— Вянут — не слушай. А я год доработаю — и куда глаза глядят! — упрямо пообещала Людка.

— Ну-ну! Посмотрим, куда они глядят!

— Посмотрим…

Новая книга лежала у мамы в кухне этак небрежно, на краешке стола.

— Валентина Федоровна принесла. У нее дочка замуж собирается, — объяснила мама вскользь, не отрываясь от плиты. — Фасон никак не выберут…

Книга называлась «Все для свадьбы». И мне до нее не было в общем-то ровно никакого дела — подумаешь, обыкновенный рекламный глянцевый буклет. От нечего делать я перевернула пару страниц. Реклама была сделана, ничего не скажешь, грамотно: пары выглядели так, словно обыкновенных мальчишек и девчонок привели с улицы и заставили изображать жениха с невестой: так и так, мол, у нас тут фотопробы, делов-то на десять минут, можете даже не знакомиться, только переоденьтесь — смотритесь вместе вроде неплохо! Так, так, возьмитесь за руки… девушка, букетик чуть повыше! Улыбнулись! А теперь — глядя в глаза!

И он случайно наступает ей на шлейф, и оба смеются — уже не по сценарию, а неудержимо, не сдержавшись, и не по сценарию встречаются глазами, и вот тут-то и ловит умница-фотограф самый сокровенный миг, когда во взгляде — «Не ты ли?» — «Так значит, это — ты?!»

Такой вот лирический сюжет родился в моем поднаторевшем воображении.

— Косая бейка по краю фаты! — говорила мама. — До чего элегантно, правда?

Но я не заметила косой бейки. Я разглядывала теперь другую невесту: эта была почему-то одна, такая яркая брюнетка, чуть раскосые глаза — о чем это она, интересно, задумалась, пока жених с толпой друзей, с целым караваном машин наверняка уже подъезжает к дому, уже на последнем перекрестке? «Так, так, не спеши, девочка! — захотелось мне крикнуть ей. — Еще не поздно, подумай, подумай в последний раз — он ли? Тот ли?» Но не слышит красавица, ушла в себя, спрятала черные очи за тяжелыми ресницами, и не страшно ей, а только смутно, маетно на душе, или, может, просто устала, спала-то хорошо если часа два, а то и меньше, полусидя, под головой три подушки, чтоб не потревожить бигуди для этакой прически…

— …и очень даже! С твоей-то фигурой! — говорила мама, и глаза у нее подозрительно блестели.

Так и есть: она уже мысленно примеряла на меня какой-нибудь цельнокроеный силуэт со шлейфом!

— Не нервничай, мамочка! Не мни лицо! — срочно блокировала я ее порыв фразой из какого-то старого фильма. — К моей свадьбе — только маленькое черное платьице. В крайнем случае длинное с разрезом, такое полупрозрачное, и чтобы никаких там бюстгальтеров! И живая роза в волосах. Или лучше в зубах!

А бедная моя, самая правильная в мире мамочка, вместо того чтобы возмутиться, торопливо закивала и выпалила скороговоркой:

— И мы с папой подарим вам свадебное путешествие! Сейчас ведь модно ездить за границу, да?

Тут уж мне осталось только схватиться за голову и со всех ног бежать в свою комнату.

Изо дня в день, шаг за шагом, минута к минуте складывалась моя новая жизнь. По утрам она, обгоняя меня, деловито спешила на работу — ведь теперь я все чаще добиралась в школу издалека, на троллейбусе! За окном бежали назад улицы и перекрестки, и я машинально отмечала: вот незнакомый скверик… женский спортивный клуб… новый универмаг «Хозяйственный мир». И ничто не мешало мне войти в новый мир — пусть даже хозяйственный! Стать членом спортивного клуба!

Новая жизнь сталкивала меня с новыми лицами. Она затевала вокруг меня новые разговоры. И некоторые из них были столь занимательны, что я записывала их в свой блокнот с цветными перьями, а по вечерам передавала Валерию.

— Слушай, в этом вагоне такая прикольная контролерша… Выражается — сейчас услышишь!

— Матом, что ли?

— Не, наоборот…

— …Серега. Мой однокурсник.

— Очень прия-а-тно!

— Некоторые так отвечают, как будто им и на самом деле очень приятно…

— А кто еще забыл купить билет?.. Спасибо, возьмите, миленькая. Доброго вам пути! И пусть ваш день сложится удачно!

— …Да ничего подобного! Никаких таблеток! Давайте листочек бумаги, я вам запишу свой телефон. У меня энциклопедия народной медицины, двенадцать томов! Я вам продиктую… Пишите, пишите — Светлана Георгиевна… Георгиевна!

— …и сдачу. Хорошего вам настроения, успехов во всех делах!

— …Календарь-гороскоп. Для всех Овнов. Ну-ка посмотрим, когда тут у нас день хорошего самочувствия? Ага… девятнадцатого января!

— …и пусть этот день принесет вам только радость!

Люди знакомились, делились секретами, обсуждали новости. Жизнь несла их мощной волной, и я чувствовала себя полноправной частицей этого стремительного потока. Со всех сторон строились дома, открывались оптовые рынки и фитнес-клубы, вывешивались приглашения на компьютерные курсы и на курсы итальянского языка, а между двумя аптеками под названиями «Кетгут» и «Лора-плюс» красовался ярко-синий рекламный плакат с надписью аршинными буквами: «Ясновидение. Снятие порчи. Гадание на картах Таро».

— Ну и как там жизнь? — спрашивал по вечерам Валерий.

И я понимала, что он не просто интересуется моей жизнью, а осторожно пытается нащупать в моих сбивчивых рассказах ту неровную, шероховатую нить, из которой предстоит ему затем соткать кружевной узор повествования.

В связи с этим проблема «подай-принеси» и «вынь да положь» теряла всякую актуальность. И потому варить кофе с пенкой-шапочкой было по большому счету то же самое, что обдумывать содержание второго номера «Литературного цеха» или, узнав, что Сам уехал в Москву, пока что понемногу начинать собирать вторую рукопись. И всем этим я занималась хотя и неумело, но с азартом.

Вещи в квартире Валерия постепенно признали мою власть и смирились. Стулья дисциплинированно стояли вокруг стола. Пиджаки и рубашки послушно висели в шкафу. В кухне тарелки солидно поблескивали в сушке, а кастрюли — на плите. И даже пишущая машинка на столе, освобожденная от завала ненужных бумаг, дружелюбно скалилась желтоватыми клавишами.

Он по-прежнему ревниво таил от меня свои новые наброски, но иногда, не удержавшись, принимался развивать вслух наиболее соблазнительные из творческих проектов. В частности, он не считал абсурдной мысль о продолжении «Премьеры» — разумеется, на совершенно другом уровне, уровне накопленного профессионализма. Он даже всерьез подумывал о том, не оживить ли сюжет элементами мистики! Любопытство распирало меня. Я приставала к нему, упрашивая хотя бы попробовать. Однако дальше разговоров дело не шло. Мой Мастер, как выяснилось, был нерешителен до боязливости. Он постоянно чего-нибудь опасался: то смешения жанров, то искажения стиля. И к тому же никак не мог попасть в нужную интонацию.

— Интонация в прозе — это все! — провозглашал он, кружа по комнате и натыкаясь на стулья. — Неверная интонация, если хочешь знать, убьет любой сюжет! Исказит весь образный строй до неузнаваемости! И твоего Прохора, кстати, тоже. Он будет совершенно другим! — предостерегал Валерий.

— Естественно! — бесстрашно пожимала я плечами. — Как-никак четверть века пробежала! Выходит, ему уже почти полтинник. Самое время для юноши повзрослеть! А в мистику, кстати, верят очень многие. Вот недавно была статья академика… Орлова, кажется, или Федорова, ну, ты знаешь, знаменитый физик! И он совершенно серьезно сказал — очень многие ученые не отрицают возможности существования высшего разума! М-м? Что это, по-твоему, означает?!

— Ну-у, кто знает… В принципе попытаться, конечно, можно… Особенно если ты не поленишься сварить кофе…

Так что все-таки выходило, что судьба Прохора некоторым образом зависит от меня! Пенка на кофе всходила с мягким шипением. Романтическое благоухание разливалось по комнате.

Моя же комната в родительском доме с некоторых пор смотрела на меня без упрека, но с кротким удивлением. Она как-то враз постарела и перестала двигаться. И бывать там подолгу становилось мне тягостно. Неужели такой была и моя прежняя жизнь — тягостной и тоскливой?

Единственным обязательным ежедневным занятием Валерия была гимнастика. Правда, занимался ею он опять-таки неорганизованно: то утром, то перед обедом, а то и ближе к ночи. Комплекс упражнений также варьировался: от элементарной школьной разминки до йоговских поз лотоса и змеи и балетных растяжек. Неизменным было одно — после гимнастики Валерий любил поговорить, как будто физическое напряжение высвобождало в нем поток мыслей и воспоминаний.

— Выходит, твоя вторая жизнь началась с «Премьеры полета»?

— С «Премьеры»? — Он приостановился в удивлении, а потом снова пустился вприсядку. — Не-ет, «Премьера» — это из другой оперы! Еще до Славки. Когда я в некотором роде готовился к смерти. Прикованный к креслу, подводил итоги. Прощался. И вот решил оставить кусочек своей жизни на память человечеству!

Он уселся в кресло, сложил руки на груди, вздохнул. Лицо его было грустным и немного удивленным — словно самому не верилось в свои же воспоминания.

— Написал Славке, завещал издать… Кстати, там все подлинное — и балерина, и стихи, и мысли! Изменил только имена и свою должность, а в остальном — голый пересказ. Я ведь практически ничего не умел, прозой тогда вообще не занимался. Ни развитого сюжета, ни композиции, нигде даже параллельного монтажа… А Славка, молоток, в конце концов добился-таки, чтоб издали! Такую… ох! Индийский фильм! Сопли и вопли! — Он засмеялся и покрутил головой.

Может быть, он набивался на комплимент? Все-таки я знала его совсем недолго… Да, но книгу-то я читала почти тридцать лет! Я растерялась, потом рассердилась:

— Нет, но… да ничего подобного! Есть там все, что надо! И как раз очень хорошо, что безо всякого параллельного монтажа! Безыскусно и искренне… а искренность, кстати, — мера искусства! Это, между прочим, сказал кто-то из великих!

В пылу беседы я тоже принялась расхаживать по комнате и размахивать руками. Он на ходу подхватил мою руку, звучно чмокнул, подмигнул: