— Это не играет никакой роли. Она не выполняет то, что я прошу.

— Как это не выполняет? А разве не она тебе сообщила где мы?

— Конечно, после того как я чуть не посадил ей телефон.

— Ну вот. Она лучший работник. И тебе помогает, и мне. На два, так сказать, фронта работает. Не успевает просто понять кого надо слушаться, чтобы не получить люлей.

— Она уволена. И точка, — безапелляционно бросает Бестужев.

— Ну, пожалуйста, Глеб.

— Я сказал — нет, — сказал, не сказал, а руку мою не убирает.

— А если я сейчас сниму лифчик и покажу грудь, ты не уволишь Варю?

— Ты серьезно? — наконец поворачивает на меня голову.

— Да, — осторожно отвечаю я.

— И перед многими ты снимала лифчик?

— Ни перед кем. Ты будешь первым.

— Мне не семнадцать, чтобы вестись на такое предложение, — жестко произносит Глеб, убирая мою руку.

— Но ведь ты призадумался.

— Призадумался о том, что у тебя действительно что-то с головой, раз ты с легкостью можешь снять лифчик при моем водителе.

— Я не собиралась это делать при нем, — обиженно бросаю я и тут же понимаю, что надо что-то менять. — Ладно, что мне надо сделать, чтобы Варя осталась?

— Слушаться меня.

— Она будет слушаться.

— Спишем твое тугодумство на хронический стресс из-за повышенной мнительности и придумыванием себе болячек. Меня должна слушаться ты. И доверять. И говорить.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Я буду тебя слушаться и доверять. Только не увольняй ее, пожалуйста. У меня кроме нее никого нет. Ну, из женского пола, — быстро поправлюсь я. Молчит. И опять не смотрит на меня. — Глеб?

— Я подумаю.

— А долго? Думать в смысле будешь. У Вари нет здесь жилья. Вдруг она соберется уже к нашему приезду.

— Значит распакуется, — спокойно отвечает Глеб, переводя на меня взгляд. — Забудь о Варе. И думай о себе. А если хочешь со мной поговорить, то я тебе задал вопрос, на который не получил ответа.

И не получишь. Хотелось сказать это вслух, но вовремя смолчала.

Все оставшееся время до клиники мы проехали молча.

* * *

Хотела бы я обладать такой же стойкостью и уверенностью, как Бестужев. Он, в отличие от меня, спокоен. У меня же перед дверью с табличкой МРТ заплясали руки. Я напоминаю себе эпилептика. Ну или просто припадочную истеричку.

— Успокойся, пожалуйста. Вспомни что-нибудь приятное, — слышу над ухом голос Глеба.

Легко сказать. Сейчас, кажется, что у меня вообще не было ничего приятного в этой жизни. Не знаю, чего Бестужев хотел добиться, когда взял меня на руки из кресла и посадил на какой-то диванчик для ожидающих. Легче от его слов и приобнимания моего плеча — мне не стало. Хуже всего, что, судя по часам, мы сидим тут пять минут. Всего пять минут, которые мне реально кажутся долбаной вечностью. Не помню, как я оказалась лежащей в МРТ гробу. По-другому назвать эту штуковину не получается.

Как я оказалась на свободе, а именно в другом кабинете, где меня осмотрел невролог, пока готовится мое заключение МРТ, я толком не поняла. В принципе куча вопросов, меня бы не нервировали, если бы я была одна в кабинете. Но когда рядом сидит Бестужев — это несколько напрягает. Но, с другой стороны, лучше быть с кем-то. Мужчиной-неврологом все не закончилось. Время, казалось, длилось вечно и мне порядком надоело все, что со мной делают. Это какой-то перебор. Слишком много обследований. Еще и кровь зачем-то взяли. Сейчас-то на кой черт? И ведь никто ничего не говорит. Правда, и я ничего не спрашиваю. Язык словно к небу прирос.

— Еще несколько минут и вас пригласят на беседу с вашим лечащим врачом. Будут как раз готовы заключения проведенных обследований.

Да, Господи, скорее бы уже. Все трясется, вибрирует и я тупо не могу найти себе место. Последней стадией стало не постоянное движение смахнуть волосы, а ногти. Кажется, я лет пять не грызла эти чертовы ногти. Глисты? Да какая к черту разница, что там под ногтями. Я грызу их реально до мяса и мне даже не больно. Завтра. Пальцы будут болеть завтра. Сейчас в крови гуляет страх. Он и притупляет чувство боли.

— Что ты творишь? — Бестужев резко одергивает мою руку. — Тебя нельзя оставить одну ни на минуту?!

— Нет, нельзя, — зло бросаю я. — А тебе так приспичило поворковать с медсестричкой за углом? Наболтался?

— Я спрашивал у нее, где туалет, — как всегда спокойно произносит Глеб, накрывая мою руку своей.

— А-а-а-а. Так ты писал?

— Да, Соня, — перевожу взгляд на его руку, покоящуюся на моей ладони, и задаю первый пришедший на ум вопрос.

— А ты руки мыл?

— Нет. У них вода закончилась, — поддевает кончик моего носа пальцем. — Я шучу, расслабься, Соня, — улыбается Бестужев.

Как ни странно, видеть сейчас его улыбку очень даже приятно.

— Можете проходить. Все готово, — сглатываю, переводя взгляд на медсестру. Бестужев же спокойно приподнимается с дивана и поднимает меня на руки. В любой другой момент меня бы это дико злило. У меня, в конце концов, есть кресло. Правда, сейчас меня это не нервирует. Наоборот. Мне почему-то хочется этого контакта.

Глеб заходит в кабинет, усаживает меня на уже знакомы диванчик и садится рядом. Господи, помоги мне, пожалуйста.

— Выдохните, София, — чуть улыбаясь, произносит врач, имя которого я не запомнила. — У вас нет никакой опухоли. Ни доброкачественной, ни злокачественной, — уверенно произносит мужчина, смотря мне в глаза. Кажется, у меня перестало биться сердце после этих слов. Хочу их повторения! Повторите это! — Вы, если так можно сказать, типичная обладательница мигрени и затяжной депрессии. От первого недуга, которому часто подвержены женщины, есть определенные лекарства, именно поэтому ворох обезволивающих вам и не помогал. Со вторым вам надо работать. И это не минутное дело. Вам нужен как минимум психолог. Не воспринимайте это в штыки. Мы все немного больные на голову. Вот ваш будущий супруг — тоже. И я не исключение, может быть, я болен даже больше вас двоих, — с легкостью произносит мужчина, вызывая во мне какую-то ненормальную улыбку. Мигрень — это же не смертельно. И не сделает меня овощем! — А теперь постарайся сконцентрироваться и послушать меня внимательно о вашем недуге.

Нет. Последнее у меня никак не получалось. Я реально пыталась слушать про какую-то ауру, лекарства и саму мигрень, но не получалось. В голове было только одно — не смертельно. Никогда не понимала, как от счастья можно плакать. Слезы это всегда очередное фиаско. Сейчас же мне, несмотря на просящиеся слезы — хорошо. Нет, не так. Дико хорошо. Может я даже счастлива. Не знаю. Ну если счастье — это только миг, то сейчас я точно счастлива.

— Расслабься, Сонь, — шепчет мне Глеб на ухо, шагая к машине.

— Я расслаблена. Правда.

— А чего тогда вцепилась мне в плечи?

— Не знаю, оно само как-то, — вполне искренне произношу я, как только Глеб усаживает меня на заднее сиденье машины. Захлопывает дверь, обходит машину и садится рядом.

— Ну теперь самое время перестраивать свои мысли.

— Ага. Я уже. Перестраиваю, в смысле, — тихо произношу я, пытаясь скрыть дурацкую улыбку.

— Это хорошо. Олег, давай к Соне домой.

Да, это определенно хорошо…

Глава 44

Понимаю, что нельзя так радоваться, ибо после веселья всегда наступает что-нибудь на букву «ж», но не получается по-другому. Ощущение сейчас такое, что я могу абсолютно все. Кажется, еще немного и я с легкостью встану с кресла и поковыляю на своих ногах. Знаю, что это вероятнее всего эйфория и так легко не будет, но сейчас кажется, что я могу все. А может все дело в волшебной таблетке, после которой у меня не болит голова. Не знаю. Но факт налицо, мне — хорошо.

— Ну и стоило столько молчать, а? — улыбаясь, произносит Варя.

— Это уже в прошлом. Не хочу об этом думать. А Глеб уже с тобой говорил?

— Когда? Он же сразу пошел с твоим папой в кабинет, — да, вот что значит витать в облаках. Пора возвращаться на землю.

— Ну ладно, не бойся. Он тебя не уволит. Ну в смысле, он тебя вернет. Скоро вместе поедем в Москву. Ты же не против?

— Я не против. Меня тут ничего не держит, но, если честно, я сомневаюсь, что поеду с тобой. Твой будущий супруг вряд ли желает видеть меня на постоянной основе в своем доме, ну точнее уже в вашем.

— А ты не сомневайся. Я все устрою, — провожу расческой по волосам с улыбкой на губах.

Лысой я не стану, моя шевелюра останется при мне. И никакой головной боли, химиотерапии, и прочей гадости. Скоро и на ноги встану. И Марте средний палец покажу после какой-нибудь крутой фотосессии. Хм… а что, скажу Бестужеву, что хочу сниматься в рекламе по пояс, а потом и во весь рост. Он должен согласиться.

— Я хочу побыть немного одна, — поворачиваюсь к Варе. — Ты же не против?

— Конечно.

— Не обижаешься?

— Нет. Хватит уже это повторять как попугай. Тебе ничего не надо принести?

— Нет. Спасибо.

Как только за Варей закрылась дверь, я начинаю смеяться в голос, смотря на свои ногти, искусанные до крови. Несмотря на то, что завтра они будут жуть как болеть, я по-прежнему улыбаюсь. Отрастут. Это такая мелочь по сравнению со всем.

Была бы возможность — устроила какой-нибудь победоносный танец, а пока можно просто помечтать. И поесть. Аппетит проснулся внезапно. Но учитывая, что нагружать Варю — желания нет, обойдусь коробкой печенья. Открываю упаковку и, не раздумывая, беру печенье в рот. Огорчает то, что надо написать сообщение Сереже. И расстраивает меня это потому что стыдно. Стыдно за то, что все это спровоцировала, прекрасно осознавая исход. Звонить — категорически не хочу. В сообщении легче соврать, что не знала о возможном приходе Бестужева.