ладонь на моем бедре, стали комкать подол собственной сорочки. Глеб же перемещает свою горячую ладонь на мою щеку и начинает аккуратно поглаживать. Спускает руку ниже и не спеша проводит большим пальцем по нижней губе. Сказать, что все, что сейчас происходит странно — ничего не сказать. Человек, который еще несколько недель назад вызывал у меня лютую ненависть, сейчас гладит меня… и не только. Зачем я это позволяю?

Шумно сглатываю, когда ощущаю, как Глеб аккуратно, почти невесомо касается моей шеи кончиками пальцев. Виртуозно водит ими по чувствительной коже, словно перед ним музыкальный инструмент. Проводит ладонью вниз, поглаживая мое плечо и тут же, я бы сказала, резко перемещает руку на мою талию, чуть сжимая ее. Чувствую, как он вновь подается ко мне и проводит носом по щеке, шумно втягивая воздух. Его губы скользят по щеке вниз, переходят на шею и почти невесомо целуют чувствительную кожу. Пытаюсь прислушаться к новым ощущениям и сама, толком того не осознавая, выгибаюсь, предоставляя еще больший доступ к шее. Можно сколько угодно говорить, что я ненавижу Глеба, но не могу не признать, что то, что он сейчас делает — мне нравится.

Глеб перемещает свою руку с талии на мою сжатую ладонь и, несильно сжимая ее, прикладывает к своей груди. Даже через футболку я чувствую насколько он горячий.

— Поцелуй меня, — доносится до моего сознания тихий голос с хрипотцой. Машинально открываю глаза на неожиданно прозвучавшие слова. — Сама, — добавляет Глеб, смотря на мои губы.

Какая-то глупая ситуация. Все, что приходит мне на ум — это не послать его куда подальше или оттолкнуть к чертовой матери, а сказать «я не умею». Благо, хватило ума не произнести эти позорные слова вслух.

Единственное на что меня хватает — это закрыть глаза и как заведенная качать головой. Не могу на него смотреть и оттолкнуть не получается, вместо этого я зачем-то отмечаю то, как сильно бьется его сердце под моей ладонью. А в следующий момент я перестаю акцентировать на этом внимание, только лишь по той причине, что Бестужев перемещает одну руку на мою поясницу и почти невесомо целует в приоткрытые губы. Отстраняется и тут же ласково проходится языком по их контурам. Вот это уже совсем непривычно и… слишком интимно. Только все равно я сама закидываю руки на его шею.

Не надо было этого делать. Сама того не осознавая, дала зеленый свет на неизвестно что. И в подтверждении моих мыслей, Глеб углубляет поцелуй, проникая языком в мой рот. Спасибо инстинктам, которые проснулись в нужный момент. Толком не осознавая, как, но я включаюсь в поцелуй. Скорее всего неуклюже, неумело и совсем не так, как это делают большинство девушек, но сам факт, что я смогла — почему-то вызывает во мне радость. Но еще больше во мне вызывает улыбку тот факт, что меня нисколечко не раздражает его борода. Я была уверена, что Бестужев будет колючим, а на деле я даже не замечаю его бороды. Только, когда перемещаю свои ладони с его шеи и прохожусь пальцами по его лицу, убеждаюсь, что она все же есть.