Но вилки?! Как выяснилось, у нас их было всего шесть!.. Однако не успела я ужаснуться, как Томик властно успокоила меня:

— Ложками поедят. Не баре!

И я укрепилась в мысли, что она, должно быть, прозаик и к тому же глава этой загадочной организации.

Интересно, что было бы с мамой, вздумай они и впрямь вернуться этим вечером?

Что было бы с папой, я представляю довольно отчетливо!

За столом поместились одиннадцать человек, причем четверо из них — по двое на стуле. Еще четверо устроились на диване, с тарелками на коленях. А двое — на тумбочке из-под телевизора. Телевизор же был временно перенесен в мою комнату.

Стол представлял собой что-то среднее между скатертью-самобранкой и свалкой, с нарастающим перевесом в пользу последней.

Ели и пили все подряд: водку, блины с мясом и с творогом, салат с крабовыми палочками и салат «оливье», вино домашнее, бутерброды с килькой и яйцом и бутерброды с маслом и шпротным паштетом; вино «Шепот монаха» белое и «Коварство и любовь» — розовое; колбасу вареную «чайную», домашние огурчики, настойку смородиновую, пшеничные хлебцы, четыре котлеты, тщательнейше разделенные на восемнадцать частей, домашний ликер и три бутерброда с сосисками, опять-таки разделенные на восемнадцать частей. Томик ненавязчиво руководила застольем. Метелкина была на подхвате.

Некоторые блюда и напитки я пробовала впервые в жизни. Мне горячо советовали загадывать желания, уверяя, что это «верное средство». Однако то ли от усталости, то ли от того, что напитки с непривычки ударили мне в голову, ни единого желания на ум мне так и не пришло. А может быть, я не могла сосредоточиться на себе, потому что боялась пропустить что-нибудь интересное.

Тосты провозглашались разнообразнейшие: от банальных «Ну, поехали!» и «Дай Бог, не последняя!» до высокопарных «Здравы будем, бояре!» и «За сбычу мечт!», а также экзотических — за процветание Диснейленда и вечную жизнь танца ламбада.

За процветание журнала «Литературный цех» трижды пили стоя.

И вдруг все как один принялись восхвалять меня!

По непостижимому умыслу судьбы именно в этот вечер, в ничем не примечательный будний день четверг, примерно между шестью и семью часами пополудни, мне суждено было услышать лучшие слова изо всех когда-либо достигавших моих ушей.

«Уже не говоря о том, какая я женщина» — да-да, именно так и выразился Жорж-со-Шнурками! который, как выяснилось, был редактором журнала! и при этих словах он величественно взмахнул рукой! — они восхваляли мое образцовое ведение хозяйства, домовитость, вкус и стиль интерьера и вообще «шарм и имидж» (как выразился уже Славик Чики-Пуки). Обнаружился у меня также «неслабый уровень ай-кью» — что редкость среди женщин, вставил Чизбургер и удостоился легкого подзатыльника от Томика, — а кроме того, «несомненная харизма!».


Возможно, все это был лишь какой-нибудь литературный конкурс или состязание, подумалось мне тогда же. И, однако, все это я твердо решила при первой возможности законспектировать, дабы впоследствии перечитывать в депрессивные минуты.

«Но главное, главное, — вскричали они в один голос, — это душа!»

В этот момент Славик, и Жорж-со-Шнурками, и Чизбургер с Компотом, и не-тот-Галушко, и даже Томик, не говоря уж о Метелкиной, — все они до одного смотрели на меня, как никто никогда не смотрел. Впрочем, временами у меня возникало отчетливое ощущение, что все мы давным-давно были близко знакомы, а потом вдруг почему-то расстались и вот только теперь, по счастью, встретились опять!

За содержательным ужином последовали песни и танцы. В родительской комнате оказалось довольно просторно, особенно когда сложили стол и слегка сдвинули мебель. Правда, музыка на первой кассете показалась мне немного странной: некоторые песни были вроде как на одной ноте, некоторые смахивали на частушки, а одна исполнялась совсем без сопровождения. Но мои гости, оказалось, знали все слова (на мой взгляд, напоминавшие бред сексуально озабоченного подростка) и подпевали чуть не хором. И только потом объяснили, что автор — их товарищ, поэт и бард, член цеха, безвременно погибший.

От печальной темы совершенно неожиданно перешли к буйному веселью и заставили Жоржа с Томиком исполнить танго. (Тут-то и выяснилось, что Томик никакой не прозаик и даже вообще не литератор, а художница и, кроме всего прочего, в прошлом призер по бальным танцам!) Танго было с полураздеванием: под аплодисменты восторженной публики Томик эротично сняла жакет и осталась в черной футболке. Далее они по горячей просьбе зрителей дважды исполнили ламбаду. Я мысленно похвалила себя за вовремя унесенную посуду: аплодируя, аудитория проявляла некоторые признаки нарушения координации движений. Но без потерь все же не обошлось: некий юный поэт опрокинул бутылку с «Шепотом монаха» на брюки некоей скромной Лизы, весь вечер сидевшей на диване без движения. Все тут же яростно накинулись на поэта, жалея, однако, не брюки и не Лизу, а драгоценное вино. Пристыженный поэт следом за пострадавшей ретировался в ванную.

Вдохновленные примером, прочие тоже пустились в пляс. Никакого следа стеснения не осталось между нами, так что, танцуя, можно было свободно спрашивать и переспрашивать имя каждого (некоторые имена никак не хотели запоминаться), а в перерывах просто слушать разговоры, один другого содержательнее. Нашим разговорам в тот вечер, пожалуй, позавидовала бы и сама Римка, чемпионка по классным вечеринкам!

Первым разговорился не-тот-Галушко. Красиво и вдохновенно он рассказал, как выращивает капустную рассаду в ячейках из-под яиц:

— Поливать каждый день по чуть-чуть, и главное — без насилия, чтоб не насквозь, а то может сгнить… И вынимать, когда уже во-о-от такие росточки!

Толстые его пальцы бережно держали что-то воображаемое, очень хрупкое, а глаза излучали нежность. Но эти сведения, подробные и полезные, почему-то вызвали у слушателей бурный хохот. Особенно надрывались прозаики — Чизбургер и Компот, чьи имена я все еще не запомнила. Они прямо-таки стонали от смеха, выкрикивая среди спазмов:

— Сюжет! Нет, я тащусь, какой сюжет!

Не-тот-Галушко наконец заметил это, насупился и стал похож на недоумевающего медведя, разбуженного внезапной оттепелью посреди зимней спячки. Он замолчал, ожидая конца веселья, но не дождался и в конце концов рявкнул, как настоящий лесной зверь:

— Заткнитесь, вы! Сами расскажите про свои сюжеты! Как к издателю ходили…

Прозаики тут же поскучнели и отвернулись. Зато другие живо заинтересовались, сбились в кучу и принялись возмущенно допытываться:

— Кто? Кто к издателю ходили?! Вы, что ли?! Во, и молчат!

Принудили разговориться и прозаиков. История их вышла тоже забавной.

— Да никто не ходил, Федор по телефону только дозвонился…

— Ну?! И что?!

— Что-что… Договор заключили! Десять тысяч в твердой обложке! — закричал Федор-Чизбургер и оглядел остальных почему-то злобно.

Все разом выдохнули с ошеломленным стоном. И замолчали.

— Шутка юмора! — пояснил Галушко в наступившей тишине и почему-то тоже недобро усмехнулся.

На него оглянулись с недоверием.

— Нет, но Федька ж говорит… Федор, не темни!

Однако Федор только фыркнул и еще раз злобно сверкнул глазами. За него ответил Компот:

— Все потому, что Федька козел… да я не к тому, Федь! я ситуацию проясняю… Издатель его спрашивает, деловой такой: «А что вы, мол, можете предложить?» А этот же у нас чайник в натуре… Ладно, Федька, я как было говорю! Этот, значит, мямлит на полном серьезе: ну-у, как бы вам сказать, у меня, говорит, в общем-то, типа не фантастика, не мистика, не эротика и не детектив… Тот, конечно, сразу логичный вопрос: «А чем же, мол, собираетесь читателя типа заинтересовать?» А этот — додумался тоже! — тайнами, говорит, человеческой души! Тот уточняет: психологический триллер или мелодрама? А этот: социально-бытовая повесть! Ну и все…

— Что — все?!

— Что-что! Трубку сразу повесил.

Все снова замолчали — теперь уже траурно. И, как будто разом протрезвев, смотрели на Федора с робкой скорбью, как на тяжелобольного. Тот уставился в окно отсутствующим взглядом.

— Тебе вот что надо, Феденька, — вдруг раздался среди скорбного безмолвия ясный Томин голос.

Он полуобернулся.

— Ввести две эротические сцены. А лучше три. И переменить название.

— Я у него в следующий раз заказ возьму, — процедил Федор. — Желаете клубнички — на здоровье! Секс однополый, групповой, с животными и покойниками — на любой вкус! Эротика, мистика и психологический триллер вместе! Думаете, не справлюсь?!

— Молоток, Федор! Народ, выпьем за прогрессивный подход! За крутой сюжет! — завопил Компот, и народ с облегчением потянулся к бокалам.

— Настоящий сюжет нужно заслужить. Выстрадать, как награду! — назидательно изрек Галушко.

— Сюжеты смотрят на нас из-за каждого угла. Но мы слишком высокомерны, чтобы замечать их! — величественно возразил ему Жорж.

Тут из моей комнаты раздался характерный грохот. Оказалось, юный поэт и застенчивая Лиза как-то умудрились вывалить на пол мой детективный ящик. Поэт извинялся. Лиза с замечательной сноровкой складывала мои детективные сокровища листок к листку. Явившийся на шум Жора прочел им нотацию о правилах поведения в гостях.

Меж тем занимательные рассказы в комнате продолжались.

— А Зеленый — знаете Зеленого? — возбужденно повествовал Славик Чики-Пуки. — В компании раз спонсора нашел. Клянусь!! Абсолютно незнакомого мужика! Аб-со-лют-но! Сидели, бухали у кого-то, Зеленый стихи читал, потом гитару взял, ну и поехало. Он же гитару как возьмет, так уже до упаду, или пока заснет, или до драки… А мужика разобрало, аж до слез! Плачет и говорит: что мне для тебя, Зеленый, сделать? Ну, Зеленый возьми и брякни для прикола: дай мне, говорит, сорок штук на книжку! А тот руку к сердцу прижимает, весь в соплях — обещаю, говорит, чтоб мне провалиться! И — пожалуйста — полторы тыщи тираж! Не верите? В «Мысль» на углу сходите!